Повести и рассказы - Мильчаков Владимир Андреевич - Страница 77

Подполковник Черкасов убеждал себя, что волноваться за майора Лосева и его группу нет никаких оснований, что идет всего лишь вторая неделя со дня переброски их за линию фронта и что Лосев хорошо делает, ограничиваясь скупыми передачами. Меньше будет возможности у фашистских пеленгаторов засечь рацию майора.

И все же беспокойные мысли одолевали Семена Пантелеевича. Он вынужден был признаться самому себе, что ни в одну из предыдущих перебросок Лосева в тыл врага он так не волновался, как сейчас. Пробуя разобраться в том, что его тревожит, подполковник находил только, две причины. Во-первых, почему замолчала неизвестная станция, требовавшая уничтожения Грюнманбурга? Последняя шифровка была передана на четвертую ночь после перелета майора Лосева и его группы через фронт. Правда, после небольшого перерыва передачи возобновились. Но сейчас их вела совсем другая станция, расположенная значительно южнее. Кроме того, принимавший шифровку сержант сразу же, «по почерку», определил, что на передающей станции работает не прежний, а какой-то другой радист. В чем тут дело? Нет ли здесь ловушки? Нет ли тут какой-либо связи с перелетом группы Лосева? И второе. Почему на аэродроме Ромитэн при посадке самолета, увезшего Лосева во вражеский тыл, взорвались восемь боевых фашистских машин? В сведениях, поступивших из вражеского тыла, о взрыве в Ромитэне сообщалось скупо, и подполковнику многое было непонятно. Уничтожение фашистского самолета при помощи магнитной мины намечалось и по плану переброски разведчиков Лосева в тыл врага. Самолет должен был взорваться при посадке на свой аэродром. Но ведь посадка возвращающейся из рейса машины около самолетов, готовых к вылету, тем более самолетов с бомбовым запасом, категорически запрещена. Зачем же немецкому летчику понадобилось взрывать машины своих товарищей по воздушному разбою? Да и вообще, фашистский ли летчик привел машину на аэродром Ромитэн после высадки группы Лосева?

Каждую ночь перед началом работы с группой «Россия» подполковник Черкасов с тревогой и надеждой входил а комнату радиста. Может быть, сегодняшняя радиограмма принесет новости, более подробно сообщит о положении разведчиков. Но дни шли за днями, а из эфира поступали только короткие, как пароль, сообщения «Россия-3».

Наступила пятнадцатая ночь после того, как фашистский самолет увез отважных разведчиков во вражеский тыл. До начала связи с группой «Россия» осталось еще около двух минут, когда за спиной Черкасова, сидевшего рядом с радистом, раскрылась дверь и послышались неторопливые, грузные шаги генерала. Подполковник и радист встали.

— Садитесь, — махнул рукой генерал. — Ну как, Семен Пантелеевич, нового еще ничего нет?

— Ждем, товарищ генерал. Пока ничего, — развел руками подполковник.

Генерал уселся рядом с Черкасовым. Потекли последние секунды ожидания. Радист, побледнев от волнения, проверял точность настройки аппарата. Впервые ему приходилось работать в присутствии самого генерала, и, хотя аппаратура была в блестящем состоянии, молодой сержант все же боялся какой-либо неожиданной, непредусмотренной помехи.

«Пи-пи… пи… пи-и… пи-и…» — тонко, по-комариному запело в наушниках, и радист склонился над столиком, записывая на лист бумаги ряды цифр. Настойчиво и требовательно попискивал аппарат. Радист, отложив первый листок, взялся за второй. Генерал и подполковник молча переглянулись. Передача шла уже вторую минуту.

Но вот радист записал последний ряд цифр, отстукал квитанцию, встал. Подполковник Черкасов взял листы с записями и, спросив у генерала разрешения, выскользнул из комнаты, торопясь в шифровальную группу.

— Благодарю за хорошую службу, товарищ сержант. Отлично на слух принимаете, — сказал генерал.

Радист вытянулся и, покраснев от радостного волнения, ответил:

— Служу Советскому Союзу.

— Как ваша фамилия?

— Гвардии сержант Тропинин!

— Службой довольны, товарищ гвардии сержант?

— Так точно доволен, — привычно ответил сержант, но после некоторого колебания смущенно добавил: — Очень доволен, только… разрешите обратиться, товарищ генерал?

— Обращайтесь.

— Прикажите отправить меня на задание. Из всего нашего выпуска я един в фашистском тылу не был. Обидно, товарищ генерал!

— Обидно, говорите? — потеплевшим голосом ответил генерал и вдруг, наклонившись к сержанту, почти шепотом сказал ему на ухо: — Ты только смотри, никому не говори, сержант, что я тебе сейчас скажу. Мне ведь тоже обидно. Я радист не хуже тебя, да вдобавок еще два языка знаю. На немецком и на английском, как на русском, разговариваю, а вот не пускают. Я тоже просился. Куда там! Сиди, говорят, на своем месте и делай, что поручено. Нужно будет, пошлем; а пока не суйся. Понимаешь, как обидно? Только начальство — оно с обидами не считается, а решает так, как для дела лучше. Понимаешь, сержант?

— Так точно, понимаю, товарищ генерал, — шепотом ответил оторопевший сержант.

— Ну, так вот, еще раз благодарю за службу, за четкий прием на слух. А в тылу врага вы побываете, — пообещал на прощанье генерал. — Обязательно в свое время побываете.

Генерал вышел из аппаратной и прошел к себе в кабинет. Через минут десять в кабинете появился сияющий Черкасов. С победным видом, как будто это был его собственный рапорт о выполнении опасного задания, он положил перед генералом расшифрованный текст радиограммы. Четким, как прописи, почерком, почерком шифровальщика на листе бумаги было написано:

Генерал внимательно прочел радиограмму, достал из сейфа пачку карт и выбрал нужный ему лист. Это была обычная военно-топографическая немецкая карта. В правом верхнем углу листа жирным красным карандашом была написана крупно цифра 3. От всех обычных карт эту карту отличало только то, что на ней простым черным карандашом, от руки, была нанесена пронумерованная сетка. Генерал расстелил лист на столе и, взяв в руки сообщение майора Лосева, повторил:

— Лист третий, координаты шестьдесят два дробь сто восемь. Посмотрим.

На пересечении шестьдесят второй и сто восьмой линий на карте был обозначен маленький городок и фигурным шрифтом, употребляемым на немецких картах для пунктов с населением не более двадцати пяти тысяч, напечатано: «Борнбург». Через город проходила линия железной дороги и автострада. Промышленного значения городок не имел.

Генерал и подполковник молча вглядывались в изображенные на карте окрестности Борнбурга. Густая зеленая краска, покрывавшая всю центральную часть листа, говорила, что вокруг Борнбурга много лесов. Бледные линии горизонталей рассказывали о том, что значительная часть борнбургских лесов раскинулась на холмах в двести-триста метров высотою. В десяти-пятнадцати километрах на север от Борнбурга расстилались обширные болотистые равнины, окруженные такими же, поросшими лесом, холмами.

— Нет тут никакого города Грюнманбурга, даже поселка такого нет, — унылым голосом проговорил Черкасов. От его радужного настроения не осталось и следа.

— На этой карте нет, — задумчиво произнес генерал. — Хотя вернее всего, Грюнманбурга нет ни на одной самой точной карте мира. Но майор Лосев прав. Грюнманбург где-то здесь. Не случайно год назад фашисты в этом районе построили мощную теплоэлектроцентраль. Как по-вашему, Семен Пантелеевич, для чего понадобилась нашим врагам электроэнергия именно здесь? Ведь крупных заводов, шахт или рудников поблизости нет. — Генерал взглянул на Черкасова и сам же ответил ему: — Для Грюнманбурга, только для Грюнманбурга. Больше ни для чего. Да, место для Города зеленых людей самое подходящее.