Белларион - Sabatini Rafael - Страница 55

С почтением целую руку синьоры графини и вашу, милостивый государь. Да благословит вас Господь во всех ваших начинаниях, о чем горячо молится ваш сын и покорный слуга Белларион».

КНИГА ТРЕТЬЯ

Глава I. СИНЬОР БЕЛЛАРИОН

Сентябрьским днем 1409 года от Рождества Христова покрытый пылью всадник пересек мост Санта-Тринита во Флоренции и остановился возле расположенного неподалеку от него дворца. Всадник тяжеловато спрыгнул с лошади и объявил стражникам, что он курьер и привез с собой письма к знатному синьору Беллариону. Стражники немедленно препоручили его заботам швейцара, швейцар передал его на попечение камергера, а тот, в свою очередь, — молодому, худощавому секретарю: спустя год после своего разрыва с Фачино синьор Белларион стал важной персоной, и доступ к нему был весьма непростым делом.

За этот год он во главе набранной им кондотты участвовал в десятке сражений и почти во всех стяжал лавры победителя. Даже его единственная неудача, случившаяся при Верруно, когда он находился на службе у Эсте Феррарского note 96, способствовала умножению его славы. Противостоя превосходящим силам противника, он с такой ловкостью и со столь незначительными потерями ускользнул из сжимающегося вокруг него кольца окружения, что успех неприятеля можно было назвать победой лишь с большой натяжкой.

Кондотта Беллариона — отряд Белой Собаки, названная так с намеком на его герб, — насчитывала теперь тысячу двести человек и почти целиком состояла из пехоты, и то, как он использовал ее, заставляло призадуматься всех знаменитых кондотьеров Италии. Своей славой он не уступал Пиччинино note 97 и даже соперничал с самим Сфорца note 98, под чьим знаменем он сражался против своего старого врага Буонтерцо. Фра Серафино из Имолы недвусмысленно намекает в своих хрониках, что засада, оборвавшая бурную жизнь Буонтерцо в марте того же года, была спланирована не кем иным, как Белларионом. С тех пор он находился на службе Флорентийской республики, получая солидное ежемесячное жалованье в двадцать тысяч золотых флоринов для себя и своей кондотты.

Как и все знаменитые люди, он не избежал нападок завистников и клеветы в свой адрес. Его обвиняли в хладнокровной жестокости — явлении, настолько противоречащем принятым в Италии канонам ведения войны, что только швейцарцы, известные своим равнодушием к кровопролитию, соглашались вербоваться в его кондотту. Но, вероятнее всего, Белларион набирал одних швейцарцев лишь потому, что в те времена швейцарцы считались лучшей в мире пехотой, а необходимые пехотинцам сплоченность и воинская солидарность с трудом прививаются кондотьерам разных национальностей, даже если им приходится сражаться бок о бок.

Беллариона часто упрекали в отсутствии рыцарской доблести, которой отличались военачальники вроде Карманьолы. Ни разу его не видели во главе атакующего войска, личным примером вдохновляющего на подвиг своих солдат, никогда он не участвовал в рукопашной схватке и не взбирался по лестницам на стены осажденного города. В битве при Субризо, где были разгромлены взбунтовавшиеся пизанцы, он, как говорили, даже не отошел от своей палатки и не сел на лошадь до тех пор, пока сражение не закончилось.

Но, не обращая внимание на критику, он шел своим путем и обретал все новые и новые лавры, на которых и почивал в городе лилий, как называли Флоренцию, когда курьер доставил ему письмо от графа Бьяндратского.

И теперь синьор Белларион, одетый в лиловую атласную тунику с длинными гофрированными рукавами и перехваченную в талии золотым поясом, с массивной золотой цепью на шее, стоял у окна и с трудом разбирал каракули, нацарапанные, как о том говорилось в письме, в Алессандрии, под праздник святого Антония.

«Возлюбленный сын мой, — писал Фачино, — немедленно возвращайся ко мне и приводи с собой всю свою кондотту. Герцог позвал французов, и Бусико с шестью тысячами человек находится в Милане и назначен его правителем. Если меня не упредят с ударом, Милан станет владением Франции, а недальновидный герцог — вассалом французского короля. Подданные герцога умоляют меня о помощи, но подагра, о которой я уже успел забыть, разыгралась с новой силой. Она всегда начинает терзать меня в самый неподходящий момент. Дай мне знать о твоем прибытии через того же курьера».

Белларион оторвался от письма и взглянул на залитый солнцем просторный двор. На его бронзовом лице, заметно возмужавшем за последний год, промелькнуло подобие улыбки. Вероятно, Джанмария Галеаццо оказался в чрезвычайно затруднительном положении, если решился призвать на помощь французов.

Владычество Малатесты оказалось весьма недолгим. Его железная хватка безжалостно сокрушала город, в котором все должности, включая судейские, были розданы гвельфам, и в конечном итоге сам герцог, хотя и с большим запозданием, открыл для себя, что, сбросив ярмо Фачино, он ничего не выиграл. Тогда он совершил поступок, весьма характерный для его двуличной натуры: отправил к Фачино послов, умоляя его вернуться. Но послы попали в руки Малатесты, и герцогу пришлось закрыться в замке Порто-Джовия, чтобы спастись от его гнева. Правда, в тот момент Малатесте было не до него, поскольку он осаждал Брешию, но все слышали, как он громогласно хвастался, что не успокоится, пока не станет миланским герцогом и не отомстит Джанмарии Висконти за измену.

Как только непосредственная угроза жизни герцога исчезла, он получил возможность покинуть замок Порто-Джовия и вернуться в свой дворец. По пути его встретили толпы людей.

— Мира, синьор герцог! — жалостливо восклицали его несчастные подданные, удрученные параличом промышленности и угрозой голода. — Мира! Мы хотим правителем Фачино и хотим порядка! Мира и порядка, синьор герцог!

Мрачнее тучи, герцог ехал в сопровождении своего эскорта по запруженным народом улицам, стараясь ничего не видеть и не слышать, но крики становились все настойчивее, и терпение герцога наконец лопнуло.

Он резко натянул поводья и привстал на стременах.

— Вы хотите мира, псы? Ваш вой оглушил меня! Я устал его слушать! Но, клянусь, сейчас вы получите то, чего просите. Эй, вы, там! — повернулся он к командиру эскорта, и его лицо пылало такой яростью и нехорошей радостью, что ехавший рядом с ним делла Торре взял его за руку, пытаясь успокоить разгневавшегося повелителя, но тщетно — герцог только огрызнулся на своего почтенного ментора note 99 и, стряхнув его ладонь, заставил свою лошадь сделать несколько шагов назад, пока не поравнялся с командиром стражников.

— Расчистить дорогу от этого сброда! — распорядился он. — Никого не щадить, и пусть они обретут желанный покой.

Громкий вопль вырвался из глоток тех, кто стоял ближе всех к герцогу и был зажат напирающей сзади толпой.

— Герцог! Герцог! — причитали они.

Но он только презрительно рассмеялся, предвкушая удовольствие, которое сейчас получит его маниакально жадная до крови натура.

— Вперед! — приказал он. — Видите, как им не терпится!

Но у командира эскорта, потомка знатного рода Бертино Мантегаццы, язык не поворачивался отдать такое чудовищное распоряжение.

— Синьор герцог… — начал было он, но не смог продолжить, потому что герцог, уловив нотку мольбы в его голосе и увидев ужас, отразившийся в его глазах, изо всех сил ударил своей железной рукавицей капитана по лицу.

— Дьявольщина! Ты еще смеешь перечить мне!

Разбитое лицо Мантегаццы залилось кровью, он покачнулся в седле и, несомненно, упал бы с лошади, если бы один из стражников не поддержал его.

Герцог громко расхохотался, довольный собой, и взял командование на себя.

— В атаку! На них! — испустил он пронзительный крик, перешедший в визг и вдруг сорвавшийся на высокой ноте.