Весь невидимый нам свет - Дорр Энтони - Страница 31

– Надеюсь, фельдфебель, вы довольны? Вам понравилась экскурсия?

– Очень.

Электрические лампы на потолке далеко одна от другой, тишина в огромном пространстве подавляет.

– Однако, – продолжает фон Румпель медленно, подчеркивая каждый слог, – как насчет экспонатов, не выставленных на публичное обозрение?

Замдиректора и минералог обмениваются взглядами.

– Вы видели все, что мы могли вам показать, фельдфебель.

Фон Румпель говорит вежливо. Культурно. В конце концов, Париж – не Польша. Действовать следует аккуратно. Нельзя просто изъять все ценности. Как там говорил его отец? «Смотри на препятствия как на ступеньки к победе, Рейнгольд. Черпай в них вдохновение».

– Есть здесь место, где мы можем поговорить? – спрашивает он.

Кабинет замдиректора расположен в пыльном углу третьего этажа и выходит окнами на сад. В помещении жарко натоплено. Стены обшиты ореховым деревом и украшены жуками и бабочками в черных и белых рамках под стеклом. За письменным столом весом в полтонны висит один-единственный рисунок: угольный портрет французского биолога Жан-Батиста Ламарка.

Замдиректора садится за стол, фон Румпель – напротив, поставив корзину между ногами. Минералог стоит. Длинношеяя секретарша приносит чай.

Юблэн говорит:

– Мы постоянно пополняем коллекцию. По всему миру промышленное развитие ведет к уничтожению уникальных месторождений. Мы стараемся собрать все существующие минералы. Для куратора они все равноценны.

Фон Румпель смеется. Да, он оценил игру. Но разве они не понимают, что его победа предрешена? Он ставит чашку на стол и говорит:

– Я хотел бы видеть ваши особо охраняемые экспонаты. Особенно меня интересует один, который, насколько мне известно, лишь недавно достали из запертого хранилища.

Замдиректора проводит рукой по волосам, на воротник сыплется перхоть.

– Фельдфебель, минералы, которые вы сейчас видели, помогли сделать открытия в электрохимии, установить фундаментальные законы математической кристаллографии. Национальный музей обязан стоять выше прихотей отдельных коллекционеров, беречь свой фонд для будущих поколений…

– Я подожду, – улыбается фон Румпель.

– Вы не поняли нас, мсье. Мы показали вам все, что могли.

– Я подожду, пока вы не покажете то, чего не можете.

Замдиректора смотрит в чашку с чаем. Минералог переступает с ноги на ногу – видимо, силится сдержать клокочущий в нем гнев.

– Я очень хорошо умею ждать, – продолжает фон Румпель. – Это мой главный талант. Я всегда был слаб в спорте и в математике, но с самого детства одарен исключительным терпением. Я ждал в парикмахерской, пока маме делали прическу. Сидел часами на стуле, без журналов, без игрушек, даже ногами не болтал. На других мамаш это производило большое впечатление.

Замдиректора ерзает в кресле, Юблэн нервно поводит плечами. Интересно, кто подслушивает под дверью?

– Пожалуйста, сядьте, если хотите, – обращается фон Румпель к минералогу и похлопывает по соседнему стулу.

Юблэн не садится. Время идет. Фон Румпель допивает последний глоток чая и очень аккуратно ставит чашку на край замдиректорского стола. Где-то включается вентилятор, несколько минут жужжит, потом умолкает.

Юблэн говорит:

– Не совсем понятно, чего вы ждете, фельдфебель.

– Я жду от вас откровенности.

– С вашего позволения…

– Оставайтесь здесь, – говорит фон Румпель. – Сядьте. Я уверен, что если вам надо отдать какие-нибудь указания, довольно их произнести, и похожая на жирафа мадемуазель услышит. Не так ли?

Замдиректора возит под столом ногами. Время уже за полдень.

– Не хотите ли осмотреть скелеты? – спрашивает замдиректора. – Зал человека великолепен. А наша зоологическая коллекция превосходит…

– Я хотел бы посмотреть минералы, которые вы не выставляете в галерее. Особенно один.

У минералога горло идет красными пятнами. Он по-прежнему не садится. Замдиректора, видимо, смирился с тем, что ситуация патовая. Он достает из стола толстую пачку сшитых листов и начинает читать. Юблэн делает шаг к двери, но фон Румпель говорит просто:

– Оставайтесь здесь, пока мы не решим вопрос.

Ожидание, думает он, своего рода война. Надо всего лишь сказать себе: ты не вправе проиграть. На столе звонит телефон, замдиректора тянется к трубке, но фон Румпель поднимает руку, и телефон через десять или одиннадцать гудков умолкает. Проходит, возможно, целый час. Юблэн смотрит на свои ботинки, замдиректора что-то помечает в рукописи серебристой авторучкой. Фон Румпель сидит совершенно неподвижно. В дверь тихонько стучат.

– Господа? – спрашивает голос.

– Спасибо, нам ничего не нужно, – отвечает фон Румпель.

– У меня есть другие дела, фельдфебель, – говорит замдиректора.

– Вы будете ждать здесь, – произносит фон Румпель все тем же ровным голосом. – Вы оба. Будете ждать со мной, пока я не увижу то, за чем пришел. Потом мы все сможем вернуться к нашей важной работе.

У минералога дрожит подбородок. Вентилятор опять включается, гудит, умолкает. Пятиминутный таймер, догадывается фон Румпель. Он ждет, пока вентилятор вновь не включится и не выключится. Потом ставит корзину на колени. Указывает на стул, говорит мягко:

– Садитесь, профессор. Вам будет удобнее.

Юблэн не садится. Два часа, в городе звонят сотни церковных колоколов. Гуляющие на дорожках. С деревьев падают последние осенние листья.

Фон Румпель кладет на колени салфетку. Медленно ломает хлеб, засыпая себя крошками. Жуя, он почти слышит, как у обоих французов урчит в желудке. Угоститься не предлагает. Закончив, промакивает углы рта салфеткой.

– Вы неправильно меня поняли, господа. Я не зверь. Я не собираюсь грабить вашу коллекцию. Она принадлежит всей Европе, всему человечеству, не так ли? Мне нужно только нечто очень маленькое. Меньше вашей коленной чашечки.

Говоря, он смотрит на минералога. Тот багровеет и отводит взгляд.

– Это нелепость, фельдфебель! – взрывается замдиректора.

Фон Румпель складывает салфетку, убирает ее в корзину, ставит корзину на пол. Слюнявит палец и одну за другой снимает с мундира крошки. Потом смотрит прямо на замдиректора:

– Лицей Карла Великого, не так ли? На рю-Шар-лемань?

Глаза у замдиректора раскрываются так, что кожа вокруг них натягивается.

– Ведь туда ходит ваша дочь? – Фон Румпель поворачивается на стуле. – И коллеж Святого Станислава, верно, доктор Юблэн? Там учатся ваши сыновья-близнецы? На рю-Нотр-Дам-де-Шам? Если я не ошибаюсь, сейчас эти очаровательные мальчики собираются идти домой?

Юблэн хватается за спинку пустого стула. Костяшки пальцев у него белеют.

– Один со скрипкой, другой с альтом, если я ничего не путаю? Переходят столько улиц с оживленным движением. Долгая дорога для десятилетних мальчиков.

Замдиректора сидит очень прямо. Фон Румпель продолжает:

– Я знаю, господа, что его здесь нет. Даже последний уборщик сообразил бы, что алмаз надо перепрятать. Однако я хотел бы посмотреть, где вы его держали. Узнать, какое хранилище вы сочли достаточно надежным.

Оба француза молчат. Замдиректора смотрит в рукопись, хотя очевидно, что он уже не читает. В четыре секретарша стучит в дверь, и вновь фон Румпель отсылает ее прочь. Он старается сосредоточиться только на моргании. На биении жилки на шее. Тук-тук-тук-тук. Другие, думает он, действовали бы более грубо. Пустили бы в ход детектор лжи, взрывчатку, пистолетные дула, кулаки. Фон Румпель использует лишь самый дешевый материал: только минуты, только часы.

Бьет пять. Сад за окном погружается в тень.

– Прошу вас, фельдфебель, – говорит замдиректора, положив обе ладони на стол. Поднимает голову. – Уже очень поздно. Мне надо в уборную.

– Не стесняйтесь. – Фон Румпель указывает на металлическое мусорное ведро под столом.

Минералог морщится. Снова звонит телефон. Юблэн грызет ногти. Лицо замдиректора болезненно кривится. Вентилятор жужжит. Деревья в саду темнеют, а фон Румпель по-прежнему ждет.