Сказки (с иллюстрациями) - Гауф Вильгельм - Страница 44

— Так же вот и я, — сказал молодой золотых дел мастер. — Я до смерти люблю, когда рассказывают, и моему хозяину в Вюрцбурге пришлось запретить мне читать книги, чтобы я не зачитывался и не запускал работы. Ну, так расскажи нам что-нибудь хорошенькое, мастер я знаю, твоего запаса хватит до самого утра.

Оружейный мастер выпил, чтобы подкрепиться перед рассказом, и начал так:

Сказание о гульдене с изображением оленя

В верхней Швабии до сих пор еще видны развалины замка, когда-то бывшего украшением всего — это Гогенцоллерн. Он вздымается на круглой крутой скале, и с ее отвесных высот открывается далекий и свободный вид на всю окрестность. И повсюду, где виден замок, и еще гораздо дальше, храбрый род Цоллернов внушал людям страх, а имя их знали и почитали го> всей немецкой земле. И вот, много сот лет тому назад, кажется, порох тогда еще только что был изобретен, жил в этой крепости один Цоллерн — странный от природы человек. Нельзя сказать, чтобы он очень теснил своих подданных или вступал в распри с соседями, и все-таки все избегали его за мрачные взоры, нахмуренный лоб и односложную и неприветливую речь. Кроме замковой челяди, мало кто слыхал, чтобы он разговаривал как следует, как все люди. Когда же он скакал на коне по долине и кто-нибудь из встречных, быстро скинув шапку, останавливался и говорил ему: «Добрый вечер, господин граф, сегодня хорошая погода», он бормотал в ответ: «Вздор» или «Без тебя знаю». Если же случалось кому-нибудь не угодить ему или сделать что-нибудь не так для его лошадей, или же в тесном ущелье попадался ему крестьянин с возом, и он не мог быстро проскакать на своем Вороном, — его гнев разражался громом проклятий; однако никто не слыхал, чтобы он в таких случаях ударил человека. В округе же звали его «Цоллерн — Злая непогода».

У Цоллерна — Злой непогоды была жена, полная противоположность ему, кроткая и приветливая, как майский, день. Нередко случалось ей ласковой речью и добрым взглядом примирять со своим супругом людей, обиженных его суровым обращением. Бедным она помогала, чем только могла, и не тяготилась даже жарким летом или в ужасную метель спускаться с крутой горы, чтобы навестить бедняков или больных детей. Если случалось ей в таких случаях встретить графа, он ворчливо говорил: «Без тебя знаю! Вздор!» и ехал на своем коне дальше.

Другую женщину такой угрюмый нрав супруга запугал бы или оттолкнул, а еще другая подумала бы: «Какое дело мне до бедных, когда мой муж считает это вздором?» В сердце третьей от обиды и гордости угасла бы любовь к мрачному супругу. Но не такова была госпожа Хедвиг фон-Цоллерн. Она неизменно любила его, стараясь своей прекрасной белой рукой разгладить морщины на его загорелом лбу; она и любила и чтила его. Когда же, по прошествии года и дней, небо даровало им маленького графа, она и тогда не стала любить мужа меньше, хотя и заботилась о малютке-сыне с истинно материнской нежностью. Прошло три долгих года, и граф фон-Цоллерн видел своего сына только по воскресеньям после обеда, — мальчика приносила ему кормилица. Он пристально глядел на него, ворчал что-то себе под нос и отдавал ребенка кормилице. Когда же мальчик мог сказать «отец», граф подарил кормилице гульден, а ребенку даже не улыбнулся.

Зато, когда ему исполнилось три года, граф велел надеть на него первые штанишки, нарядил его в шелка и бархат, потом приказал привести себе Вороного и еще другого прекрасного коня, взял мальчика на руки и, звеня шпорами, стал спускаться по винтовой лестнице. Увидав это, госпожа Хедвиг остолбенела. Она не имела обыкновения спрашивать мужа, куда он едет и когда вернется, но на этот раз страх за ее дитя заставил ее раскрыть рот:

— Вы собираетесь ехать верхом, господин граф?

Ответа не последовало.

— Зачем же вы берете ребенка? — спросила она опять. — Сейчас Куно пойдет гулять со мной.

— Без вас знаю, — отвечал Цоллерн — Злая непогода и прошел дальше; на дворе, он поднял мальчика за ножку, быстро вскинул его в — седло, привязал крепко платком, сам вскочил на Вороного и поскакал за ворота замка, держа в руках повода лошади своего сына.

Сначала, казалось, мальчик испытывал большое удовольствие, съезжая с отцом с горы. Он хлопал в ладоши, смеялся и теребил гриву лошадки, чтобы та скорее бежала, и граф тоже был доволен и раза два воскликнул: «Будет толк из молодца!»

Когда же они выехали на равнину и граф пустил лошадей рысью, у мальчика помутилось в голове; сперва он скромно попросил отца ехать потише, но когда они понеслись все быстрее и быстрее и встречный ветер перехватил бедному Куно дыхание, он потихоньку заплакал, а потом, потеряв терпение, заревел во все горло.

— Без тебя знаю, вздор! — начал было отец. — В первый раз на лошади и ревет. Молчи, не то… — Но в ту минуту, как он проклятием хотел ободрить маленького сына, конь под ним встал на дыбы, и повода другой лошади выскользнули у него из рук. Он стал укрощать своего коня и, когда, наконец, справился с ним и со страхом оглянулся на ребенка, увидал, как освободившаяся от маленького всадника лошадь неслась по направлению к замку.

Как ни был суров и жестокосерд граф фон-Цоллерн, его сердце не вынесло этого зрелища. Он представил себе, что его ребенок лежит разбитый у дороги, стал рвать себе бороду и горько жаловаться. Он повернул назад, но нигде не было следов его мальчика; он подумал было, что, испугавшись, лошадь сбросила его в ров с водой, что тянулся, вдоль дороги, как услыхал позади себя детский голосок, звавший его-по имени. Он быстро обернулся и увидал старуху, сидевшую под придорожным деревом и качавшую на коленях его мальчика.

— Как попал к тебе мальчик, старая ведьма? — закричал разгневанный граф. — Сейчас же подай его мне!

— Потише, потише, ваша милость! — смеялась безобразная старуха. — Чего доброго, и с вами на вашем гордом коне стрясется беда! Вы спрашиваете, как попал ко мне маленький графчик? Лошадь понесла, мальчик повис, привязанный за ножку, — волосами он почти касался земли, — тут я его и подхватила в свой передник.

— Без тебя знаю! — воскликнул в гневе граф фон-Цоллерн. — Давай, его сюда! Я не могу слезть с коня: он горяч и может убить ребенка.

— Подарите мне гульден с изображением оленя! — смиренно попросила женщина.

— Вздор! — крикнул граф и бросил ей под дерево несколько пфеннигов.

— Не то, — мне бы очень пригодился гульден с оленем.

— Гульден с оленем? Сама-то ты не стоишь такого гульдена, — горячился граф. — Подай сюда ребенка или я натравлю на тебя собак.

— Так? Я не стою гульдена с оленем? — отвечала старуха, язвительно улыбаясь. — Ну что ж, увидим, что из вашего наследства будет стоить гульден с оленем. А эти Пфенниги оставьте себе. — С этими словами она бросила графу три медных монетки, — и так метко бросила их, что все три упали прямо в кожаный кошель, который граф все еще держал в руке.

Пораженный такой необычайной ловкостью, граф несколько минут не мог произнести ни слова, но вскоре его удивление перешло в ярость. Он схватил ружье, взвел курок и нацелился на старуху. Она же продолжала ласкать и целовать маленького графа, но при этом держала его перед собою так, что пуля неизбежно попала бы в него.

— Ты славный, кроткий мальчик, — говорила она, — оставайся таким всегда, и тебе будет хорошо.

И она спустила его с колен, погрозив графу пальцем.

— Цоллерн, Цоллерн! Гульден с оленем за вами! — крикнула она и, не обращая внимания на ругательства графа, опираясь на самшитовую палочку, медленно побрела в лес. Конрад, оруженосец, слез, дрожа, со своей лошади, посадил в седло своего маленького господина, сам; вскочил на коня позади него и поехал вслед за своим повелителем к замку.

Так Цоллерн — Злая непогода в первый и последний раз взял на верховую прогулку малютку-сына, ибо из-за того, что мальчик заплакал и закричал, когда лошади пошли рысью, он стал считать его изнеженным ребенком, из которого не выйдет толку. Он глядел на него с неудовольствием, и когда мальчик, искренне любивший отца, ласкаясь, прижимался к его коленям, он отгонял его и восклицал: «Знаю вас! Вздор!» Госпожа Хедвиг охотно сносила дурное настроение мужа, но это неприязненное отношение к невинному ребенку глубоко оскорбляло ее; не раз она заболевала от страха, когда жестокий граф за ничтожный проступок сурово карал ребенка. И она умерла, наконец, в расцвете лет, оплаканная слугами и всей округой, и горше всего — своим сыном.