Спасти дракона - Волынская Илона - Страница 8

– Не очень-то и хотелось! – пробурчала Марина. Катерина просто сникла, Вика и Лика уставились в разные стороны. Богдан затравленным мышонком сидел в углу и только прикрывал ладонью единственный прыщик на щеке. Ментовский Вовкулака отсутствующим взглядом уставился в пространство – не иначе пересчитывал нанесенные начальством обиды. Зато Танька почувствовала прилив веселой, бодрящей злости.

– Так, а секрет? Ваш? – насмешливо напомнила она. – Зачем вам Ирка?

– Ни зачем, я к бабушке ее приехала – разве кума к куме просто так приехать не может! – всполошилась старушонка, все время недоумевающе косясь на ро?бленных.

– Конечно к бабушке, – немедленно согласилась Танька. – Зачем бы вам понадобилась самая обыкновенная, ничем не примечательная школьница?

– А-а… Ирочку, что же, даже лучшая подруга не ценит? – старательно выдала возмущение старушонка. – Так может, Ирочка со мной поедет? Вроде как на дачу… Свежий воздух! Птички-цветочки-бабочки… – на каждом слове старушонка раздвигала руки, словно хотела показать размеры этих самых птичек-цветочков. Бабочки, судя по всему, были со слона!

– А вы ее спросите, – невинно предложила Танька.

Старушонка снова шастнула взглядом по ро?бленным, особенно задержалась на Викиных длинных темных волосах.

– И спрошу! – воинственно объявила она. – Что ей здесь делать? Подруги ее не уважают… Вы ж ее останавливать не станете, верно, девочки?

– Сдалась она кому, зараза заносчивая! – выпалила Марина.

Кума радостно закивала, тряся хвостиками платка:

– Родителям она не нужна, бабушка от нее только и хочет, что избавиться, – верно я говорю, бабулечка?

– Ну а что мне с ней делать – не есть же! – пробурчала бабка, а в глазах у нее мелькнула отчетливая тень сожаления. Похоже, как раз о том, что Ирку не получится съесть.

– Со мной Ирочке хорошо будет, там ее ценить, любить будут. Я ведь Ирочке не чужая, верно, бабулечка? Ой, молчи, все и так знают, что верно…

– А ведь он тебя не уважает, – лениво растягивая слова, выдала Танька.

Старушонка замерла, глупо приоткрыв рот:

– Кто?

– А вот он! – Танька кивнула в сторону бабки. – Ты ему говоришь – молчи, а он все норовит рот открыть! Ты здесь главная, ему велели тебя слушаться – а он что? Ты из сил выбиваешься, язык пересох, а он только портит – и не уважает, совсем не уважает! Разве так с начальством себя ведут? – со значением проговорила Танька. – Эй ты, ты бы что с начальством сделал? – рявкнула она на бабку.

Знакомые губы растянулись в совсем незнакомой дебильной усмешке и…

– Съел! – гаркнула бабка.

– Ах ты ж гадюка, хуже змея крылатого! – от пронзительного визга старушонки задрожали чашки в буфете. – Кто ты такой, чтоб тут об себе понимать! Тварь безмозглая да безмордая!

– Съем! – утробно взвыла бабка и, раззявив рот, с рыком кинулась на старушонку-куму.

Маленький, но жилистый кулачок кумы врезался бабке в зубы – и короткий беззвучный гром сотряс кухню. Бабка замерла, напоровшись на кулак как на штык. Ее лицо пошло извилистыми трещинами… и знакомые черты осыпались, будто разбитый пазл, открывая гладкую, как яйцо, физиономию, лишенную глаз и носа, и даже рта, которым поддельная бабка пыталась цапнуть свою подельницу.

– На-кася выкуси! – торжествующе заорала та. – Без зубов-то! – И с размаху влепила безмордому по уху. По тому месту, где у нормальных людей должно быть левое ухо.

Из брюха одетого в бабкино платье существа раздался утробный рык. Старушонка с визгом вцепилась загнутыми, как рыболовные крючки, коготками в его пустое гладкое лицо. Сплетясь в клубок, они покатились по полу.

– Ох как вы не любите, когда с вами ваши же фокусы откалывают! – фыркнула Танька и зачастила: – Як иде Логин-сотник до Устиновой палаты, а та Устинова палата потрясается. И як не можуть на Логина-сотника злые люди-твари злого слова сказати: глаголющие уста им оловом заливаются, язык лживый древенеет. Так и на нас, рабов Божьих, не могли худого слова молвить. Как замок заперт, так и рот твой для лжи, хулы да наговоров заперт, быть по Слову моему, аминь! – И звонко защелкнула дужку зажатого в ладони маленького стального замочка.

Из раззявленного рта старушонки-кумы вырвался не визг, а невнятный хрип. Существо в бабкином платье подняло волосатый кулак у нее над головой. Танька схватилась за свою сумку.

– Чего сидишь? Прыщи пересчитываешь? Вяжи их! – Богдану полетела веревка странного зеленоватого цвета. – И вы! Шевелитесь, генерал недоделанный!

Глава 4. Допрос кумушницы

Мальчишка и оборотень сорвались с места. Богдан захлестнул веревку на глотке безмордого. Жуткая тварь извернулась, как выкручивают белье, Богдан увидел перед собой гладкую, словно полированную, белесую поверхность – на миг его собственная физиономия отразилось там, как в стеклянном шаре. Бессмысленное, лишенное черт лицо поплыло, как горячий воск, из бесформенной лужи проглянул глаз, хитро уставился на Богдана, потом второй, с негромким «чмок» проклюнулось ухо, прорезался жесткий, насмешливый рот, мальчишеские щеки… Еще не определившееся до конца, перекошенное, кривое, на Богдана смотрело его собственное лицо!

Вовкулака налетел сбоку, отбросил Богдана прочь. Неведомое существо взвыло… и физиономия его вскипела, точно воск швырнули в огонь: между вполне человеческими щеками вырастала и тут же опадала клыкастая волчья пасть, уши перли со всех сторон: человеческие по бокам и острые волчьи на макушке, глаза то вытягивались и опушались ресницами, то становились по-звериному круглыми и желтыми. Существо отчаянно рванулось, пытаясь высвободиться из хватки Вовкулаки.

– Врешь, не уйдешь! – прохрипел тот, заламывая ему руки и швыряя на пол. – Что, раньше на перевертышей не нарывался, тварюка?

Богдан принялся наскоро обматывать запястья существа веревкой. Существо запрокинуло голову – и из человеческого рта вырвался вой совершенно волчьей тоски… а рот становился все меньше, всасываясь в белесую гладь лица. Пляска черт стихала, растворяясь в абсолютной безличности, и существо без лица неподвижно вытянулось на полу.

Поигрывающая шариком разрыв-травы Танька отступила от зажатой в угол старушонки. Ухватив за шиворот, Вовкулака приподнял молотящую ногами куму в воздух и встряхнул, как щенка. Мгновение – и уже оба нежданных «гостя», скрученные, как колбаски, оказались на полу.

– Веревка из крапивы. – становясь над старушонкой, бросила Танька. – Таким, как ты, из нее не вырваться!

– Это она вам назло так со мной обращается! – завопила старушонка, выворачивая голову под неимоверным углом, чтобы посмотреть на ро?бленных.

– Почему – нам? – хлопая ресницами, будто только проснулась, зевнула Катерина. – Какое нам дело?

– Девчонка тобой командует! – Старушонка вовсе уж неимоверно, как червяк, выкрутилась в сторону Вовкулаки. – Недоделанным генералом обзывает!

– Если она лучше знает, что тут происходит… – рассудительно покачал головой Вовкулака. – А генералом я еще стану… раз я уже сейчас вполне так себе доделанный полковник.

– Что, больше не выходит, кума? – присаживаясь на корточки, с ласковостью кобры поинтересовалась Танька. – Или все-таки… Кумушница? Кумушница-сплетница, друзей ссорить мастерица, любимых разлучать, семьи рушить, соседей войной друг на друга толкать!

– После твоего заговора да в крапивной-то веревке – у кого выйдет? – поерзала на полу Кумушница. – Разве только у этих ваших… средств массовой информации, во! А я слабенькая да хиленькая, вона, даже тебя против подружки настроить не смогла! – и Кумушница в который уже раз покосилась на ро?бленных.

– Так это она нас настраивала? А на тебя почему не подействовало? – обиделась Катерина.

– Потому что родители меня учили не прятаться от собственных проблем! – отрезала Танька – И все, что она тут болтала – что я не сама по себе, а всего лишь при Ирке, – я когда-то обдумывала. Меня, знаете ли, никогда не прельщала роль подруги главной героини. Даже хотела с Иркой вообще… разойтись потихоньку, чтоб быть собой, а не ее тенью.