Фраер вору не товарищ! - Рыжков Владимир Васильевич - Страница 29

Глава 12

Посетив три-четыре церкви из тех, что были отмечены на карте города, Боксер ввалился в ореховый кабинет с таким прискорбием на лице, словно явился с похорон, и сообщил, что вечерняя служба состоится в церкви какого-то Ферапонта Кеосарийского. Махров никогда не отказывался от намеченного и редко менял свои планы. Он решил, что им непременно нужно быть сегодня на службе, чтобы покаяться в грехах, коих у него лично немереное количество, а у его «приемного сына» ещё больше. Витек совсем было упал духом, но тут шеф вспомнил о Люське и о том, что неплохо бы по пути наведаться к ней домой и выяснить все-таки, какой бес на неё вчера напал.

Они погрузились в «мерседес» и поехали по направлению к люськиному дому. По дороге Боксер стал жаловаться на жажду и высказал желание перед таким серьезным делом, как исповедь, пропустить по стаканчику. Махров высадил своего подручного возле бара и наказал ему выпить что-нибудь не крепче коктейля. Пообещав вернуться через час, он отправился к своей капризной любовнице, надеясь во всем разобраться самому. Витек с радостью согласился на это условие, так как сейчас ему меньше всего хотелось выслушивать чьи-либо ссоры.

По одному тону звонка в дверь Люська поняла, что заявился он. Звонок был резким, нетерпеливым и требовательным, не предвещавшем ей ничего хорошего, хотя она давно уже от Махрова ничего хорошего и не ждала. Она нарочно выдержала паузу, продолжая сидеть в кресле и курить, затем не торопясь подошла к двери, посмотрела в глазок и увидела в нем искаженную оптикой физиономию своего «стареющего поклонника». Махров нетерпеливо давил на кнопку, ругаясь на весь подъезд, что его заставляют ждать. Люська смилостивилась и открыла дверь.

Он вихрем ворвался в квартиру, пронесся в комнату, заходил из конца в конец и заорал, подогревая себя смачными ругательствами.

— Нет, что ты вчера устроила, а? Что это за стриптиз, твою мать! Ну, наклюкалась до свинячьего состояния, это ладно! Так давай ещё на весь ресторан сиськами сверкать! Я что, тебя об этом просил? Ты что, хотела меня посмешищем выставить? Выгоню тебя в шею без выходного пособия! Поняла? Будешь на вокзале чучмеков обслуживать!

Люська забилась в уголок дивана, съежилась и даже не пыталась оправдаться. Просто не хотела этого делать. Она привыкла, что вечерами Махров вываливал на неё накопившееся за весь день раздражение. Если спорить и перечить, он ещё больше разозлится, да примется кулаками махать. А так покричит, побуянит, но скоро успокоится и потащит её в постель. А после своего любимого занятия станет шелковый, как шарфик на шее, хоть узлы завязывай.

— Я устала, — тихо сказала она и для убедительности повторила. — Устала…

Он перестал ходить, застряв у окна, развернулся и изумленно уставился на нее, увидев перед собой простодушный взгляд ни в чем не повинного человека.

— Ты устала? Отчего устала. По подиуму шлындрать — не велика работа! Не кирпичи таскаешь! А если устала, можешь отдохнуть. Съезди на недельку за границу. Больше не дам. Ты мне нужна здесь.

— Зачем? — уточнила Люська, хмуро глядя на него исподлобья.

— Привязался, — хмыкнул он. — Не могу без тебя. Когда тебя нет, мне чего-то не хватает. Мне плевать, как это называется. Ты должна быть при мне всегда. И я тебя никуда не отпущу. Хочешь ты этого, или не хочешь. Вот так.

Люська с отвращением слушала его, обиженно проворчала:

— Мне осточертели все эти твои траханья и разборки! Терпеть этого уже не могу.

Вот такого он не ожидал! Любые капризы случались, но такого откровенного хамства ещё не было. Он ведь подобрал её на помойке, в каком-то захолустном салоне, отмыл, отчистил, навел лоску и вывел в свет. Кто она была до него? Задрипанная манекенишка — ни рожи, ни кожи. Ведь это он её холил и лелеял, нанимая массажистов и парикмахеров, и сделав из неё звезду подмостков. И в результате получить такой плевок в лицо! Оказывается, все их близкие отношения, вернувшие ему утраченную молодость, всю его любовь и нежную заботу о ней она не ставила ни в грош. Вот этого он, пожалуй, ей не простит! Сейчас простит, потом нет. Он помнит всех, кто нахамил ему когда-то, помнит долго, всю жизнь, пока не отомстит. Чувство мести, как и сексуальное влечение, можно удовлетворить только актом и ничем другим.

Он медленно подошел к дивану, навис над нею и стал гладить по головке, как провинившуюся дочку, от чего у неё похолодело внутри. Вдруг схватил за волосы и сдавил с такой силой, что Люська сморщилась от боли. Но она даже не пискнула, не хотела унижаться до плача.

— Осточертели, говоришь? Могу тебя освободить от этого. Но тогда извини. Полы в привокзальном сортире будешь мыть. Больше никуда не возьмут. Но я тебя потом на порог не пущу. Мне нужна дама из высшего общества, а не поломойка. Так что сейчас должна мне служить.

Он отпустил её волосы, опять погладил по голове, заговорил ласково и душевно.

— Ну, зачем ты меня расстраиваешь, Люся? Я ведь тебя люблю. Вот такую своенравную. За то, что наперекор мне, люблю.

Он сел рядом с ней на диван, приобнял за плечи, поцеловал в щеку. Люська даже не повернулась и никак не отреагировала на его нежности.

— Не делай мне больно, — тихо сказала она.

— А ты не заставляй! Я же тебя ревную. Нет, правда. Ты вчера разделась там, в ресторане, а эти наглые рожи на тебя смотрят и ржут. Я так взбесился, что готов был их всех перестрелять. Ты мне не веришь?

Люська повернула голову, посмотрела ему в глаза.

— Не верю…

— Почему? — зло пробормотал он. — Почему не веришь?

— Ты не из-за ревности взбесился, а из-за того, что над тобой смеялись.

— Ошибаешься, Люся, — улыбнулся он. — Сейчас ты увидишь, как я тебя люблю.

Он стал стаскивать с неё кофточку. Она безвольно подчинилась. Ей уже было все равно, что он с ней делает. Мог бы спокойно сейчас придушить, она бы не пикнула. Наступило оцепенение, которое возникает, когда свалившиеся несчастья перехлес-тывают через край. Тогда устаешь с ними бороться и просто сидишь и равнодушно ждешь, какая ещё гадость свалится на тебя. Вот с таким полным безразличием Люська и отдалась Махрову, как отдавалась ему в последнее время.

На звонок долго никто не открывал дверь, и Андрей уже посчитал, что хозяйки все ещё нет дома. Он расстроился и собрался ждать её хоть до ночи тут на лестнице, как вдруг дверь распахнулась, и на порог вылетела Люська, раздраженная и злая, запахивая одетый на голое тело халат. Андрей замер, боясь спугнуть её своим видом. Она стала старше, грубее и серьезней, но он узнал её мгновенно. Сердце у него сразу подпрыгнуло, и он расцвел счастливой, хотя и довольно глупой, улыбкой.

— Чего надо? — грубо спросила она, увидев за дверью какого-то облезлого бомжа.

— Здравствуй, Люся! — сказал бомж.

Люська недоуменно смотрела на него. Ее мрачная физиономия выражала только одно: где найти такое место, где бы её никто не доставал и не лез в душу. Наконец, в голове всплыли воспоминания далеких дней, и в дверном проеме прорисовалось знакомое лицо, но кто это такой, она вспомнила с трудом.

— Андрей?

— Хорошо, что ты дома. А я уж подумал — тебя нет.

— Ты что, вернулся?

— Ага. Когда-нибудь это должно было случиться. И вот, я тут.

— Как ты меня нашел?

— Проходил мимо какого-то салона мод. И вспомнил, что ты хотела стать манекенщицей. Ты мне писала, помнишь? Зашел и с боем узнал у персонала твой адрес.

Люська продолжала мрачно смотреть на него, и он понял, что она не рада. Совсем. А чему ей радоваться? Прошлое не вернуть, оно безвозвратно ушло, а если и вернется, сейчас будет только в тягость. У неё совсем другая жизнь, нелегкая и несвободная. Она повязана по рукам по ногам и уже не принадлежит себе. Этот бывший зек теперь ей не нужен, она просто не может позволить себе иметь с ним какие-то отношения.

— Я рада, — сухо проговорила она. Ни один мускул на лице не дрогнул, чтобы изобразить подобие улыбки. — Но тебе лучше сейчас уйти.