Фаворит короля - Sabatini Rafael - Страница 54

Ее светлость сидела, наклонившись вперед, подперев рукой острый подбородочек, и говорила:

– Все они равнодушны ко мне, и всегда были равнодушны. И лорд Нортгемптон, и мой отец, и мать. Они выдали меня замуж, чтобы приумножить свои богатства, а сейчас помогают мне развестись только потому, что видят в этом собственную выгоду. Разве лорд Нортгемптон не сказал однажды, что благодарит Господа за то, что тот не создал его женщиной, ибо быть женщиной – бесчестье? Меня Господь создал для того, чтобы я полностью вкусила это бесчестье. Какую же недостойную судьбу уготовили они мне! Разве могли они толкнуть меня еще ниже?! Кому знать это, как не вам, Тернер? В отчаянии я просила помощи вашего колдуна Формена, и теперь, вспоминая об этом, мучаюсь от стыда. Потом они спровадили меня в Чартли и отдали во власть человеку, к которому я испытываю глубочайшее отвращение. Разве это не бесчестье для меня, находиться в доме человека, которого я так боялась и который посмел поднять на меня руку? И в дополнение ко всему разве это не пытка – сознавать, что мы с Робином, мы, любящие друг друга так крепко и искренне, вынуждены жить в разлуке, и все из-за моего брака, в котором нет ничего священного?!

Маленькая вдова обняла графиню.

– Ну зачем вспоминать обо всем этом? Вы только лишний раз расстроитесь! Все уже позади, и будущее сулит вам отдохновение от страданий.

– Ах, так ли это, Тернер? Так ли? Разве могу я быть уверена в своем будущем, пока этот ужасный человек Овербери властен все разрушить? Только подумайте, Тернер! После всего, что я перенесла, этот злодей грозится вновь ввергнуть меня в пучину страданий, и ради чего? Ради самого себя, ради осуществления своих амбиций! Ну что я ему сделала, почему он желает мне зла? Разве по моей вине его засадили в Тауэр, разве я виновата в том, что он все потерял? Какая ему корысть разлучать меня с милордом? И почему он считает меня злодейкой? Почему он лишает меня душевного покоя, разве не заслужила я покоя годами страданий? Ах, Тернер, 'Бога ради, скажите, зачем он это делает?

Владевшая ею пассивность прошла, и сейчас она заливалась горючими слезами.

– Успокойтесь, дитя, успокойтесь! – уговаривала вдова, все крепче обнимая хрупкие плечики ее светлости. – Все позади, а этот человек, он сгниет в тюрьме! Не сможет он ничего вам сделать!

– Не сможет? Да как мне знать? Неужто вы не помните ту отвратительную балладу, которую вы мне и принесли, балладу, которая склоняла мое имя на потребу мерзким людишкам с их мерзкими радостями? Если он не сам ее написал, то именно его гадкие речи вдохновили сочинителя. Если все эти подлости будут продолжаться, тогда нечего и мечтать об аннулировании брака – и так уже слухи доползли из Тауэра до ушей архиепископа и послужили причиной его упрямства.

– Спокойно, дорогая, спокойно! Все не так плохо, как вам представляется!

– Спокойно?! – Ее светлость горько рассмеялась. – Пока этот человек жив, не будет мне мира и покоя. Он сам так сказал, Тернер.

– Тогда убейте его. – Маленькая вдова и сама испугалась, когда произнесла эти слова, – первое, что пришло ей в голову. Графиня задумчиво повторила:

– Убить его… – Она говорила, словно в трансе, а затем вдруг выпрямилась и с резким, жестким смешком продолжила: – Я бы и минуты не медлила, если б это было в моей власти. Этот человек – змей ядовитый, он лег поперек моего пути и грозит смертельным укусом. Неужто кто-нибудь посмеет обвинить меня, если я размозжу голову гаду ползучему?

Маленькая кругленькая блондинка затаила дыхание. Глаза ее сузились, словно она размышляла о чем-то, затем вдова инстинктивно огляделась – не подслушивают ли их? Но они были на террасе одни, кругом стояла тишина, нарушаемая лишь жужжанием пчел в цветах.

– Вы в самом деле так думаете? – мягко переспросила вдова.

– Думаю что? – Изящная золотоволосая головка с достоинством повернулась к Анне Тернер. На вдову глядели омытые недавними слезами темно-лиловые глаза. – О чем думаю?

– Ну, о том, что вы сейчас сказали… Что вы хотите его смерти.

– А если и так?

Вдова закусила губку. А затем, понизив голос почти до шепота, произнесла:

– Такое вполне возможно.

Леди Эссекс с отвращением передернула плечиками:

– О Боже! Нет, нет! Что это у вас на уме? Снова колдовство? Но Фор-мен, слава Господу, умер.

– Есть и другие. Я знаю таких, кто способен повторить все, что делал доктор.

– Нет, нет! – Юный голосок был решителен и тверд. – Ни за что на свете, Тернер! Хватит. Я и так благодарю Бога за то, что он прибрал Формена, ибо без стыда не могу вспоминать о наших с ним встречах. Больше я никогда себя ничем подобным не запятнаю.

– Но вам и не нужно ни с кем встречаться!

Ее светлость вопросительно глянула на вдову, и та ответила:

– Я знаю одного мага, не менее искусного, чем доктор Формен, но более сведущего в разных лекарственных средствах. Он похвалялся, что у него есть вода, которая убивает медленно и не оставляет следов.

Ее светлость отпрянула.

– Как вы смеете предлагать мне такое, Тернер!

– Милое дитя, я просто ищу способ помочь вам. Разве вы сами не желали ему смерти?

– Я? Я такого вовсе не говорила! – Голос ее светлости дрожал от негодования, но слышалось в нем и иное – страх.

– Вы же сами сказали, что вам не будет покоя, пока этот человек жив… Леди Эссекс вновь наклонилась вперед:

– Есть разница между тем, чтобы желать человеку смерти, и тем, как устроить его смерть. И все же… – Она на мгновение умолкла. – Я лицемерка, Тернер. Вы сейчас заставили меня вздрогнуть, вы заставили меня испугаться, вы вселили в меня ужас. А ведь вы на самом деле лишь указали мне дорогу, на которую я сама желала ступить. Да, отчаяние подталкивает меня на это. – Она снова помолчала, затем продолжила свое объяснение: – Был один джентльмен, он клялся мне в вечной любви, уверял, что готов служить мне во всем и всегда, что готов даже умереть ради меня. Так уж получилось, что и он пострадал от этого Овербери. А этот джентльмен, как говорили, был отличным фехтовальщиком. И вот я подговорила его поссориться с Овербери и вызвать на поединок. Но он подвел меня… Впрочем, не об этом речь. Видите, как я несправедлива? Когда вы предложили мне один способ, я содрогнулась от ужаса, а ведь я сама уже пыталась расправиться с Овербери, только другим способом. – Она встала со скамьи. – Да поможет мне Бог, Тернер! Потому что вся эта история доведет меня до безумия. – Она устало потерла лоб. – Мой дядюшка Нортгемптон прав: быть женщиной – такое бесчестье!

Вдова больше ничего не предлагала, она выжидала. Она прекрасно понимала, что, окажи она леди Эссекс подобную услугу, ее ждет немалая выгода. Смертельная водица обойдется графине не дешевле, чем Форменов субстрат жемчуга. Но не стоит давить, не стоит так уж активно предлагать свои услуги… Вдова была обязана преуспеванием именно своему разумению человеческой натуры: она знала, какой плодотворной почвой оказывается отчаяние, и уже заронила в эту почву семя. Пусть оно прорастет.

– Я всего лишь хотела помочь вам, милое дитя, – повторила вдова, – ибо ваше горе разрывает мне сердце. Дорогая миледи, нет ничего, что я бы не сделала, лишь бы услужить вам.

Нежность, звучавшая в голосе вдовы, оказала свое действие – ее светлость повернулась к ней с милой улыбкой:

– Знаю, дорогая Тернер, знаю. Простите мне мою резкость. Просто в последнее время я стала такой вздорной… Давайте забудем этот разговор.

Ни о сэре Томасе Овербери, ни о горестях миледи более не было сказано ни единого слова. Но в последующую неделю ее светлость часто вспоминала слова вдовы.

К концу недели, измученная отсутствием вестей из Лондона, ее светлость приказала закладывать экипаж и отправилась в Нортгемптон-хауз. Король пребывал в Ньюмаркете, Рочестер состоял при нем. Но дядюшка сообщил, что отсутствие двора не влияет на продвижение дела о разводе.

– Я получил от Рочестера весточку: его величество нашел способ выбраться из тупика. Он назначил в комиссию еще двух членов, на которых может полностью положиться, – епископов Рочестерского и Винчестерского. Однако рассмотрение вопроса отложено до конца сентября.