Битва за небо - Сабайтис Максим - Страница 12

Похвала сэнсэя – это всегда приятно. Даже когда знаешь, что больше тебя уже ничему в школе не научат и через несколько дней вообще отправят за тысячи километров от себя. Короче говоря, намотал я все сказанное на еще не отросший ус, оделся в выходную одежду и стал ждать Ксению у крыльца. Удивительное дело, долго выхаживать из стороны в сторону не пришлось. То ли врут книжки, то ли не об ученицах «психичках» писано, но собралась она ловко и споро. По погоде оделась, у нее в Сибири такая, говорят, половину года стоит. Афанасий, когда ее увидел, аж лом, которым он лед с дорожки скалывал, едва себе на ногу не уронил. Потому как красиво. Не знаю как там с модой, в Петербурге, наверное, уже что-нибудь новое успели придумать, но с чувством вкуса у новой ученицы Поликарпа Матвеевича было все в порядке. Таким девушкам цветы под ноги надо бросать, а не ломы.

– Надеюсь, не задержала? – поинтересовалась Ксения, полностью игнорируя обалдевшего Афанасия. – После переезда все вещи в таком беспорядке, собираться одно мучение.

Я невнятно покачал головой, нашел в себе крошечный островок невозмутимости и пробормотал под нос что-то вроде «Все в порядке». Удивительное дело, этой несуразицы оказалось достаточно. Ксения сошла с крыльца и прищурилась, привыкая к яркому свету. Погода, как я, наверное, уже замечал, стояла отменная. Лишь продолжающийся снегопад чуточку портил впечатление, да и то только самым отпетым занудам.

– Гатчина – небольшой городок в пригородах Санкт-Петербурга и известна тремя вещами, – завел я лекцию, когда Афанасий закрыл за нами ворота – Первая, и самая знаменитая, – Государственный Университет психотехники. Его основное здание располагается в Павловском дворце. Когда отправленная на поиски эзотерических секретов Востока экспедиция представителей мальтийского ордена вернулась в Россию, Павел Первый распорядился проводить все опыты именно здесь. Сочетание оккультных знаний Запада, хранившихся на Мальте до ее завоевания англичанами, записей экспедиции о природе боевых искусств Востока, а также русской изобретательности породило то, что принято называть психотехникой. По преданию, произошло это в той части дворца, где ныне располагаются кабинеты преподавательского состава.

Мы вышли на тропу, в двух сотнях метров от нас пересекавшую железнодорожные пути. По ним как раз проходил состав: машинист делал предупредительные свистки и ничего, помимо этих свистков, стало не слышно. Паровоз марки «Миллениум трейн» – железка массивная, свистит солидно да и тащит хороший груз. Нам пришлось пропустить вереницу вагонов, увозящую в направлении столицы горы каменного угля – на обогрев города и обеспечение топливом паровозного парка.

– Вторая вещь, благодаря которой Гатчина обрела известность, – продолжил я, как только появилась возможность, – местный парк. Благодаря ему, а также императорскому указу от тысяча девятьсот тридцать шестого года в нашем городе можно свободно дышать. Здешний воздух даже чище петербургского, как бы там ни помогали «психи».

– По сравнению с Москвой разницу ощущаю, – призналась Ксения, сделав пару пробных вдохов. – У нас в Сибири, вдали от цивилизации, еще свежее, но если сравнивать с воздухом крупных городов… она существенна.

В этом месте нам пришлось прерваться еще раз. Над нашими головами неторопливо прошел пассажирский дирижабль из Хельсинки. С палубы доносились обрывочные фрагменты марша, экипаж развлекал финских гостей перед посадкой при помощи патефонной записи.

– Они всегда так низко летают? – поинтересовалась девушка, когда трехсотметровая туша ушла из зенита и показала нам свои хвостовые рули. – Это же может быть опасно! Тут в лучшем случае шестьдесят метров высоты. А если впереди окажется холм, дерево, воздушный феномен психотехнического происхождения?

– Летом, в хорошую погоду и ниже бывает, – провожая воздушный корабль взглядом, ответил я. – Здесь же проходит северная траектория захода на посадку – чтобы при сегодняшнем ветре подлететь к причальным мачтам со стороны Питера, надо или на этой высоте подходить, или делать резкий разворот возле самого аэродрома. На самом деле все не так страшно, как может показаться вначале. К этим гигантам быстро привыкаешь.

Сказал и подумал, что вот уже через несколько дней полечу на одном из таких воздушных кораблей. Сначала в качестве пассажира, а потом – когда встречусь с напарником – и в составе экипажа. Представил, будто смотрю с палубы вниз, вижу под собою заснеженную дорогу, двойную линию уходящей к горизонту «железки», школу Поликарпа Матвеевича, самого себя, сопровождающего Ксению на ознакомительной прогулке…

И как будто замкнулось что-то в мозгу. Голова закружилась, и вдруг отчего-то не хватило воздуха.

– Сверху все выглядит совершенно иначе, – задумчиво пробормотала моя спутница, невольно попадая в такт с моими мыслями. А может, и не невольно – футуроскопия, особенно неконтролируемая, штука загадочная и, да будет мне позволителен этот каламбур, непредсказуемая.

– Мир под дирижаблем, если долго смотреть в иллюминатор, кажется ненастоящим, игрушечным. Красивой детской моделькой, которую торжественно и чуть-чуть снисходительно рассматривают родители. А ведь оно все настоящее, – говорила Ксения. – Настоящие люди, леса, дома. Натуральных размеров, не крошечное. Так легко забыть об этом, когда смотришь сверху…

– Никогда не забуду, – чувствуя какой-то скрытый упрек в свой адрес, пообещал я. – Богу богово, со снисхождением смотреть на наш мир людям недозволительно.

– Ты хочешь после экзаменов устроиться на воздушный корабль? – удивилась Ксения.

Мне отчего-то показалось, что мои слова вызвали в ней следующую волну футуроскопии. Выглядела она неуверенно, как будто заранее ознакомилась с черновиком нашей беседы и теперь не знала, какие правки в него вносить.

Неторопливым прогулочным шагом мы вышли к гатчинскому парку, той самой знаменитости номер два, о которой я рассказывал несколько минут назад. У входа в парк муниципальный рабочий ремонтировал газовый фонарь. По расчищенным дорожкам разгуливали дамы с собачками и господа с газетами.

– Поликарп Матвеевич уже договорился с моим будущим наставником. До четверга я сдаю экзамены на ранг подмастерья. Но на торговый корабль меня уже устроили. Сэнсэй, похоже, не сомневается, что я все сдам. Мне бы его уверенность…

– Сдашь, – попыталась подбодрить Ксения. – Я тоже не сомневаюсь.

Что-то в ее голосе меня насторожило. Подобные заверения произносятся многими, но когда слышишь это от девушки, подверженной приступам футуроскопии, – смысл слов меняется. Интересно, каково это – улавливать обрывочные образы будущего?

– Извини, – заметив, что я насторожился, произнесла Ксения. – Я не умею заглядывать в судьбы других людей, но иногда, против моей воли, возникают яркие картины. Совсем недавно, в тренировочном зале, я видела воздушный корабль, а на нем тебя. Видения могут обманывать, но они показывают наиболее вероятное будущее.

– Спасибо, – неуверенно пробормотал я.

Мои собственные психотехнические способности утверждали, что девушка говорит правду. Точнее, часть правды. Расходилось что-то в ее видении с теми словами, которыми я описывал свои планы. С одной стороны, любопытно, но с другой – хочу ли я это знать? Страшная все-таки штука футуроскопия. Опасная. Хорошо еще, что встречается редко.

Мимо нас прошла семейная пара, классическое столичное чиновничество на загородной прогулке. Он – солидный мужчина в гражданском, но с неистребимой военной выправкой, она – классическая дама «высшего света», с меховой муфтой, карликовой собачкой на поводке и вдохновенно скучающим выражением лица.

– Идиллия, – проводив их взглядом, заметила Ксения. – У вас тут все как на книжных картинках.

Я, разумеется, сделал вид, что совершенно не замечаю, как она лихорадочно подбирает новую тему для разговора. Более того, сейчас мне и самому хотелось говорить о чем угодно, только не о высоких материях.

– Немного неправдоподобно? – попробовал угадать я. – Как будто идешь по гигантской сцене между увлеченных своей игрой актеров, сам при этом актером не будучи?