Берлин, май 1945 - Ржевская Елена Моисеевна - Страница 36

«В это время территория имперской канцелярии уже простреливалась ружейным огнем русских. Я несколько раз заходил в приемную Гитлера и уходил по делам службы, так как обстановка была чрезвычайно напряженная, и я считал своим долгом лично обеспечить должную охрану убежища, ибо каждую минуту можно было ожидать прорыва русских на территорию имперской канцелярии. Примерно в 3—4 часа дня, зайдя в приемную, я почувствовал сильный запах горького миндаля» (цианистого калия).

Его заместитель — Хагель сообщил Раттенхуберу о том, что Гитлер покончил с собой. Старший слуга фюрера Линге подошел к нему и подтвердил это… «Нервное напряжение разрядилось депрессией, и я в течение какого-то времени не мог прийти в себя».

«они поднялись, вышли со мной в приемную, и тут мы увидели, что выносят два трупа, один из них был завернут в одеяло, другой также, но не полностью… Из одного одеяла торчали ноги фюрера, их я узнал по носкам и ботинкам, которые он всегда носил; из другого одеяла торчали ноги и видна была голова жены фюрера».

«Из состояния оцепенения, в котором я находился, меня вывел шум, и я увидел, что из личной комнаты Гитлера Линге, Гюнше, личный шофер фюрера Кемпка и еще два-три эсэсовца в сопровождении Геббельса и Бормана вынесли трупы Гитлера и Евы Браун, завернутые в серые одеяла. Взяв себя в руки, я отправился следом за ними проводить в последний путь того, кому я отдал 12 лет своей жизни».

«Мы стали медленно подниматься по сорока ступеням к бронированной двери убежища. Эсэсовец открыл ее…»

«Оба трупа были вынесены через запасный выход бетонированного убежища фюрера в сад».

«Поднявшись наверх, эсэсовцы положили трупы в небольшую яму, неподалеку от входа в убежище. Ураганный обстрел территории не позволил отдать хотя бы минимальные почести Гитлеру и его жене. Не нашлось даже государственного флага, чтобы прикрыть их останки».

«Они были облиты заготовленным рейхсляйтером Борманом бензином».

«Мы не смогли разжечь огонь. Взрывы советских снарядов и пожары, вызванные фосфорными бомбами, производили очень сильные колебания воздуха. Я вернулся в убежище и лишь за бронированной дверью поджег комок бумаги, пропитанный бензином. Выйдя из убежища, я бросил этот горящий факел между двумя телами, которые сразу же загорелись».

«Вспыхнул огромный и жуткий костер».

«Но они горели очень медленно, и обугливание было неполным, так как горючее было низкого качества».

«После того как трупы, облитые бензином, были зажжены, дверь убежища тотчас же была закрыта из-за сильного огня и дыма. Все присутствующие направились в приемную… Дверь в личные комнаты фюрера была немного приоткрыта, и оттуда исходил сильный запах горького миндаля…»

«Чем может помочь этот прорыв? Мы из одного котла попадем в другой. Нужно ли мне скитаться где-нибудь по окрестностям и ждать своего конца в крестьянском доме или в другом месте? Уж лучше в таком случае я останусь и умру здесь. А они потом пускай прорываются».

«Перед смертью фюрер написал завещание, в котором категорически запретил предпринимать что-либо в вопросе капитуляции и приказал сражаться до последнего дыхания». Вследствие этого тон беседы между мной и Бургдорфом был довольно напряженным».

«Фюрер мертв. Об этом уже знали все обитатели бункера. К моему удивлению, это событие не произвело на всех удручающего впечатления. Правда, кое-где по углам бункера раздавались выстрелы — это кончали с собой те, кто потерял уже всякую надежду на спасение. Но большинство было занято хлопотами по подготовке к бегству».