Путешествие на «Кон-Тики» (полный перевод) - Хейердал Тур - Страница 59

На следующий день состояние шестилетнего мальчика, у которого был нарыв на голове, сильно ухудшилось. Температура у него поднялась до 41 градуса, и нарыв на макушке головы стал величиной с мужской кулак и болезненно пульсировал.

Тека сообщил, что немало ребят уже погибло от этой болезни и что если никто из нас не сможет придумать какое-нибудь лечение, то мальчик не протянет и нескольких дней. У нас были новые препараты пенициллина в форме таблеток, но мы не знали, какую дозу надо давать маленькому ребенку. Если мы начнем лечить мальчика и он умрет, это, возможно, будет иметь серьезные последствия для всех нас.

Кнут и Торстейн снова распаковали радиостанцию и натянули антенну между самыми высокими кокосовыми пальмами. Когда наступил вечер, мы опять связались с нашими невидимыми друзьями, Галом и Френком, которые сидели у себя в комнате в Лос-Анжелосе. Френк соединился по телефону с врачом, и мы с помощью ключа Морзе передали все симптомы болезни мальчика и список лекарств, имевшихся у нас в аптечке. Френк передал нам ответ доктора, и в этот же вечер мы отправились в хижину, где метался в жару маленький Хаумата, а половина деревни плакала и причитала над ним.

Герман и Кнут должны были заняться лечением, а остальным хватало хлопот с жителями деревни, которые стремились попасть в хижину. Когда мы пришли с острым ножом и попросили вскипятить воду, мать мальчика впала в истерику. Волосы на голове мальчика были сбриты и нарыв вскрыт. Гной брызнул чуть не под потолок, и несколько взволнованных островитян ворвались в хижину; их пришлось выгнать. Тут было не до шуток. После того как рана была очищена и продезинфицирована, на голову мальчика наложили повязку, и мы приступили к лечению пенициллином. В течение двух суток мальчику давали пенициллин каждые четыре часа; температура держалась очень высокая, и выделение гноя не прекращалось. И каждый вечер мы консультировались с врачом из Лос-Анжелоса. Затем температура у мальчика сразу упала, гной сменился плазмой, и начался процесс заживления; мальчик улыбался и просил показать ему картинки с изображением необыкновенного мира белых людей, в котором существовали автомобили, коровы и дома в несколько этажей.

Неделю спустя Хаумата играл на берегу с другими детьми; первое время на голове у него была большая повязка, а затем ему разрешили ее снять.

Теперь, когда все кончилось удачно, в деревне без конца обнаруживались больные. У всех болели зубы или было расстройство желудка, и у всех, старых и молодых, были чирьи в самых различных местах. Мы отсылали больных к доктору Кнуту и доктору Герману, которые назначали диеты и щедро раздавали пилюли и мази, имевшиеся в нашей аптечке. Некоторые вылечились, хуже никому не стало, и когда аптечка оказалась пустой, мы приготовляли кашицу из какао и овсяной муки, которая чудесно помогала истеричным женщинам.

Мы прожили среди наших коричневых поклонников несколько дней, и праздничные торжества достигли своего апогея, вылившись в новую церемонию. Мы должны были стать почетными гражданами Рароиа и получить полинезийские имена. Сам я не должен больше оставаться Тераи Матеата: так могли меня называть на Таити, но не здесь, среди них.

Посреди площади для нас поставили шесть табуреток, и вся деревня собралась пораньше, чтобы занять хорошие места вокруг нас. Тека с важным видом сидел вместе со всеми; он был настоящим вождем, но только не в тех случаях, когда дело шло о старинных местных церемониях. Тогда на первый план выступал Тупухое.

Все сидели в ожидании молча и с очень серьезным видом, между тем как огромный тучный Тупухое торжественно и медленно приближался с крепкой узловатой дубинкой в руке. Он был весь проникнут торжественностью этого момента, и все не спускали с него глаз, когда он, погруженный в размышления, подошел и занял свое место перед нами. Он был прирожденным вождем, блестящим оратором и актером.

Он обернулся к главным певцам, барабанщикам и руководителям танцев, взмахом своей узловатой дубинки указал на каждого из них по очереди и тихим размеренным голосом отдал им короткие приказания. Затем он повернулся опять к нам и вдруг широко раскрыл свои большие глаза; огромные белки сверкали на его выразительном медно-коричневом лице так же ярко, как и зубы. Он поднял свою узловатую дубинку, и с его губ посыпались слова, как горох из мешка; он произносил древние обрядовые формулы на старинном, забытом диалекте, который понимали только старики.

Затем он сообщил нам, пользуясь услугами Теки для перевода, что имя первого короля, обосновавшегося на их острове, было Тикароа и что он царствовал над этим же атоллом с севера до юга, с востока до запада и вверх до неба, расстилающегося над головами людей. И пока хор исполнял старинную балладу о короле Тикароа, Тупухое положил свою большую руку мне на грудь и, поворачивая меня к зрителям, объявил, что даст мне имя Вароа Тикароа, то есть Дух Тикароа.

Когда пение стихло, наступила очередь Германа и Бенгта.

Большая коричневая рука коснулась поочередно их груди, и они получили имена Тупухое-Итетахуа и Топакино. Так звали двух древних героев, которые вступили в бой с морским чудовищем и убили его у прохода в рифе Рароиа.

Барабанщик несколько раз энергично ударил в барабан, и двое здоровенных мужчин выскочили вперед с повязкой вокруг бедер и с длинным копьем в каждой руке. Высоко поднимая колени к самой груди, держа копья острием вверх, поворачивая голову из стороны в сторону, они принялись быстро маршировать, отбивая ногами такт. Когда снова раздался бой барабана, они высоко подпрыгнули и, строго соблюдая ритм, принялись изображать легендарную битву по всем правилам балетного искусства. Вся интермедия была короткой и быстрой и изображала битву героев с морским чудовищем. Затем с пением и церемониями было дано имя Торстейну; его назвали Мароаке — по имени древнего короля этой деревни, а Эрик и Кнут получили имена Тане-Матарау и Тефаунуи в честь двух мореплавателей и морских героев древности. Длинная монотонная речь, сопровождавшая присвоение им имен, произносилась с головокружительной быстротой; безостановочный поток слов был рассчитан одновременно на то, чтобы произвести впечатление и позабавить.

Церемония была закончена. Среди полинезийцев на Рароиа опять появились белые бородатые вожди. Из толпы выступили две цепи танцовщиков и танцовщиц в плетеных соломенных юбочках, с покачивающимися лубяными коронами на голове. Танцуя, они приблизились к нам и переложили короны со своих голов на наши; нам пришлось также надеть на себя шелестящие соломенные юбочки, и празднества продолжались.

Однажды ночью увенчанные цветами радисты связались с радиолюбителем на Раротонге, который передал нам сообщение с Таити. Это был сердечный привет от губернатора французских тихоокеанских колоний.

По распоряжению из Парижа он послал правительственную шхуну «Тамара», которая должна доставить нас на Таити, так что нам не придется ждать копровой шхуны, срока прихода которой никто не знал. Таити был центрам французских колоний и единственным островом, имевшим постоянную связь с внешним миром. Мы должны добраться до Таити и там сесть на пароход, совершающий регулярные рейсы, который доставит нас домой, на родину.

На Рароиа продолжались празднества. Как-то вечером с океана донеслись какие-то странные завывания; дозорные спустились с вершин пальм и сообщили, что у входа в лагуну находится какое-то судно. Мы бросились бегом через пальмовый лес к берегу с подветренной стороны острова. Там мы стали смотреть на океан в направлении, противоположном тому, откуда мы пришли на «Кон-Тики». С этой стороны, защищенной от ветра всем атоллом и рифом, буруны были значительно ниже.

Как раз у входа в лагуну со стороны океана мы увидели огни корабля. Небо было ясное и звездное, и мы могли различить очертания широкой двухмачтовой шхуны. Это и есть судно губернатора, пришедшее за нами? Почему оно не входит?

Островитяне проявляли признаки все возраставшего беспокойства. Теперь увидели и мы, что судно имело большой крен и ему грозила опасность опрокинуться. Оно сидело на мели на невидимом подводном рифе.