Спящий пробуждается - Главса Милош - Страница 12

За пять-шесть крон Айшуш отдается каждому, кто пожелает, и лишь изредка к дару тела добавляет и дар своей души — нежность.

Принцесса Зла на мусорной куче забытого мира.

Прощай, сверкающая жемчужина в венце порока.

Борец со смертью

Солнце прошло уже значительную часть своего пути, но доктор Дюверье все еще не делает перерыва на обед.

— Вы только взгляните на эти описания малярийных кровяных телец от В 63 до В 98, — обратился к нам какой-то мужчина лет сорока в белом халате. — Да, только одни эти описания уже прославили доктора Дюверье в пастеровском исследовательском центре в Париже.

Предметные стеклышки, шприцы, физиологический раствор, микроскоп и диаграммы.

Это царство доктора Дюверье.

Медицинская станция. Она расположена на краю Лагуата. Ряд продолговатых палаток и простой деревянный барак с надписью:

Окна завешены противомоскитными сетками. Две-три стройные кокосовые пальмы раскинули свои листья-веера в жарком неподвижном воздухе. Над бараком белый флаг с красным полумесяцем, то же самое, что у нас красный крест.

Местные жители знают, что это означает.

Это означает инъекцию, успокаивающую желудочные схватки, чистую постель (возможно, впервые в жизни), теплую грелку во время приступов малярии, наконец, ободряющие слова и улыбающийся взгляд из-под очков с золотыми дужками. Таков доктор Дюверье.

— Мы работаем над очень интересными вещами, господа, — говорит он, словно разговаривая сам с собой. — Проблемой дня является трахома. Мы лечим ее всяческими способами… Сульфонамид, ауэромицин. Но вы, несомненно, знаете, что трахома вызывается невидимым вирусом. Этот вирус не переносит температуры большей, чем температура человеческого тела. Если бы возбудить в организме человека небольшую горячку, вирус был бы положен на обе лопатки. Однако вызвать горячку, введя плазмодий крови, зараженной малярией, означает в этом климате изгонять черта дьяволом. Искусственная безвредная горячка, вызванная облучением коротковолновыми лучами, это было бы хорошее решение…

Перед бараком ожидает целая толпа. Это больные трахомой. Начинается трахома незаметно: слезятся глаза, возникает такое чувство, будто в них что-то попало, конъюнктива набухает кровью. Обычно житель Сахары не придает таким мелочам никакого значения. Если аллах допустил происки злого духа, значит так надо. Но когда вокруг глаз образуются гноящиеся язвы, больной начинает «лечиться» у местного врача — «хакима». Само собой разумеется, что трахома никак не реагирует на его заклинания и заговоры и все дальше поражает ткани глазного века, вызывая уж совсем неприятные ощущения. Кажется, что у пораженного трахомой глаза постоянно прищурены. У него меланхолическое, даже тупое выражение лица, апатичный вид, из которого его не выводят даже рои мух, вьющиеся вокруг загноившихся век.

— Разрешите вопрос, доктор? Почему вы оставили Париж и приехали в Лагуат, в пустыню. Личные обстоятельства? Или…

— Нет. Обстоятельства научные, и только. Желание специализироваться в тропических болезнях. И потом… Кто-то должен в конце концов заниматься здесь врачебной практикой. Обыденной, ежедневной работой врача. Возвышенные речи в парламенте алжирцам не помогут. Нужно меньше думать о личных удобствах и больше — о помощи ближним. О нет, я совсем не гуманист, не альтруист и даже не филантроп. Я простой француз, ничего больше. Я выполняю свой долг.

— Как вам работается здесь? Вероятно, вас встречает здесь недоверие?

— Суеверия и предрассудки, естественно. Они здесь на каждом шагу. Большинство людей до сих пор верит хакимам. Доверие можно заслужить не словами, а практическими результатами своей работы. Ликвидировать трахому, снизить детскую смертность, избавить их от экземы — это доводы, которые поймет самый упрямый фанатик. Полками резервистов и огнеметами нельзя привлечь к себе сердца жителей Сахары. Наукой можно. Этим, только этим можно добиться в один прекрасный день действительного взаимопонимания между Алжиром и Францией, как понимаю его я, простой французский врач.

— Вы работаете среди населения и… как агитатор?

— Да, и как агитатор. Но я не убеждаю туземцев в преимуществе наших «измов». Не убеждаю их повышать жизненный уровень, в то время как они до сих пор не знают, для чего служит зубная щетка, которой, как правило, не имеют. Я агитирую тем, что прежде всего вижу в своих пациентах людей. А людям надо помогать. Это мой долг.

Таков доктор Дюверье, француз с прозрачной, просвечивающей на руках кожей и с чистым сердцем. Он ищет путь к сердцу алжирцев и непременно его найдет.

Он знает душу человека, живущего в каменистой пустыне на границе цивилизации.

К примеру, такой случай: в окрестностях появились венерические больные.

На плакатах, которые выпустила медицинская станция, было написано:

Такова его визитная карточка. Доктор Дюверье изучает коран, местные обычаи, настроение людей. Он пользуется и мусульманскими религиозными предписаниями, чтобы заставить население придерживаться основных законов гигиены.

Его труд это не только уколы. Не только чирканье цветным карандашом в больничном листке. И не только впрыскивание атебрина и плазмоцина против малярии.

Это глубокое знание психологии человека.

Выиграет ли пенициллин битву с заклинаниями местных хакимов? Наука — с суеверием? Доверие — с недоверием? Жизнь — со смертью?

Если когда-нибудь здесь возникнет современный африканский город с белыми постройками в арабском стиле, с фонтаном и парком, тут должен быть поставлен и памятник самоотверженному человеку, прокладывавшему путь африканскому будущему. Памятник Неизвестному врачу.

Двое из Тильгемпта

Из Лагуата мы едем дальше, на юго-восток.

— Дорога как около Фридка, — заметил Божек, намеренно приглушив рев дизеля.

Здешний Фридек называется Тильгемпт. Желудок напоминает о себе.

— Алло, не скажете, где здесь можно перекусить?

Сухопарый человек в огромном, неестественно высоком тюрбане с достоинством склонился перед нами.

Тюрбан словно гора да к тому же украшен шнурами!

— Я здешний писец. Аллах одарил меня ученостью. Если ты не знаешь, с кем говоришь, будь добр и выслушай мое имя: Сахнун Лакдар бен Ами бен Ламрани Барек. Слава моих отцов и отцов моих отцов гремит от Эль Голеа до оазисов Туату, а моя слава — еще дальше. Теперь ты знаешь, кто перед тобой, о чужеземец.

— Как я вижу, ты большой человек, и поэтому ты должен знать, где здесь можно утолить голод.

— Сойдите с машины, чужеземцы, и следуйте за мной. Мой брат, который живет вон там, самый богатый человек в этих краях, так же как я — самый ученый. Я поведу вас в его дворец.

Кажется, этот приветливый человек не страдал недостатком чувства собственного достоинства. Только теперь мы обратили внимание на его грушеобразный нос, над которым возвышалась костяная оправа очков без стекол.

Через минуту мы входили во «дворец» «самого богатого» человека в Тильгемпте. Обычная глиняная постройка. На полу разбросаны дырявые соломенные циновки. Вокруг погасшего очага беседуют огромные тараканы.

— Как вам нравится наш дворец, господин? Восхитительно, не правда ли? Подождите, сейчас придет брат.

Наконец, приковылял и «самый богатый человек». Собственно говоря, «самый богатый» и «самый знаменитый» походили друг на друга, как две капли воды. Такой же бесформенный, огромный тюрбан, такой же грушеобразный нос, такие же огромные очки без стекол.