Маркиз де Карабас - Sabatini Rafael - Страница 35

— Силы небесные! Но это все-таки лучше, чем французская тюрьма.

Казалось, она не слышала восклицания Кантэна.

— Конфискация Шавере лишила нас средств к существованию. Ими снабжал нас Лафон, который считал Сен-Жиля ближайшим наследником. Тетушка не способна смириться с нищетой. Она всегда жила в роскоши. Террор кончился, и мы почти ничем не рискуем. Декреты против эмигрантов остаются в силе, но на них уже не обращают внимания. Во всяком случае, так нас уверяют.

— Но куда вы поедете?

— Все очень просто, — улыбнулась она. — Не вы один подумали о гражданине Бене. Лафон устроил так, что за крупную взятку из доходов с Шавере Бене приобрел для нас Гран Шэн, когда два года назад, после нашей эмиграции, его продавали как национальную собственность. Нас уверяют, что если мы вернемся, то сможем спокойно владеть им.

— И все-таки это большой риск, — сказал Кантэн, с грустью глядя на мадемуазель де Шеньер.

Она пожала плечами.

— Вся жизнь — риск. Что я могу поделать? Тетушка скорее пойдет на риск, чем будет жить в бедности. Итак, мы собираемся в дорогу и через пару дней уедем. Если здесь и нечему радоваться, — закончила она, — то я довольна хотя бы тем, что наш отъезд устраняет возможность вашей ссоры с Констаном.

— Вы так боитесь за него? — спросил Кантэн.

— За него! — воскликнула она. — За него? За вас, и только за вас я боюсь. Я знаю его безжалостный, мстительный характер.

— За меня! Какое счастье услышать от вас такие слова! Какое счастье думать, что я вам не совсем безразличен!

— Но... но это естественно. Разве не так?

— Я надеялся — о, как я надеялся! — что однажды это случится! — Кантэн приблизился к мадемуазель де Шеньер. — Судите же, как вы мне дороги и сколь ужасает меня одна мысль о вашем возвращении во Францию. Если вы уедете, я возможно, никогда вас больше не увижу.

Она опустила глаза и стала смотреть на свои руки, сложенные на коленях.

— То же самое я говорила вам, когда приходила сюда отговаривать вас от путешествия во Францию.

— Боюсь, что не совсем. Или для вас действительно имело значение, вернусь я или нет?

И здесь, вспомнив про слезы, о которых говорил О’Келли, Кантэн отбросил все сомнения.

— Понимаете ли вы, как это важно для меня? Жермена! Он опустился на одно колено перед стулом, на котором сидела мадемуазель де Шеньер, и обнял ее.

Она слегка напряглась в его объятиях, но не сделала попытки освободиться.

— Вы не поедете во Францию! — воскликнул Кантэн. Она с неожиданным удивлением посмотрела на него, затем рассмеялась, и в глазах ее засветилась нежность.

— Если им так угодно, то пусть госпожа де Шеньер и ее сын вдвоем отправляются навстречу опасности.

— А я? Как могу я не поехать с ними?

— Вы не догадываетесь? — взгляд Кантэна, казалось, проникал в бездонные глубины синих глаз Жермены. — Как видите я вынужден отбросить условности, сейчас не до них. Вы можете не уезжать с ними, выйдя за меня замуж, хоть я и остаюсь простым учителем фехтования и маркизом де Карабасом.

— Кем бы вы ни были, вы остаетесь Кантэном, — ласково ответила Жермена и, наклонившись, поцеловала его.

— Боже мой!.. — едва переводя дыхание, воскликнул Кантэн. — Значит, решено!

— О, нет. Дорогой мой, вы забыли, сколько мне лет, точнее, вы этого не знаете. Еще целый год я не смогу распоряжаться собой. До его истечения госпожа де Шеньер — моя опекунша, и закон на ее стороне. — Если бы не это, — закончила она, — все было бы так просто.

— Но если бы она согласилась...

— Было бы безумием даже заикнуться перед ней об этом. Нет, нет, мой Кантэн. Такое счастье пока не для нас.

— А для меня утрачено даже счастье, дарованное этим часом, ведь его затмевает страх за вас.

Она погладила его по отливающим бронзой волосам.

— Дорогой мой, ваш страх преувеличен. Эмигранты начинают возвращаться во Францию, и нас уверяют, что пока они будут осторожны, им не грозит никакая опасность, особенно на Западе, который правительство всеми силами стремится умиротворить.

— И вы полагаете, что я удовольствуюсь подобными уверениями?

— Что же вам еще нужно? Обещание, что я буду ждать вас? Дорогой, если вы этого до сих пор не поняли, то я даю его вам.

— Ждать? Но до каких пор? — уныло спросил Кантэн.

— До тех пор, пока судьбе не будет угодно дать вам возможность приехать ко мне, или когда я, достигнув совершеннолетия и обретя полную свободу распоряжаться собой, смогу приехать к вам. Ждать осталось меньше года.

Видя, что уныние не оставило Кантэна, Жермена продолжала:

— Милый Кантэн, это совсем недолго, а тем временем нас будет радовать сознание того, что каждый день приближает нас к нашему счастью.

Он обнял ее и крепко прижал к себе.

— Поделитесь со мной вашим восхитительным мужеством.

— Берите, сколько хотите, — сказала она, с улыбкой глядя в его глаза. — Его и мою любовь. И всегда знайте, что она принадлежит вам, Кантэн.

Но здесь стоящие на камине золоченые бронзовые часы прозвенели погребальным звоном по их исступленном восторгу. Звон часов напомнил Жермене, что пора уходить, иначе от нее потребуют отчета за долгое отсутствие. Какие бы препятствия ни встали на ее пути, перед отъездом во Францию она обязательно увидится с Кантэном.

После этого обещания, данного во время прощального объятия, она упорхнула, оставив Кантэна в состоянии, близком к безумию, с перемежающимися порывами восторга и отчаяния.

Глава II

ДОВЕРИЕ

С того дня в течение целых четырех месяцев Кантэн, вернувшийся к своим каждодневным обязанностям в академии, приводил в отчаяние О’Келли угрюмым видом и рассеянностью, с какой он исполнял их. Однако, судя по всему, что он слышал от завсегдатаев школы из числа французских аристократов, в те дни умиротворения, как назвала их Жермена, возвращение эмигрантов на родину не представляло почти никакой опасности, и если многие из них еще оставались в Англии, то лишь потому, что ожидали формирования полков под британской эгидой, которые в ближайшее время собирались высадиться во Франции и нанести по Республике последний сокрушительный удар.

Однажды виконт де Белланже с заоблачных высот высокомерного презрения ко всему миру язвительно прошелся по поводу возвращения Констана де Шеньера во Францию:

— Мы можем быть вполне уверены, что природная осторожность Констана никогда не позволила бы ему сунуться туда, если бы советчики во Франции не уверили его, что он может вернуться, не опасаясь быть привлеченным к ответственности за эмиграцию. Клянусь честью, я бы и сам вернулся и ждал во Франции прибытия армии роялистов, если бы не находил жизнь в Лондоне такой приятной.

К тому времени ни для кого не было тайной, что виконт не уехал, поскольку госпожа де Летонг не хотела отпускать его до самой последней минуты.

Несколько позднее тревогу Кантэна умерили письма — три или четыре, — которые Жермена ухитрилась послать ему, но сам он был лишен удовольствия ответить на них.

И все же уныние не покидало его. Как ни парадоксально, причина его заключалась в том, что произошло между ним и Жерменой во время их последней встречи: ведь он оказался в положении человека, которому судьба не позволяла обрести то, что он завоевал.

В одно февральское утро, когда Кантэн пребывал в особенно мрачном расположении духа, он был немало удивлен неожиданным появлением в академии господина де Пюизе. Кантэн не видел графа с того дня, когда четыре месяца назад они вместе вернулись в Лондон, по причине, о которой он узнал из сплетен эмигрантов, часто наведывавшихся на Брутон-стрит. Если верить им, граф почти сразу возвратился во Францию отыскивать блуждающий огонек, с чьей помощью он собирался реставрировать монархию.

— Вот я и вернулся, дорогой Кантэн, — беспечно объявил Пюизе, — к немалому огорчению ваших друзей — наших соотечественников. Нет-нет, все эти бездельники отнюдь не мои друзья. Иногда мне кажется, что они предпочли бы и дальше голодать здесь, лишь бы вернуть свои владения любым иным способом, нежели тот, что предлагаю я. Я, видите ли, недостаточно чист для этих высокомерных господ.