Я побывал на Родине - Зотов Георгий Александрович "Zотов?" - Страница 23

Мне было жутко смотреть на всю эту странную, совершенно непонятную для меня картину. Зачем так поступали с людьми, пришедшими сюда, чтобы продать то, что у них есть и купить то, что им нужно? На Западе тоже велась борьба с черным рынком — да, но там по карточкам отпускали, хоть и немного, однако — все же — некоторый реальный минимум необходимого.

А здесь? Я видел, что у многих, облаченных в скверную одежонку, отбирали жалкие носильные вещи, кусок сала, хлеба, мешочек пшена или несколько луковиц. Эти люди никак не походили на спекулянтов. Да если и были здесь спекулянты, то, казалось мне, их следовало бы скорее поощрять, чем преследовать: ведь в государственных лавках была зияющая пустота, и если бы не базар, то во всем городе невозможно было бы решительно ничего приобрести, хоть ложись да помирай!

«Самое главное — документы»

Когда я подошел к воротам и попытался выйти, то меня задержали милиционеры и потребовали предъявить документы. На мою беду, документов у меня при себе не оказалось. Я еще как-то не совсем привык к тому, что человек без документа здесь не считается полноценным человеком.

Не слушая моих объяснений, милиционер попросту ухватил меня за руку и втолкнул в машину, совершенно такую же, как та, которую я уже видел. Машина тронулась — и вскоре же снова остановилась у здания милиции. Нас отвели в камеру — человек тридцать. В маленькой камере невозможно было повернуться.

Я никак не мог понять, за какую провинность нас схватили. Один пожилой мужчина объяснил мне, что милиция вылавливает «черных биржевиков» и воров. Если у меня все документы в порядке, то меня, возможно, в тот же день и выпустят.

Так-то так, но документов при мне нет и, следовательно, нет возможности удостоверить свою личность.

Я протолкался к двери камеры и стал прислушиваться. Кто-то шел по коридору. Шаги приближались.

Приоткрылось окошечко-волчек, в камеру заглянул милиционер. Я сказал ему, чтобы он оповестил начальника милиции обо мне. Я француз и попал в облаву случайно. Милиционер заинтересовался тем, что я ему сказал и пообещал мне сообщить начальнику. Признаюсь, я слабо верил его обещанию, но через полчаса меня действительно вызвали.

Мне пришлось довольно долго подождать, сидя на скамейке у дверей кабинета начальника милиции, и я подумал, что, собственно, отсюда можно было бы уйти домой: ожидавших никто не охранял. Но тут же я вспомнил, что у выхода от меня потребовали бы пропуск, подписанный тем служащим милиции, у которого я был на приеме.

Начальник принял меня очень холодно. Не поздоровавшись, он сказал:

— Ходите по городу без документов! Вот вам и урок. Всегда нужно иметь при себе документы — у нас такой порядок.

Я начал объяснять, что это правило я уже усвоил, но сегодня, как на грех, надел другой пиджак и позабыл переложить в его карманы свои бумаги.

Начальник не дослушал моих объяснений.

— Вы свободны, но на следующий раз — предупреждаю — будут неприятности. Поступим с вами так же, как и со всеми гражданами, которые ленятся подумать о самом главном — о документах!

Самое главное — документы! Я вырос в сознании того, что самое главное человек, а не бумажка…

Получив пропуск для выхода, я поблагодарил начальника милиции и отправился домой. Я пробыл в отсутствии более четырех часов. Жена, разумеется, была страшно встревожена, а я первым делом вынул из второго пиджака свои бумаги и бережно уложил их в карманы одежды, которая была на мне.

«Буржуазные привычки»

Спустя несколько дней ко мне на работу пришла жена и сказала, что письмоносец принес на мое имя повестку. Нужно идти на почту получать деньги. Отпросившись на полчаса с работы, я отправился за деньгами, недоумевая, откуда такая благодать.

На почте меня поразило, что денег, присланных мне, было очень много… три тысячи рублей. Чтобы получить их, пришлось показать почтовому чиновнику буквально все документы, которые у меня были, и расписаться три раза. Почтовый служащий смотрел на меня с удивлением — мне показалось, недоброжелательным. В Ейске частные лица не получали по почте таких крупных сумм.

Деньги прибыли из французского посольства. Я вспомнил, что когда писал туда, прося прислать мне паспорт, то упомянул и о том, что мне очень трудно живется. И вот, Франция помогает своему гражданину.

Эта помощь была очень кстати. Моего заработка на жизнь далеко не хватало, а запас привезенных с собой вещей угрожал иссякнуть.

Когда я вечером возвратился с работы домой, меня ожидала еще одна повестка — далеко не такого приятного свойства, как полученная днем. Мне предлагалось в тот же день явиться в отдел госбезопасности «в свободное от работы время». Интересная вещь: политическая полиция контролирует граждан, она — самая важная и самая строгая власть, однако и она не посягает на рабочее время. В советском государстве человек работает на это государство, и каждый час его рабочего времени должен быть плотно заполнен. Объяснения с органами госбезопасности могут происходить за счет часов отдыха этого гражданина.

Я отправился в госбезопасность вечером после ужина. Только одно окно большого здания было ярко освещено. На мой звонок в двери открылось окошечко и оттуда выглянул милиционер.

— По какому делу? — спросил он, направляя мне прямо в лицо сноп яркого света электрофонарика. Взглянув на повестку, милиционер (вернее сказать — энкаведист) пустил меня и вежливо попросил присесть обождать. Сам он ушел доложить, вернулся минут через десять и заявил мне» что придется еще подождать, пока придет тот служащий, который меня примет.

Просидел я не меньше часа, пока мне велели войти. Меня поразил сильный свет лампы, стоявшей на большом письменном столе, за которым сидел энкаведист.

— Добрый вечер, товарищ. Подходите, присаживайтесь.

Я поздоровался и последовал приглашению.

— Это хорошо, — сказал энкаведист, — что вы пришли нас проведать.

Что это, — подумал я, — насмешка?

— По правде сказать, если бы вы меня не вызвали, то я, пожалуй, и не пришел бы, — ответил я, стараясь разглядеть лицо разговаривавшего со мной. Оно оставалось в тени, в то время как свет лампы был направлен на меня, хотя и не прямо в глаза. Эти ухищрения практической полицейской психологии меня всегда раздражают. Похоже, что эти люди стараются подражать героям грошевых уголовных романов. Но вероятно, это практически оправдывается. Тот, кого допрашивают, или по крайней мере, опрашивают, должен чувствовать себя в большей или меньшей степени неловко..

На мой ответ энкаведист выглянул из тени, усмехнулся, снова спрятался в тень и вытащил из ящика стола папку. Тем временем я втихомолку рассматривал комнату. Ничего в ней не было замечательного: голые стены, да портрет Сталина за спиной моего собеседника.

Папка была толстая, и пока принимавший меня рассматривал ее содержимое, я думал о разном — например, о том, что в этом доме должно быть много входов и выходов, так как в дверь, в которую вошел я, никто больше не входил, а между тем привратник сказал мне, что служащий, вызывавший меня, еще не пришел. Каким же образом он очутился теперь в этой комнате? Впрочем, может быть, привратник и соврал.

— Скажите пожалуйста, зачем ваше посольство прислало вам деньги?

. — To-есть, простите, как это зачем? Я написал посольству, что мне трудно живется, и хотя денег не просил, но посольство решило мне помочь.

— Как это вам может тяжело житься? Ведь вы же работаете!

— Да, работаю. Но толку от этого мало… Я даже не знаю, сколько я заработал, потому что мне до сих пор еще ни разу не выплачивали, а жить ведь надо… У меня семья.

— Тогда ваша жена должна работать тоже.

— Я этого не хочу. У моей жены ребенок и достаточно работы по дому. Как же я могу требовать, чтобы она еще где-то работала!

Энкаведист вынул из папки какую-то бумажку, подержал в руке и, не взглянув на нее, положил обратно.