Я побывал на Родине - Зотов Георгий Александрович "Zотов?" - Страница 14

Я достал свою въездную визу в СССР. Контролер взял ее, но почему-то стал смотреть на ту половину, на которой стоял французский текст.

— Что это вы, смеетесь надо мной? — заорал он вдруг. — Что это за бумажка?

— Это мой документ. Вы читайте здесь, — я указал на русский текст. Контролер прочел и воззрился на меня.

— Так вы, значит, не наш? — произнес он значительно смягченным тоном.

— Нет, не ваш, и ваших порядков не знаю.

— Будто бы во Франции можно ездить без билета! Просто вот так: сел и поехал…

— Нет, не сел и поехал, а билеты у нас продаются в кассе, сколько угодно, а не на базаре. По базарной цене я билета не мог купить в Краснодаре, это для меня слишком дорого. Что же мне было делать, как не ехать без билета? У нас за безбилетный проезд, конечно, тоже штрафуют, только в этом нет надобности, — билетов у нас сколько хочешь.

Я заметил, что мои слова рассердили контролера, но хотел постоять за себя. Пассажиры заулыбались. Были ли они на моей стороне, или против меня — не знаю…

Контролер составлял протокол. У меня в кармане было еще около сотни. Какой будет штраф, я не знал. Что, если у меня не хватит денег? Контролер писал медленно и после каждого слова смачивал языком карандашик, который едва был виден в его больших пальцах с огромными выпуклыми желтоватыми ногтями.

— Вот. Если согласен — надо подписать. — Контролер протянул мне заполненный бланк. Внизу стояла цифра: 92 рубля 00 коп. Слава Богу, — подумал я, — хватит!

Я достал деньги. У меня было девяносто пять рублей. Я протянул их контролеру и сказал:

— Тут — на штраф, а остаток вам на стопку.

Он взял деньги и, отсчитав 92 рубля, положил их себе в сумку, а три рубля протянул мне. Но я не взял их, повторив еще раз, что отдаю эти деньги ему. Он немного помялся — неудобно было на глазах у всех брать с меня больше, чем полагалось.

— Берите, берите, — сказал я великодушно (мне почему-то казалось, что в этом «на водку» заключается моя моральная победа над угрюмым контролером). Но такие тонкости оказались ни к чему. Контролер положил троячку в карман — небольшие, но все-таки деньги — и стал со мною разговаривать уже совершенно добродушно. Он объяснил, что я мог раньше заявить проводнице, что у меня нет билета, и тогда мне выписали бы билет, не взимая штрафа. Но я махнул рукой. Контролер попрощался и ушел, ему, видимо, было неудобно, что он показал себя не с очень привлекательной стороны. А V меня на душе было грустно. Больше всего угнетало меня то, что денег не оставалось ни копейки и при себе мы не имели ничего, что можно было бы продать.

Я пробрался к окну, открыл его и с наслаждением стал вдыхать свежий, пахнущий морем воздух. А море — вон оно, его видно в отдалении. Я люблю море, и во Франции не одно лето провел на морском берегу.

Жена подошла ко мне. Так же, как и тогда, когда мы подъезжали к Краснодару, она начинала волноваться. О своем отчиме она знала только, что он маленький, рябой и зовут его Васькой. Мне было дико слышать такое уменьшительное, носящее как будто презрительный оттенок, имя, которым называли взрослого человека.

Пять Василиев — и шестой

Когда мы приехали в Ейск, то, увидев на перроне начальника станции, решили спросить у него прямо, не знает ли он человека, которого мы ищем. Как-никак, сослуживцы.

На вопрос жены начальник станции ответил, что в местном депо работает не один, а целых пять Василиев, но ни один из них не маленький и не рябой.

Он посоветовал нам отправиться в депо и там, на месте, разузнать. Идя к депо, мы увидели женщину, опускавшую шлагбаум, и спросили у нее насчет «Васьки». Железнодорожница, подумав, ответила, что не знает такого человека, а потом, пристально вглядевшись в лицо моей жены, добавила:

— А вот вы, гражданочка, очень напоминаете мне одну такую проводницу, с которой я одно время работала на линии Москва — Баку.

Жена моя так и встрепенулась:

— Моя мама была проводницей, может, вы — о ней? Вот, у меня есть карточка… Правда, поистрепалась, но лицо можно узнать. А ну, посмотрите!

Она достала фотографию своей матери и показала железнодорожнице.

— Так это ж Маня! — воскликнула та. Как же, в порядочке! Но только ейный муж в депо не работает. Ну, ничего, я вам могу объяснить, где она живет — вам же, собственно, до нее… Между прочим, ее муж сейчас приехал с краснодарским поездом. Он ездит начальником.

Всмотревшись вдаль, она схватила мою жену за плечо и, теребя, добавила:

— Гляди-ка, вон он идет! — Васька! — крикнула она очень громко. Шедший вдали человек, услыхав призыв, изменил направление и стал приближаться к нам. Когда он подошел ближе, я узнал в нем того железнодорожника, который в Краснодаре на станции ругал последними словами проводницу и к которому я не решился подойти…

— В чем дело? — спросил он, подходя к нашей группе.

— Вася, ты знаешь кто это? — воскликнула сторожиха. — Это же Манина дочь приехала! А ты, смотри-ка, едешь в поезде и не знаешь, кого везешь!

— Манина дочь? Вот, какие дела! Вот обрадуется! Ну, скажи на милость!

Он протянул моей жене руку, похлопал второй рукой по плечу, сделал было движение, чтобы по родственному обнять ее, но вдруг застеснялся.

— Смотри ты, какое дело! — повторил он. — А мне уж она голову продолбила. С утра до вечера только и слышишь: «где же моя Аллка? Наверно нет ее больше в живых». И в слезы. Каждый день так, а она, дочка, живехонька. Ну, я рад, поверьте! Как же вы сюда добрались? — обратился он уже ко мне, здороваясь со мною. Я рассказал ему, как давеча побоялся к нему подойти.

— Ну, шляпа! Нашли кого испугаться! Что же, иной раз и пошумишь, без этого никак нельзя. Надо было подойти и объяснить мне, в чем дело. А то — зря потратились на билеты, да на штраф. Ну, да мы это уладим.

Я попросил его повлиять, чтобы не получила неприятностей проводница, в вагоне которой мы ехали, и он обещал поговорить с контролером.

— Ну, что-ж, пошли домой, вот мать-то обрадуется!

Мы распрощались с женщиной у шлагбаума, от души поблагодарили ее за оказанную нам большую услугу и пошли в город. Мимоходом мой новый родственник купил бутылку водки, чтобы вспрыснуть семейное событие. Жена моя беспрестанно расспрашивала его о своей матери, как она и что, как выглядит, здорова ли… Аллу особенно обрадовало, что у нее теперь есть маленький братик.

Моя коммунистическая теща

Подойдя к дому, мой тесть попросил нас немного подождать на улице — он хотел сделать жене сюрприз. Но сюрприз не удался, так как моя теща заметила в окошко, что муж ее возвращается домой не один, и вышла на улицу взглянуть, кто с ним идет. Издали она узнала дочь и крикнула:

Аллочка! Жива!..

Мама! — закричала и моя жена, бросаясь к матери, которая вдруг остановилась и пошатнулась. Мы подскочили к ней и не дали ей упасть. Сознание вернулось к ней быстро, но она только беспрерывно повторяла имя моей жены. А жена моя, у которой я взял с рук ребенка, обняла мать и все твердила ей, что она в самом деле возвратилась и останется с ней навсегда.

Я стоял в сторонке и, как говорится, переживал. Мне и моя мать припомнилась — как не раз, бывало, встречала она меня после разлуки. Ребенок мирно спал у меня на руках. Его не разбудили ни крики, ни резкие движения. Не знаю, сколько времени продолжалась сцена встречи, но я заметил, что уже прохожие поглядывали на нас, да и соседи тоже. Наконец, Василий Васильевич (так звали моего тестя) заговорил:

Хватит вам тут хныкать на улице. Пошли в дом. Мы все голодные. А ты обед-то приготовила? — обратился он к своей жене, вероятно, желая развлечь и успокоить ее. А та все еще не могла как следует опомниться, и обнимая свою дочь, тихо плакала. До сей поры она не заметила, что дочь возвратилась не одна. Я понимал материнские чувства, но все-таки не могу сказать, что мне было приятно, когда, остановив на мне холодный и удивленный взор, хозяйка дома осведомилась, кто я такой.