Путешествие на «Кон-Тики» (полный перевод) - Хейердал Тур - Страница 30

Вначале мы относились к акулам с большим почтением из-за их репутации и угрожающего вида. В этом заостренном туловище, представляющем собой огромный ком стальных мышц, была заключена необузданная сила, а широкая плоская голова с маленькими зелеными кошачьими глазами и громадной пастью, в которой мог поместиться футбольный мяч, говорила о безжалостной алчности. Когда человек у руля кричал «акула вдоль правого борта» или «акула вдоль левого борта», мы выскакивали на палубу, хватали ручные гарпуны и остроги и выстраивались вдоль края плота. Обычно акула бесшумно плавала вокруг нас, чуть не прижимаясь спинным плавником к бревнам. Наше уважение к акуле еще увеличилось, когда мы увидели, что остроги гнулись, как спагетти[33], отскакивая от напоминавшей наждачную бумагу брони на спине акулы, а наконечники ручных гарпунов ломались в пылу схватки. Если нам и удавалось пронзить кожу акулы и добраться до ее мышц и хрящей, это приводило только к волнующей борьбе; вода вокруг нас кипела, но дело кончалось тем, что акула вырывалась и уходила, а на поверхности воды оставалось маленькое маслянистое пятно, постепенно расплывавшееся.

Чтобы сохранить наш последний гарпун, мы связали в пучок несколько самых крупных рыболовных крючков и засунули их в туловище золотой макрели. Затем мы спустили приманку за борт, предусмотрительно заменив лесу стальным многожильным тросиком, который мы прикрепили к концу нашей спасательной веревки. Медленно и решительно акула приблизилась; высунув голову над водой, она раскрыла свою серповидную пасть, рванув, схватила целиком золотую макрель и проглотила ее. Тут она и попалась. Завязалась битва, во время которой акула вспенила всю воду вокруг плота, но мы крепко вцепились в веревку и подтащили сопротивлявшуюся изо всех сил громадину к самым бревнам кормы; там она лежала в ожидании дальнейших событий и лишь широко разевала пасть, как бы желая запугать нас рядами своих острых, как пила, зубов. Набежавшая волна вкатила акулу на край скользких от водорослей бревен; набросив веревочную петлю на хвостовой плавник туловища, мы поспешно отбежали на почтительное расстояние и ждали, пока закончится военный танец.

В хряще первой акулы мы обнаружили наконечник нашего собственного гарпуна и вначале думали, что этим объясняется ее сравнительно слабое сопротивление. Но впоследствии мы таким же способом ловили одну акулу за другой, и каждый раз без особого труда. Как бы ни дергала и ни упиралась акула, какого колоссального труда ни стоило бы подтягивать ее в воде, она становилась совершенно беспомощной и пассивной и никогда не могла полностью использовать свою чудовищную силу, если только нам удавалось туго натягивать лесу, не уступая ни сантиметра в этой борьбе — «кто кого перетянет». Акулы, которых мы вытаскивали на плот, обычно имели в длину от двух до трех метров и среди них попадались и голубые и бурые. У последних кожа, обтягивавшая массу мышц, была очень твердой; для того чтобы пробить ее острым ножом, мы должны были ударять изо всех сил, и даже тогда нож часто отскакивал. На животе кожа была столь же непроницаема, как и на спине, и единственным уязвимым местом являлись жаберные щели за головой, по пять штук с каждой стороны.

Когда мы вытаскивали акулу, на ее туловище обычно оказывались крепко прицепившиеся черные скользкие прилипалы. С помощью овального присоска на темени плоской головы они прилеплялись так крепко, что нам не удавалось оторвать их, хотя мы изо всех сил тащили за хвост. Но прилипалы сами могли отцепиться и в одно мгновение перебраться на другое место. Если им надоедало висеть, крепко присосавшись к акуле, когда их старый хозяин не обнаруживал намерения вернуться в океан, они спрыгивали с него и исчезали в щелях плота, чтобы поплыть на поиски другой акулы. А если прилипало не находил акулы, он временно присасывался к коже какой-нибудь другой рыбы. Прилипалы бывали разные — и в палец длиной и в тридцать сантиметров. Мы пробовали повторить старый трюк полинезийцев, к которому они иногда прибегают, если им удается заполучить живого прилипалу. Они привязывают бечевку к его хвосту и пускают в воду. Прилипало старается присосаться к первой попавшейся рыбе и вцепляется в нее так крепко, что удачливый рыбак может вытащить вместе с прилипалой и рыбу, на которой тот держится. Нам удачи не было. Всякий раз, как мы выпускали прилипалу с привязанной к его хвосту бечевкой, он стремглав уплывал и крепко присасывался к одному из бревен плота, думая, что ему попалась исключительно хорошая большая акула. И там он висел, как бы сильно мы ни дергали за веревку. Постепенно у нас появилось изрядное количество таких мелких прилипал; они, покачиваясь, упрямо висели среди ракушек на бревнах плота и путешествовали с нами по Тихому океану.

Но прилипалы были глупы и уродливы и никогда не становились нашими любимцами, как их веселые товарищи — лоцманы. Лоцманы — маленькие сигарообразные, полосатые, как зебры, рыбы, которые быстро плывут стаями перед мордой акулы. Свое название они получили из-за того, что по распространенному когда-то мнению, они служили лоцманами для своего полуслепого приятеля, указывая ему путь в море. На самом деле, они просто движутся вместе с акулой и если действуют независимо от нее, то лишь в тех случаях, когда в поле их зрения попадает какая-нибудь пища. Лоцман сопровождает своего господина и повелителя до последнего мгновения. Но так как он не может прицепиться к коже гиганта, как это делают прилипалы, он приходит в полное изумление, если его старый хозяин неожиданно исчезает в воздухе и не возвращается обратно. Тогда лоцманы начинают растерянно сновать взад и вперед в поисках хозяина и всегда возвращаются и вьются у кормы плота, где исчезла акула. Время идет, но акула не возвращается, и им приходится искать для себя нового господина и повелителя. А под боком, ближе всех — сам «Кон-Тики».

Если мы ложились на край плота и свешивали голову в прозрачную воду, нижняя часть плота представлялась нам брюхом какого-то морского чудовища; рулевое весло походило на хвост, а кили выступали наподобие тупых плавников. И между ними друг подле друга плавали все усыновленные нами лоцманы, которые не обращали никакого внимания на пускавшие пузыри головы людей; разве только одна-две рыбешки быстро шарахались в сторону и тыкались нам в нос, чтобы затем опять спокойно вильнуть обратно и занять свое место в рядах неутомимых пловцов.

Наши лоцманы патрулировали двумя отрядами: большая часть плавала между килями, остальные изящным веерообразным строем держались перед самым носом плота. Время от времени они стремительно бросались в сторону, чтобы схватить какую-нибудь съедобную безделицу, проплывавшую мимо; а после наших трапез, когда мы мыли за бортом посуду, могло показаться, что вместе с объедками мы высыпали в воду целый сигаретный ящик полосатых лоцманов. Они не пропускали ни одного кусочка, не исследовав его, и если он был не растительного происхождения, то немедленно проглатывался. Эти забавные рыбки ютились под нашим крылышком с такой детской доверчивостью, что мы, подобно акулам, испытывали по отношению к ним какое-то отцовское покровительственное чувство. Лоцманы стали морскими любимцами «Кон-Тики», и было установлено «табу», запрещавшее трогать их.

Среди нашей свиты были, конечно, лоцманы, не вышедшие еще из детского возраста, ибо они имели в длину немногим больше двух сантиметров, тогда как большинство было длиной сантиметров в пятнадцать. Когда китовая акула, после того как гарпун Эрика вонзился в ее череп, умчалась с молниеносной быстротой, некоторые из сопровождавших ее лоцманов перешли на сторону победителя; они были длиной в шестьдесят сантиметров. Вскоре после ряда побед за «Кон-Тики» следовало 40–50 лоцманов, и многим из них так понравилось спокойное плавание и ежедневные объедки, что они сопровождали нас на протяжении тысяч миль.