Товарищи - Меттер Израиль Моисеевич - Страница 5

Постепенно Митю начало охватывать беспокойство.

В надвигающейся темноте он окончательно потерял представление о каком бы то ни было направлении. Всюду были одинаковые фонари, освещенные окна. Свет фар слепил глаза. Начинали болеть ноги, хотелось сесть, даже, лучше, лечь, и чтоб лунный свет бледной полоской лег на одеяло, а из-за стены чтобы донеслось похлопыванье куриных крыльев; это птицы взлетали на ночь на насест.

Долго еще бродил Митя по вечерним московским улицам. Он присаживался иногда на скамейки в садиках, опьянев от обилия впечатлений. Несколько раз ему хотелось обратиться к кому-нибудь и спросить: «Товарищи, вы не знаете, где тут у вас ночуют?» Уже не понимая, что с ним происходит, он вдруг замечал, что как будто только что проходил по тротуару, а сейчас почему-то сидит в троллейбусе; потом он находил себя у какой-то витрины… И наконец в метро! Так уютно было на мягком сидении, у окошка. Вагон мчится-мчится под землей, потом вдруг забрезжит в туннеле свет, и поезд влетает во дворец. Сколько их, дворцов-станций, пронеслось мимо Мити в этот первый вечер! И каждая последняя станция казалась такой, что уже лучше и не придумать! И вдруг снова лучшая!

К часу ночи он оказался у Павелецкого вокзала: его потянуло хоть в какое-нибудь знакомое место.

Войдя в вокзал, он забрался в дальний угол, сел на скамью и решил пробыть здесь до рассвета.

Под утро его разбудили уборщицы: подметали пол мокрыми опилками, а потом мыли каким-то пахучим раствором.

Пришлось выйти на площадь. Сейчас здесь было тихо и необыкновенно пусто. На безлюдных улицах стали гораздо заметнее дома; они как будто вышли подышать чистым предрассветным воздухом.

И на одном пятиэтажном доме Митя увидел громадную во всю стену, доску, на которой крупно было написано:

У него разбежались глаза. Получалось, что он, Митя, стоит на тротуаре, а его зазывают, уговаривают, предлагают ему на выбор разные варианты. Оказывается, он здесь здорово нужен. Митя вспомнил совет Миши Зайцева: «Сразу ответа не давай. Скажи: «Я подумаю».

Он начал перечитывать объявления. Левая часть доски ему не подходит. Это ясно. Остается правая. Тут штук десять ремесленных. Чего же особенно выбирать? Они там сами лучше знают, как выучить его какой-нибудь специальности. А в крайнем случае, если ему не понравится в одном училище, он перейдет в другое…

Через час он прохаживался у дверей ремесленного училища № 28.

В проходной ему сказали, что директор, Виктор Петрович Голубев, будет на утренней линейке в 6 часов 45 минут.

Прогуливаясь у дверей, Митя рассматривал дом, заглядывал в окна первого этажа; там стояли какие-то машины. Потом стал смотреть вдоль улицы, пытаясь угадать директора среди еще редких прохожих.

Вот идет по тротуару старик с палкой. Это не директор. Вот прошел военный, сапоги блестят на солнце. Из-за угла вышли два молодых парня с полевыми сумками; наверно, студенты. Девчонка какая-то пробежала с лекарством. Дворник широко размахивает метлой, как будто косит траву. Тележку с сиропом провезли. Еще одна девчонка пробежала…

— С добрым утром. Ты к кому?

Кто-то дотронулся до его плеча. Митя обернулся. Перед ним стоял худощавый высокий человек, с седыми висками и с удивительно, как показалось Мите, веселыми, любопытными глазами.

— Я к директору, — ответил Митя и указал на дверь училища.

— Что ж так рано? Ночевать негде?

— Я на вокзале спал, — сказал Митя с неожиданной откровенностью.

— Ну, а когда полы начали мыть, куда девался?

— По городу гулял.

— Когда приехал?

— Вчера.

— В метро катался?

— Немножко.

Митя удивился, откуда этот человек знает и про метро, и про полы на вокзале, и про то, что негде было ночевать…

— Ну, пойдем к директору в кабинет.

Через пять минут Митя стоял в кабинете у письменного стола, держа в руках кепку. Худощавый человек повесил свою фуражку в углу на вешалку, разгладил седые волосы и внимательно посмотрел на Митю; глаза его стали серьезными.

— Ну, вот. А теперь скажи, как ты попал именно в это ремесленное?

— На вывеске прочитал.

— Понятно. А кого выпускает наше училище, это ты знаешь?

— Ремесленников.

— Я про специальность спрашиваю.

— Не знаю.

— Значит, ты пришел подавать заявление, не зная, куда подаешь?

— А у вас на кого учат? — помолчав, спросил Митя.

— Вот этот вопрос я б на твоем месте задал с самого начала. Всё-таки не рубаху выбираешь, а специальность на всю жизнь.

Виктор Петрович прошелся по кабинету, укоризненно глядя на Митю.

— Мы выпускаем слесарей, токарей и фрезеровщиков. Тебе что больше правится?

— Всё равно.

— Значит, сначала будешь учиться, а потом выбирать?

— Зачем? Я хоть сейчас выберу.

Директор так прямо посмотрел в Митины глаза, что мальчику показалось, будто именно там Виктор Петрович и прочитал Митины мысли.

— А не понравится, — захочешь в другое училище?

Митя молчал.

— Так вот что, Дмитрий Власов: ночевать я тебя устрою, временно, конечно, а ты день подумай, поговори с ребятами. Решишь твердо, на кого хочешь учиться, — приходи завтра. Но только твердо, — понятно?

— Понятно.

— Будь здоров. Мне работать надо.

Через день Митя Власов был зачислен в ремесленное училище № 28 на отделение слесарей.

Два дня пролетели, заполненные непривычными делами и новыми впечатлениями.

Медицинская комиссия: взвесили, обмерили, выслушали, просветили рентгеном; потом выдали обмундирование — целую кучу новеньких вещей; и названия у них были серьезные: «бушлат», «гимнастерка», «парадная форма», и даже обыкновенные штаны назывались брюками.

Из бани повели строем, в ногу; Митя всё время одергивал на себе гимнастерку и старался четко стучать по булыжнику училищного двора ногами, обутыми в толстокожие форменные ботинки.

Это было похоже на какую-то новую, интересную игру.

Потом всех построили в большом зале, и перед строем встал человек, про которого сказали, что он старший мастер, и начал делать перекличку. Надо было отвечать: «Есть!»

Митя очень волновался, как это он тоже крикнет «Есть!», когда до него дойдет очередь.

Ему всё кругом нравилось, на душе было торжественно-радостно. Он готов был дружить с любым мальчиком, стоявшим в этом зале, и даже улыбнулся тому верзиле, который, стоя позади, больно ущипнул его во время переклички.

Старший мастер произнес, наконец, фамилию «Власов». Митя чужим голосом выкрикнул «Есть!», и у него было такое ощущение, как будто он сейчас обратился ко всем с большой речью.

Ему казалось, что он крикнул на весь зал: «Я здесь! Есть! Это я, Митя Власов из Лебедяни, приехал сюда работать и учиться. Я вас люблю всех, вы хорошие, я даю вам слово, что тоже буду хорошим, буду стараться…»

Еще много было разных горячих и сбивчивых мыслей, но Митя не успел их додумать, потому что вышел директор и начал говорить тихим голосом.

Виктор Петрович тоже волновался. Не в первый раз он выходил перед строем ребят в начале нового учебного года, и каждый раз хотелось ему найти особенные слова, которые запали бы им в душу. И каждый раз, глядя на шестьсот стриженых мальчишеских голов, Виктор Петрович думал о будущей судьбе этих ребят.

Он видел их сейчас не только в зале училища, это были для него не только пятнадцатилетние мальчики, а граждане его Родины, воспитание которых доверила ему партия. Среди них стоят сейчас будущие коммунисты, пламенные строители народного хозяйства. Он гордился тем, что в их грядущих славных делах прорастут те зерна, что будут посеяны здесь, в училище.

Он посмотрел на замполита, на мастеров и воспитателей, — шестнадцать коммунистов, вот тот передовой отряд, который поведет учеников. Предстоит трудная и упорная работа: собрать этих шестьсот разрозненных ребят в коллектив, слить их воедино.