Маркиз де Карабас - Sabatini Rafael - Страница 74

Сознание собственной значительности сделало его излишне словоохотливым. Он извергал потоки красноречия. Даже в этот скорбный час, он находил высокопарные слова для разглагольствований о свершениях минувшего дня. Он назвал этот день славным, примером несравненной доблести роялистов; произнес прочувствованную надгробную речь в честь великого предводителя, чьим недостойным преемником он себя почитает, — признание, в котором ни один из присутствующих не ощутил внутренней убежденности, и пригласил господ членов штаба высказать свое мнение о том, какие первоочередные действия следует предпринять.

Кантэн со все нарастающим нетерпением внимал безудержному потоку слов, который оскорблял его нравственное чувство и заставлял еще больше страдать. Он ответил первым.

— Что здесь решать? Наши действия предопределены последними словами Тэнтеньяка. Он приказал нам вовремя прибыть в Плоэрмель. Остается лишь подчиниться его распоряжению.

Белланже выслушал его с мрачной гримасой на лице. Затем он взглянул на Кадудаля, словно и ему предлагая высказаться.

Шуан в той же разодранной рубашке и штанах, которые были на нем во время сражения, сидел в стороне от остальных, опершись локтями о колени и сжав голову руками. Погрузив пальцы в спутанные белокурые волосы, душой он оплакивал блистательного предводителя, за которым всюду следовал с беззаветной собачьей верностью.

Через несколько мгновений Белланже отвел взгляд.

— Господин де Ла Марш?

Ла Марш все это время сидел, уставясь в бокал вина, который держал в руках. От вопроса виконта он почувствовал неловкость и поднял глаза.

— Вы же слышали — у нас есть приказ, — он произнес эти слова без особой уверенности и залпом осушил бокал.

— А что скажете вы, Ла Уссэ?

— Я согласен, что поскольку нам известны намерения Тэнтеньяка, то нам надлежит осуществить их насколько возможно.

— Насколько возможно. Именно так. Но насколько это сейчас возможно?

Виконт откашлялся, собираясь развить свое вступление. Но Кантэн не дал ему продолжить.

— Помимо приказов Тэнтеньяка существует цель, ради которой мы покинули Киброн. Несмотря на все случившееся, несмотря на то, что наши ряды поредели, цель эта остается неизменной. Ваш прямой долг, сударь, отдать приказ, что на рассвете мы выступаем.

— Я не спрашиваю вас о моем долге, — едким тоном заметил Белланже. — Но я присовокуплю ваше предложение к остальным. — И он грациозно взмахнул длинной рукой. — Не остается ничего, кроме как выступить на рассвете, говорит господин де Морле. Но с чем мы выступаем? С половиной сил, необходимых для выполнения стоящей перед нами задачи. Ведь именно столько осталось от десяти тысяч человек, покинувших Киброн. Должен ли я вести за собой людей, измученных дневным сражением и ночными похоронами погибших? Могу ли я приказать этим людям выступить на рассвете? Разве такой совет можно считать разумным?

— В таком случае выступайте в полдень. Но выступайте завтра, чтобы нам вовремя поспеть в Плоэрмель.

— Это только половина ответа. Остается вопрос относительно нашей численности на данный момент.

— Какова бы она ни была, мы должны удовольствоваться тем, что имеем. Наша задача — напасть на Гоша с тыла. Для этого мы достаточно сильны. Мы отвлечем на себя часть республиканцев и тем самым поможем господину де Пюизе уничтожить всю армию.

— Разумеется, ценой уничтожения нас самих, — с легким сарказмом заметил Ла Уссе.

— Какое это имеет значение, если главная цель будет достигнута? Это единственное, чем мы можем загладить ошибки, которыми поставили себя в наше теперешнее положение. И мы должны это сделать.

Последние слова Кантэна восстановили против него всех участников совещания; всех, кроме Кадудаля, который по-прежнему сидел, опустив голову и, казалось, не обращал внимания на происходящее.

Ла Марш высказал охватившие их чувства.

— Клянусь Богом, сударь! Вы клевещете на павших. Как вы смеете бросать тень на военные способности Тэнтеньяка?

— Ничего подобного. И вы это прекрасно знаете. Я высказываю свое мнение о тех, кто убедил Тэнтеньяка прибыть в этот... прибыть в Кэтлегон; о тех, кто противился его воле, когда он, чувствуя опасность, спешил покинуть замок; о Констане де Шеньере, который взбунтовал треть наших людей ради дурацкой затеи и обессилил наши ряды перед нападением противника. Все это ошибки, жестокие ошибки, вину за которые мы должны принять на себя и за которые должны принести себя в жертву, дабы не позволить республиканцам вырвать победу из рук господина де Пюизе.

Белланже откровенно осклабился.

— Я не намерен приносить в жертву остаток нашей армии ради господина де Пюизе.

— Я тоже, — сказал Ла Марш.

— Клянусь честью, только не я, — сказал Ла Уссэ.

Кадудаль, казалось, очнулся от забытья. Он поднял свою крупную голову и сверкнул налитыми кровью глазами.

— Силы небесные! Вы, кажется, смеетесь над графом Жозефом? Что же смейтесь, ублажайте свое подлое нутро. Да за каким дьяволом вам умирать за него, вы, безмозглые болваны? — его голос наполнял всю комнату. — Вы должны умереть за короля, за дело, ради которого человек, куда более достойный, чем любой из нас, отдал сегодня свою бесценную жизнь. Если вы не готовы умереть за это, то — да гори в огне ваш души! — зачем вы не остались в Англии, Голландии, Германии, где вы бездельничали, пока мы, бретонцы, с верой в Бога и в Его Королевское Величество проливали эти два года свою кровь?

Испуганные и пристыженные бурным взрывом шуана офицеры долго хранили тягостное молчание, а Кадудаль тем временем снова грузно опустился на стул и впал в забытье.

Первым оправился Ла Уссэ.

— Вы несправедливы к нам, Кадудаль. Все мы готовы умереть за наше общее дело, иначе, как вы сказали, мы не вернулись бы во Францию. Но мы не готовы положить наши жизни ради пустой авантюры.

— Выполнить возложенную на нас задачу — отнюдь не пустая авантюра, — сказал Кантэн.

— Вы в этом уверены? — спросил Белланже.

— Какое значение имеет моя или ваша уверенность? Для солдат главное — повиновение, а не уверенность. Мы обязаны повиноваться приказам, с которыми покинули Киброн, приказам, которые сегодня подтвердил Тэнтеньяк.

Белланже вздохнул, едва сдерживая раздражение.

— Все не так просто. С тех пор как мы покинули Киброн, ситуация изменилась. Позвольте, позвольте, господин де Морле! Сейчас мы не обсуждаем, почему именно. Даже с той минуты, когда Тэнтеньяк отдал свой последний приказ, изменилось многое. Ведь он не знал, насколько велики наши потери.

— У нас достаточно людей, и мы вполне справимся с тем, что нам предстоит, — настаивал Кантэн.

— Это не более чем ваше личное мнение.

— И мое тоже, — вспыхнул Кадудаль.

Белланже изо всех сил старался сдерживаться.

— А что думаете вы, Ла Уссэ?

— Без сомнения, мы слишком слабы.

— А вы, Ла Марш?

— Я согласен с Ла Уссэ. Разумнее всего соединиться с отрядами, которые ушли с Шеньером. У нас еще есть время обдумать дальнейшие шаги.

— Есть время! — воскликнул Кантэн. — Его-то у нас и нет!

— Мы выслушали мнение двух опытных солдат, — заключил Белланже, — оно целиком совпадает с моим. Вы же, господин де Морле, — жертва навязчивой идеи. Вы упорно упускаете из виду, что Пюизе располагает значительно большими силами, чем Гош.

— И не учитываете, — добавил Ла Уссе, — что он уже получил подкрепление в виде дивизии Сомбрея и регулярных частей из Англии. Его армия значительно сильнее армии санкюлотов.

— А вы не принимаете в расчет преимуществ укрепленных позиций Гоша! — в отчаянии вскричал Кантэн. — К тому же, что если Сомбрей не прибыл?

— Вы забываете, — возразил Белланже, — что если Пюизе не обнаружит нас в тылу Гоша, он может отложить атаку.

— Сколько стараний, сударь, чтобы подыскать причины, оправдывающие пренебрежение своими обязанностями.

Ла Марш и Ла Уссэ в негодовании повернулись к Кантэну. Но Белланже улыбнулся и небрежным движением руки успокоил их.