Путешествие на «Кон-Тики» (полный перевод) - Хейердал Тур - Страница 42

Не видно было ни одного мирного маленького лоцмана. Или их пожрали разъяренные тунцы, или они спрятались в щели под плотом, а может быть, убежали подальше от поля битвы. Мы не решались окунуть голову в воду, чтобы заглянуть под плот.

Когда я находился на корме, отдавая дань природе, я испытывал невероятное потрясение — впоследствии я не мог без смеха вспоминать об этом чувстве полной растерянности, охватившем меня. Мы привыкли к небольшим волнам в нашей уборной; но я был совершенно ошеломлен, когда неожиданно получил сильный удар сзади чем-то большим, холодным и очень тяжелым, вынырнувшим подо мной из воды и напоминавшим голову акулы. Я уже карабкался вверх по штагу с таким ощущением, что в мою заднюю часть вцепилась акула, прежде чем пришел в себя.

Герман, который повис на рулевом весле, скрючившись от хохота, рассказал мне, что большой тунец плашмя шлепнул меня по голому месту своими 70 килограммами холодной рыбьей туши. Позже, когда Герман, а затем Торстейн стояли на вахте, та же рыба пыталась вскочить на плот с набегавшими на корму волнами; дважды эта здоровенная рыба оказывалась на краю бревен, но каждый раз она снова срывалась за борт, прежде чем нам удалось схватить ее скользкое туловище.

Через некоторое время крупный ошалелый бонит попал с волной прямо на плот, и мы решили использовать его и пойманного накануне тунца для рыбной ловли, чтобы навести порядок в окружавшем нас кровавом хаосе.

Наш дневник гласит:

«Первой попалась на крючок и была вытащена на плот двухметровая акула. Как только крючок был освобожден, его проглотила двухсполовинойметровая акула, которую мы также вытащили на борт. Когда крючок был снова заброшен в воду, на него попалась еще одна двухметровая акула; мы подтянули ее на край плота, но тут она освободилась и нырнула. Крючок был сразу же снова заброшен, и его схватила двухсполовинойметровая акула, с которой у нас завязалась упорная борьба. Мы уже вытащили ее голову на бревна, как вдруг все четыре стальные жилы были перекушены и акула скрылась в глубине. Заброшен новый крючок, и мы вытянули еще одну акулу. Теперь стало опасно заниматься рыбной ловлей, стоя на скользких бревнах кормы, так как три акулы продолжали время от времени вскидывать голову и щелкать челюстями еще долго после того, как мы сочли их мертвыми. Мы оттащили акул за хвост и сложили в кучу на носовой части палубы, и вскоре после этого на крючок попал большой тунец, который задал нам больше жару, чем любая из акул, каких нам приходилось вытаскивать. Он был такой жирный и тяжелый, что никто из нас не мог поднять его за хвост.

Океан все еще кишел беснующимися рыбами. Еще одна акула схватила крючок, но вырвалась, когда мы ее уже чуть не втащили на плот. Затем мы благополучно вытащили двухметровую акулу, за ней — полутораметровую. Потом мы поймали еще одну двухметровую акулу и вытащили и ее. Когда крючок был снова заброшен, мы вытащили еще одну акулу покрупнее».

Куда бы мы ни ступали, всюду натыкались на больших акул, которые, судорожно подпрыгивая, били хвостами по палубе или ударялись о бамбуковую каюту. Когда мы начали рыбную ловлю после двух ночей шторма, мы уже были усталые и измученные и теперь буквально растерялись, не зная, какие из акул уже околели, какие еще могут, судорожно щелкая челюстями, схватить нас, если мы приблизимся, и какие только кажутся мертвыми, а на самом деле только подстерегают нас. Когда девять больших акул загромоздили всю палубу вокруг нас, мы были так утомлены от вытягивания тяжелых лес и борьбы с упиравшимися акулами, что после пяти часов изнурительного труда решили отказаться от дальнейшей ловли.

На следующий день золотых макрелей и тунцов было меньше, но акул столько же. Мы снова принялись ловить и вытаскивать их, но вскоре прекратили это занятие, так как заметили, что свежая акулья кровь, стекавшая с плота, лишь привлекает еще большее количество акул. Мы выбросили всех мертвых акул за борт и смыли кровь с палубы. Бамбуковые циновки оказались изорванными зубами и грубой кожей акул; самые окровавленные и самые порванные мы выбросили за борт и заменили их новыми золотисто-желтыми бамбуковыми циновками, несколько пачек которых было крепко привязано на передней части палубы.

Когда в этот вечер мы легли спать, стоило нам закрыть глаза, как перед нами вставали хищные раскрытые пасти акул и пятна крови. А запах акульего мяса преследовал нас. Мы могли есть акул; по вкусу они напоминали пикшу, если только мы вымачивали куски рыбы сутки в воде, чтобы удалить запах аммиака. Но бониты и тунцы были несравненно вкуснее.

Этим вечером я первый раз услышал, как один из моих спутников сказал, что хорошо было бы удобно вытянуться на зеленой траве под пальмами на каком-нибудь острове; он был бы рад увидеть что-нибудь другое вместо холодных рыб и бурного океана.

Снова наступила хорошая погода, но она была не так устойчива и надежна, как прежде. Время от времени совершенно неожиданные резкие порывы ветра приносили с собой сильные ливни, которым мы были очень рады, так как значительная часть нашего запаса воды стала портиться и по вкусу напоминала затхлую болотную воду. Когда ливень достигал наибольшей силы, мы собирали воду, стекавшую с крыши каюты, и стояли голые на палубе, наслаждаясь тем, что свежая вода смывала с нас соль.

Лоцманы снова скользили у плота на своих обычных местах; но были ли это те же самые старые приятели, которые вернулись к нам по окончании кровавой бани, или же это были новые спутники, приобретенные в горячке битвы, мы не могли сказать.

21 июля ветер неожиданно снова упал. Атмосфера была гнетущая, и стало совершенно тихо; по прежнему опыту мы знали, что это могло означать. И в самом деле, после нескольких бешеных порывов с востока, с запада и с юга ветер посвежел и стал дуть с юга, где горизонт снова заволокло черными, грозными тучами. Герман все время находился на палубе с анемометром, показывавшим уже больше пятнадцати метров в секунду, как вдруг спальный мешок Торстейна устремился за борт. События, которые разыгрались в течение ближайших нескольких секунд, заняли гораздо меньше времени, чем нужно, для того чтобы рассказать о них.

Герман, пытаясь поймать мешок на лету, оступился и свалился в воду. Среди шума волн мы услышали слабый крик о помощи и увидели голову и загребавшую воду руку Германа и одновременно какой-то неясный зеленый силуэт, крутившийся вблизи. Герман изо всех сил старался подплыть обратно к плоту, отчаянно борясь с высокими волнами, которые поднимали его и относили в сторону от левого борта. Торстейн, находившийся на корме у рулевого весла, и я, стоя на носу, первыми увидели его и похолодели от ужаса. Мы заорали во всю глотку: «Человек за бортом!» — и кинулись к ближайшей спасательной веревке. Из-за шума океана остальные не слышали крика Германа. Но теперь в одно мгновение на палубе все ожило и засуетилось. Герман был прекрасным пловцом, и хотя мы сразу поняли, что его жизнь поставлена на карту, мы все же сильно, надеялись, что ему удастся доплыть до плота, прежде чем станет уже слишком поздно.

Торстейн, стоявший ближе всех к бамбуковому цилиндру, вокруг которого была намотана веревка, предназначенная для спасательной лодки, быстро схватил его. Это был единственный раз за все время путешествия, когда веревку заело и так некстати. Все произошло в течение нескольких секунд. Герман теперь находился на одной линии с кормой плота, но в нескольких метрах от нее и мог еще надеяться на спасение, если бы ему удалось подплыть к лопасти рулевого весла и повиснуть на ней. Так как он не успел ухватиться за выступ бревен, он протянул руку к лопасти весла, но она скользнула мимо. И вот он лежал именно там, откуда, как мы знали по опыту, ничто не возвращается. Пока Бенгт и я спускали на воду лодку, Кнут и Эрик пытались бросить Герману спасательный пояс. Привязанный к длинной веревке, пояс висел всегда наготове на углу крыши каюты; но в этот раз ветер был такой сильный, что всякий раз относил спасательный пояс обратно на плот. Все попытки добросить пояс кончались неудачей, а Герман уже находился далеко позади рулевого весла и отчаянно пытался не отставать от плота, но с каждым порывом ветра расстояние увеличивалось. Он понял, что отныне разрыв будет все увеличиваться, но у него еще оставалась слабая надежда на лодку, которая теперь была уже на воде. Без веревки, которая действовала как тормоз, вероятно, было бы возможно подогнать резиновую лодку навстречу плывущему человеку; другой вопрос — удастся ли резиновой лодке когда-нибудь вернуться к «Кон-Тики». Все-таки у трех человек в резиновой лодке были какие-то шансы на спасение, у одного человека в океане — никаких.