Поиски знаменитостей - Граевский Александр Моисеевич - Страница 15

Они жили вдвоем — мама и Валька. Отца Валька не помнил. Часто, особенно когда был дома один, разглядывал он его портрет. С фотографии задумчиво смотрел светловолосый, немного скуластый мужчина с высоким лбом и мягко очерченными губами. И иногда Вальке казалось, что отец вот-вот переведет глаза на него, улыбнется, спросит что-нибудь…

У мамы в комоде хранились извещение о гибели отца и письма его товарищей по службе. Когда пришли эти простые листки, принесшие столько горя, было Вальке всего-навсего три года.

Кое-что из последующего Валька запомнил. Особенно одну ночь. Он проснулся, но не сразу открыл глаза. Какие-то незнакомые звуки раздавались в комнате, словно кто-то плакал. Вальке стало страшно, он хотел позвать маму, но, открыв глаза, увидел, что она сидит, прислонившись лбом к его кроватке, и плачет.

Первым побуждением Вальки было зареветь. Но он сдержался, вылез из-под одеяла и только тогда позвал маму. Она как бы очнулась, кинулась к нему…

С той, верно, ночи и началась у мамы с сыном большая дружба. И сейчас, рассказав матери обо всем, Валька почувствовал облегчение. Волнение, нетерпение — все это прошло. Осталось только приподнятое, легкое настроение, приятное ожидание чего-то большого и светлого.

Как ни пытался Валька заставить себя сесть за уроки, чтобы сделать их до того, как пойдет к Фишеру, — не смог. Воображение против воли рисовало одну картину заманчивей другой. Вот Фишер приходит в восторг от его, Валькиных, способностей. Вот Валька уже выучился играть… А вот и полутемный концертный зал, оркестр, освещенный дирижерский пульт… И сам он, Валька, стройный, спокойный, со скрипкой…

Когда дошло до этого, Валька даже головой тряхнул. Фу ты, напасть какая! Вот выставит Фишер за дверь. Очень просто. Еще скажет что-нибудь обидное.

Половина седьмого. Мама поглядывает на часы, однако ничего не говорит. Валька тоже поминутно смотрит на часы. Но он дал себе слово — выйти из дома не раньше чем без двадцати семь, поэтому сидит и делает вид, что торопиться ему некуда.

Вот, наконец, долгожданная минута. Куда девалось Валькино равнодушие! Еле попав в рукава пальто, он уже выскочил в сени.

Вот и домик, в котором он побывал вчера, Рука сама тянется к звонку. И только когда позвонил — стало страшновато. На мгновенье мелькнула мысль — взять да убежать…

Дверь опять открыла девчонка с бантом. Только сегодня она была в пальто и в шапочке. Кусочек банта весело выглядывал из-под воротника.

Открыв дверь, девочка не посторонилась, чтобы пропустить Вальку, а остановилась, держась за ручку. Брови у нее были слегка нахмурены, и все смуглое лицо носило отпечаток озабоченности. Вальке стало неловко, во взгляде девочки он уловил недружелюбие.

— Дома… — спросил Валька и замялся: забыл вчера спросить, как зовут Фишера.

Девочка опустила глаза, поковыряла носком ботинка старый, выщербленный порог и ответила односложно:

— Дома.

После этого она помолчала еще немного и вдруг торопливо заговорила:

— К нему сейчас нельзя. У него сейчас Сережа. Они прощаются, и дедушка очень волнуется. Вы подождите немного, хорошо?

Валька хотел сказать, что он согласен, но не мог, только головой кивнул. Волнение девочки передалось и ему, горло сразу перехватило. Понял Валька только одно, что старик Фишер приходится девочке дедушкой. И в то же время сознание чего-то необычного, большого, важного не покидало его.

После того как он согласился ждать, лицо девочки значительно смягчилось. Она по-прежнему молчала, но само молчание было уж не таким, как несколько минут назад. Валька ясно чувствовал эту перемену в настроении девочки. Глаза их на минуту встретились, и оба вдруг смутились.

Тут Валька заметил, что в руках у девочки небольшой чемоданчик. «В баню, наверно», — подумал он, а вслух спросил:

— Вы тоже музыкой занимаетесь?

— Почему «тоже»? — живо откликнулась девочка Видно, ей, как и Вальке, это неловкое молчание было невмоготу и она с радостью ухватилась за ниточку разговора.

— Ну, как… дедушка.

— Нет, — энергично мотнула она головой, отчего бант вылез из-под воротника почти наполовину. Досадливо наморщив нос, девочка стала поправлять его одной рукой. Она все время порывалась пустить в ход другую руку, но ей мешал чемодан.

— Давайте подержу, — грубовато сказал Валька. Чемодан оказался совсем легоньким, а ручка у него была теплая. Ощущать это теплое прикосновение было приятно и в то же время немножко стыдно. Будто делал Валька что-то такое; о чем нельзя никому рассказать, да и думать об этом можно только одному, когда не видит никто.

Девочка справилась, наконец, с непослушным бантом, улыбнулась и протянула руку за чемоданом. Отдавать его было жалко, но и задерживать неудобно. Валька молча отдал чемодан и тоже улыбнулся.

В коридоре в этот момент послышались голоса. Девочка быстро оглянул ась, затем шагнула в сторону и поманила Вальку. Ничего не понимая, Валька послушно потянулся за ней.

Пятясь спиной, из двери показался высокий парень. Одет он был не по сезону — в легкое, широкое пальто и с непокрытой головой. В левой руке незнакомец нес футляр скрипки и шляпу, а правой держал руку старика Фишера.

Фишер был без пальто, в домашних туфлях. Он что-то быстро проговорил своему спутнику, глядя на него снизу вверх, потом вдруг потянулся к нему. Парень уронил шляпу, но не обратил на это внимания. Он бережно обнял Фишера, и они троекратно крест-накрест поцеловались.

— Ну, не забывай, — громко сказал, почти крикнул Фишер. — Пиши сразу же. И отправляйся. Пора, пора.

Видно было, что он старается улыбнуться, но это плохо ему удавалось. Парень нагнулся за шляпой и неловко затоптался на месте, счищая с нее снег. Он хотел что-то сказать, но Фишер не стал слушать его, махнул рукой. И парень медленно пошел по улице, неся шляпу и скрипку в одной руке, а второй рукой проводя время от времени по густым черным волосам.

На другой день Шурка Злобин встретил Вальку в школе вопросом.

— Ну как?

И столько было написано на его круглом лице любопытства, что Вальке даже смешно стало.

— Тридцать три! — отшутился он.

Шурка растерянно заморгал.

— А что это значит — тридцать три?

— А что значит «ну как»? — ответил вопросом на вопрос Валька. Шурка засмеялся.

— Купил, значит. А все-таки, как там с Фишером?

Валька рассказал, что вчера к Фишеру не пошел: неудобно было. Ему очень хотелось сказать, что отложить визит посоветовала Мара (чуть было не сорвалось с языка это имя), но он сдержался. Ему казалось, что Шурка обязательно улыбнется, чуть-чуть, одними глазами, но так, что после этой улыбки с ним и разговаривать не захочется.

— Это даже хорошо, — заявил Шурка. — Зато мы сегодня за скрипкой поедем. Должно выгореть дело. Если она еще цела, так ты сразу с ней и заявишься к Фишеру. В полной форме.

Из дальнейших объяснений выяснилось, что у Шуркиной тетки давно уже валяется без дела старая скрипка. По последним сведениям, она еще цела. Тетке скрипка не нужна, и она, конечно, ее отдаст.

— Я ей летом забор починил и крышу красил, — заявил Шурка. — Пусть отдаст за зарплату. Да она и не будет жмотиться, — махнул он рукой, — она добрая.

Шуркина тетка жила в дачном поселке Сосновом. Летом туда ходили по реке щеголеватые речные трамваи, а зимой приходилось ехать железной дорогой, да еще идти от станции километров пять. Друзья решили отправиться в путь сразу же после уроков.

В поезде ехали весело. Вагон был битком набит возвращавшимися после смены рабочими. Неподалеку от ребят расположилась веселая компания, затеявшая игру в «подкидного». Играли увлеченно, азартно шлепая картами и возмущалась по поводу каждого неудачного хода.

Наблюдать за всем этим было очень интересно. Ребята даже забыли посмотреть в окно, когда поезд проходил по большому мосту через реку.

После шумного прокуренного вагона лес встретил их величественным молчанием. Солнце пробивалось через верхушки сосен, и застрявший кое-где в колючих иглах снег казался особенно белым. Ребята притихли. Молча шагали они по пустынной дороге, и обоим казалось, что попали они в неведомую страну.