В рядах борцов - Гансовский Север Феликсович - Страница 7

Стук щеток, крики Джимми и лай собаки еще более усилили смятение Каридуса. С бешено бьющимся сердцем он вскочил на крыльцо своего дома и захлопнул за собой дверь.

На улице мальчики попрощались.

— До свиданья! — сказал Джимми.

— До свиданья! — ответил Тони. — Мы еще увидимся.

— Увидимся, — согласился Джимми. — Ты не пропадешь!

— Не пропаду! — ответил Тони.

Мальчики пожали друг другу руки, и Тони с Ниагарой двинулись в путь.

Они быстро прошли по мосту над рекой, где Тони когда-то должен был утопить собаку.

Потом пошли к лесу, темнеющему вдали при лунном свете.

Уже ночью они набрели на стог сена за лесом и переночевали в нем, а утром пошли дальше. Мальчик, худой и оборванный, и с ним большая желтая собака. Мальчик не знал, куда он идет, но был уверен, что не будет больше безропотно сносить обиды и притеснения.

Он будет бороться…

В АНГЛИЙСКОМ ПОРТУ

В холодные осенние утра Северное море бросает на английский берег потоки ливней. Ветер свистит между маленькими кирпичными домиками, дождь стучит по красным черепичным крышам. Малолюдно и тихо в мелких портах по восточному побережью в Зундерланде, Вестхартлпуле, Саутшильдсе. Никто не выходит на дождь.

Серые волны бьются о причалы. Дождь струями стекает с больших подъемных кранов, ржавеющих без дела. Капли барабанят по надстройкам груженных лесом пароходов, которые — один, редко два — стоят в порту; по мокрым бухтам канатов, по брезенту на спасательных шлюпках, по бортам. Вахтенный матрос в клеенчатом плаще прячется от дождя в проходе над машинным отделением и там курит свою трубку, поглядывая на волны свинцового цвета, на крытые железом портовые постройки и булыжную мостовую. Сторож на берегу сидит в своей будке с застекленной дверью, положив ноги на маленькую плитку с горячими углями.

Там, где кончается территория порта, возле дороги, прижавшись спинами к холодной стене пакгауза, сидят дети. Мальчики и девочки семи, восьми, десяти лет. Дождь поливает их маленькие фигурки, одетые в перешитые отцовские куртки, дырявые юбчонки, изъеденные молью кофты. Дождь хлещет по посиневшим от холода коленкам, по большим черным отцовским кепкам, блестящим от воды нечесаным волосам. Дети почти не замечают дождя. Они сидят нахохлившись, как воробьи, и смотрят на трапы пароходов, переброшенные с бортов на причал. Они ждут.

Как только на сходнях появляются моряки, идущие в город, дети выбегают им навстречу. Как стайка воробьев, они окружают шагающих вразвалку людей, танцуют и прыгают перед ними, кричат пронзительными голосами: «Пенни! Пенни! Пенни!»[1]

Иногда моряки бросают им монеты, дети подхватывают их на лету и снова бегут и кричат: «Пенни! Пенни! Пенни!» Так они провожают моряков до того места, где начинаются улицы и стоит полисмен. Просить в Соединенном Королевстве нельзя. Считается, что в Англии нет нищих.

Там, где булыжная мостовая сменяется гладким асфальтом, мальчики и девочки останавливаются. От моряков они больше ничего не получат: дети знают, — когда матросы возвращаются из города, у них не бывает денег. Если в порту стоят два или три парохода, — те, кто не получил ничего, снова идут к стене пакгауза ждать следующей команды. Если пароход только один, все бегут домой. Улица снова затихает, и только ветер свистит между кирпичными домиками и треплет веревки, протянутые для просушки белья.

Иногда детям ничего не перепадает. Ни у кого теперь нет лишних денег. Да и очень много таких ребят. В каждом английском порту раздается крик: «Пенни! Пенни! Пенни!»

Было уже светло, когда мать поднялась. Она оделась за занавеской, которая отделяла постель взрослых от всей комнаты, и подошла к кровати, где спали дети. Сын Питер уже ушел. Он работал в хлебном магазине в центре города — развозил по домам покупки на маленькой тележке. Винни еще спала.

Женщина присела на край железной кровати. Нужно было будить девочку. Такое уж настало время, что ни она, ни муж не имели работы и сидели целыми днями дома, в этой единственной комнате. Дети — одиннадцатилетний Питер и семилетняя Винни — стали единственными кормильцами.

Винни спала, свернувшись калачиком под старым отцовским пальто. Она уткнулась лицом в подушку. Мать посмотрела на худенькую шейку девочки, на ее руку, которая высунулась из-под пальто. В комнате было холодно. Мать поднесла к губам холодные пальцы девочки и стала часто дышать на них. Та не просыпалась.

— Винни, — тихо позвала мать, — Винни. — Девочка во сне потянула к себе руку и спрятала ее под пальто.

— Энн! — сказал отец из-за занавески. — Пусть она сегодня не идет. Видишь, какой дождь?

Мать ничего не ответила. Она осторожно стянула пальто, служившее одеялом, и, приподняв девочку, посадила к себе на колени.

— Энн, — снова послышался голос из-за занавески, — слышишь, что я тебе говорю?

Женщина молчала. Вчера вечером в порту стал на причал большой пароход, нельзя было упускать случая.

— Винни, — сказала она, — уже совсем светло. Надо вставать.

В доме никогда не говорили девочке, что она должна итти просить у моряков. Об этом не упоминали ни в одном из маленьких кирпичных коттеджей. Но дети сами знали свое дело.

Мать надела на девочку большую шерстяную кофту. Кофта, много раз чиненная, едва держалась, дыры зияли на груди и возле пуговиц. Потом она посмотрела в окно, на струи дождя, стекавшие по стеклу, и надела на девочку кожаную куртку, которую носил отец, когда был моряком.

Винни совсем проснулась и смотрела на мать большими серыми глазами. Женщина стала растирать холодные ноги ребенка. Всё-таки в доме было очень холодно. Печку топили углем, но уголь стоил дорого, и дети с ведром бегали вечерами на железнодорожную станцию собирать гарь из-под паровозов. Взрослых за это штрафовали, а детей только прогоняли, и они, разбежавшись при виде сторожа, снова возвращались к железнодорожной линии, как только он уходил.

Отогрев ноги девочки, мать достала из-под кровати башмаки. Отец вышел из-за занавески сутулый, небритый. Он присел к столу и молча смотрел, как мать одевает девочку. Потом подошел к окну и стал смотреть на улицу.

— Ну вот и всё.

Мать подошла к полке и подняла крышку с глиняной миски. Там ничего не было.

— Неужели Питер съел весь хлеб?

— Он же работает, — произнес отец не оборачиваясь.

— Ну ладно, ты скоро придешь, — сказала мать девочке, — это русский пароход. Там обязательно что-нибудь дадут. Они добрые люди.

Винни подняла на мать большие серьезные глаза и взялась за дверную ручку.

На этот раз их собралось немного — всего пять человек. Слишком плохая была погода. Дети сидели возле угольного склада, прижавшись к стене, и старались спрятаться от дождя. Но ветер метал потоки ливня то в одну, то в другую сторону, и скоро все промокли насквозь.

У причала стоял большой черный пароход с белой полоской возле самой воды. Казалось, на нем не было ни души, только иногда порыв ветра доносил из кубрика звуки незнакомой музыки. Один раз на палубу вышел матрос — вахтенный. Дети обрадовались, думая, что он спустит трап на причал. Но вахтенный посмотрел на город, потом ударил ногой по натянувшемуся тросу, закрепленному на берегу, отпустил его посвободнее и ушел с палубы.

— Может быть, они и не будут сходить, — сказал рыжеволосый Джон, сосед Винни.

Он сидел на корточках, обхватив плечи руками. Капли стекали с козырька большой отцовской фуражки; под нею посиневшее лицо мальчика казалось еще меньше.

— Матросы всегда выходят, — сказал Том, — им скучно сидеть всё время на пароходе.

Винни подумала, что она бы не скучала в теплом кубрике. Сначала девочка сидела на корточках, как все, но скоро ноги затекли, и Винни села прямо на землю. Обхватив руками колени, она положила на них голову.

Дождь стучал по кожаной куртке, капли стекали девочке за воротник. Винни закрыла глаза и стала думать о теплой комнате, о том, как мама на Новый год, когда отец еще работал, испекла пирог с вишней.