Повести и рассказы - Мильчаков Владимир Андреевич - Страница 96

Капитан не успел докурить сигарету, как в комнату вошел его денщик Франц.

— Старушка отправилась в деревню, — заговорил он, не ожидая вопросов капитана. — Сказала, что вернется завтра к вечеру. Просила меня присмотреть за домом. Доверяет.

— Садись, — кивнул головой Бунке. — Трупы видел?

— Видел. Это — солдаты, которых мы встретили, когда шли сюда из гостиницы.

— Я так и думал.

Треск мотоцикла под окном заглушил слова Бунке. Капитан недовольно поежился:

— Кто там?

— Лейтенант Гольд, — доложил Франц, выглянув в окно. — Он, по-моему, или очень пьян, или ему начальство здорово всыпало.

— Ладно, — быстро сказал капитан. — Пусть нам никто не мешает. Запри калитку и никого не пускай.

Фриц Гольд стремительно вошел в комнату и плотно закрыл за собой дверь. Он запыхался, хотя только что слез с мотоцикла. На красном, распаренном лице блестели капельки пота.

— Зигфрид, — понизив голос, заговорил он вместо приветствия. — Мне надо поговорить с тобой, как с самым близким другом. Я мчался сюда сломя голову. Мне не с кем больше посоветоваться. Не у кого попросить помощи.

— Говори, Фриц, — спокойно ответил Бунке. — Обещаю тебе сделать все, что могу.

— Вот-вот, — обрадовался Гольд. — Это самое главное. Нет ли у тебя чего-нибудь выпить?

— Франц, коньяку! — крикнул Бунке.

Франц молча принес и поставил на стол бутылку и две рюмки.

— Пей, Фриц! — пригласил Бунке.

Гольд выпил одну за другой три рюмки коньяку и, крякнув, уставился на Бунке.

— Слушай, Зигфрид. Произошла страшная, совершенно непонятная вещь. Я попал в такую переделку, что хоть пулю в лоб пускай.

— Ты проигрался? — сочувственно спросил капитан. — Сколько?

— Мне уже нечего проигрывать! — раздраженно крикнул Гольд. — Хуже, Зигфрид, чем самый крупный проигрыш, гораздо хуже. — Наклонясь к самому уху капитана, он рассказал о встрече с Гретой, а заодно и историю семьи Шуппе и Верков. Он не скрыл даже и то, зачем Лотта была вызвана в Грюнманбург и какие разговоры ходят о лаборатории «А». Капитан слушал внимательно, не пропустив ни слова.

— Что же мне делать, Зигфрид? — спросил, наконец, лейтенант. — Ведь, кроме грязной истории с этой еврейкой, на мне еще и расстрел Макса Бехера. Мне не поздоровится, если в Грюнманбурге остались его друзья. Что делать?

— Да-а. Красные таких штук не прощают. Я тебе не завидую, — неторопливо ответил Бунке. — Если бы пришлось выбирать между самым паршивым участком на переднем крае и твоим положением… я бы выбрал передний край.

— Я сам согласен уехать сейчас, куда угодно, хоть на фронт!

— А в самом деле, почему бы тебе не попроситься в действующую армию? Это, пожалуй, выход.

— Что ты, Зигфрид. Ни с того, ни с сего…

Капитан ничего не ответил. Гольд сидел, как на иголках: молчание капитана угнетающе действовало на него.

Но Бунке не спешил на выручку перепуганному эсэсовцу. Спокойно, даже меланхолично он помял в пальцах сигарету, щелкнул зажигалкой и закурил. Время шло. Капитан мастерски пускал в воздух ровные колечки дыма, рассеянно наблюдая, как они медленно тают в воздухе.

— Что мне делать, Зигфрид? — не выдержал Гольд.

Капитан неторопливо потушил сигарету и поднял глаза на Гольда:

— Когда ты видел Грету Верк?

— Сегодня, часа полтора-два тому назад.

Бунке сожалеюще посмотрел на Гольда и с глубоким убеждением ответил:

— По-моему, тебя надо расстрелять. Конечно, если гестапо узнает все, о чем ты мне рассказал, то до завтрашнего утра тебе не дожить.

— Ты что, с ума сошел? За что? — воскликнул Гольд.

— Во-первых, за то, что ты сразу не сообщил гестапо о проникновении врага на секретнейший объект. На такой объект, от которого зависит судьба великой Германии.

— Но я могу сейчас же сообщить. Я пойду… — вскочил с дивана Гольд.

— Садись, — оборвал его капитан. — Прошло уже два часа. За это время она, боясь разоблачения, могла все записи, расчеты и формулы передать своим сообщникам.

— Что же делать?! — беспомощно опустился на место Гольд.

— Во-вторых, — будто не слыша Гольда, спокойно продолжал капитан, — тебя надо расстрелять за то, что ты мне, постороннему человеку, рассказал, что делается в лаборатории «А». Проще говоря, ты выдал военную тайну.

Гольд в ужасе уставился на капитана.

— Но, дорогой Зигфрид, — забормотал он. — Ведь я только тебе, как другу… Неужели ты…

— Разглашение военной тайны карается смертью, — холодно проговорил Бунке.

— Я шел к тебе просить совета. Как же я мог не рассказать… Послушай, дорогой Зигфрид, будь другом…

— Я и хочу дать тебе дружеский совет, — перебил Бунке излияния эсэсовца, — совет настоящего друга, — он подчеркнул слово «настоящего».

— Ну, говори скорее, Зигфрид! Что мне делать? — ожил Гольд.

— Молчать, — коротко ответил Бунке.

— А если узнают? — робко осведомился Гольд.

— Тогда расстреляют, — как о чем-то самом обычном сказал Бунке. — Да не дрожи ты, а слушай. Кто, кроме тебя, может отличить Грету от Лотты?

— Кроме родных Лотты да еще тетушки Клары, пожалуй, никто, — ответил Гольд после минутного раздумья. — Сейчас здесь нет никого из тех, кто знал их близко. Мужчины на фронте, женщины разъехались кто куда.

— А Кольбе?

— Что ты, Зигфрид! Он ведь недавно здесь. Era родные живут около Гамбурга.

— Ты слышал сегодняшнюю сводку? — Спросил Бунке.

— Слышал, — удивленно взглянул на капитана Гольд. — Паршивая сводка. Наших прут.

— А ты не думал над тем, что будет, когда русские придут сюда?

Гольд испуганно подбежал к окну и захлопнул раму.

— Не бойся, там никого нет, — усмехнулся Бунке.

— Ты думал над этим вопросом?

— Кто из нас над этим не думает, — шепотом заговорил Гольд. — Только о приходе русских и думать страшно…

— А надо думать, — сурово отрезал Бунке. — Сообрази, как отблагодарит тебя отец Греты, господин Верк, если ты не выдашь его дочь, а поможешь ей. Верк в Америке, но ведь американцы-то — союзники русских. Ты думаешь, эта самая Грета для собственного удовольствия приехала в Грюнманбург?

— Та-та-та! — изумленно воскликнул Гольд. — А я ведь об этом не подумал.

— Ну, так думай, а я пока почитаю, — потянулся за книжкой Бунке. — Видимо, до тебя не сразу доходят умные советы.

— Ну, дорогой Зигфрид, какой ты сегодня странный, — взмолился Гольд. — Я еще не все понял. Хорошо, я буду молчать, но что мне делать сейчас?

Бунке взглянул на него поверх книги.

— На твоем месте я бы прежде всего успокоил Грету. Обещал бы ей поддержку.

— Да, да, — закивал Гольд. — Я это сделаю немедленно. Сегодня же.

— Хорошо бы мне встретиться с Гретой. Я бы по-настоящему втолковал ей, что ты для нее не враг, а друг. Скажем, сегодня в десять часов вечера, в этом доме.

Гольд удивленно взглянул на Бунке.

— Но ведь тетушка Клара сразу ее узнает!

— Фрау Нидермайер до завтрашнего дня не будет дома.

Гольд со все возрастающим удивлением разглядывал капитана.

— А зачем тебе Грета? — недоумевающе спросил он. — Влипнешь еще с нею.

— Дорогой Фриц, — прочувственно заговорил Бунке, отбросив томик Мая. — Ты ко мне пришел как к другу. Я тебе хочу помочь. Если ты веришь мне, то делай так, как я тебе говорю. Если нет — отправляйся в гестапо, а я пойду заказывать тебе надгробный памятник. Даже потороплю мастеров, чтобы памятник был готов к вечеру. Делай, как тебе лучше.

— Ну, зачем так, — заморгал глазами Гольд. — Зачем мне идти в гестапо? Я верю, что ты настоящий друг, и сделаю все, как ты мне посоветуешь. Ведь ты меня не подведешь, Зигфрид?

— Слово солдата! — обещаю тебе как другу, что помогу во всем. Обещаю тебе, что ты уедешь отсюда очень скоро и очень далеко. Нет, не на фронт, наоборот, ты будешь в самом надежном тылу и к тебе хорошо отнесутся люди, гораздо старше тебя по званию.

— Благодарю тебя, Зигфрид, — растроганно сказал Гольд. — Я сразу почувствовал в тебе настоящего человека. Сейчас я поеду, успокою Грету.