Белый свет - Рюкер Руди - Страница 35

Все мое лицо перекосило от смеха. В животе судороги.

— Вот, — сумел сказать я, — вот я у вас выяснить хочу. Выяснить у вас. Высвас. Васвыв. Вававава…

Было любопытно чувствовать, как двигается челюсть. Я двигал ею, и из горла вырывались звуки. Вибрация голосовых связок резонировала в лобных пазухах. Из носа потекло еще, и я снова стал хихикать, валяясь на тротуаре.

— Свинячьи сопли, — сказал я. Меня заклинило на последнем слове. — Сплиспли. Сплисплисплиспли… — Я сделал голос пронзительным и переделал слово в поросячий визг. Я знал, что в любой момент могу остановиться, но у меня совершенно не было причин останавливаться. Ну совсем никаких причин не было.

19. СЛАДКИЕ СЕРДЕЧКИ

Меня разбудил не кто иной, как тротуар.

— ВАЛИ ОТСЮДА, — сказал он, мягко покачивая меня. Я сел с ощущением, что оборвалось какое-то трансцедентальное откровение. А может, пробуждение и было откровением. Чем-то по поводу Одного и Множества.., я пока не улавливал, в чем дело. Я был в мокрых штанах. День еще не закончился, а может быть, уже и новый день начался. Точнее, заканчивался, давно перевалив за полдень.

Я оценил ущерб. Деньги и тридцать восьмой исчезли.

Книга все еще была при мне.

— СВИНЕНОК, — пробормотала она, когда я подбирал ее.

Я встал, шатаясь, и осмотрелся. Что-то определенно изменилось, пока я отсутствовал. Все ожило. Даже не знаю, по каким признакам я это понял. Потому что старый Тракки выглядел практически по-прежнему. Но на что бы я ни взглянул, было похоже на лицо.., даже глухие стены.

— КАК ДЕЛА, — твердо сказала соседняя стена.

— Я ухожу, — пробормотал я и двинулся вперед.

Жестянщик говорил, что Спек был в 43-м доме по 110-й улице. Может быть, Спек сумеет меня починить.

Пустая бутылка подмигнула мне и фыркнула:

— ЭТО ТОЧНО.

Тротуар мягко вздымался и опадал подо мной. Словно я шел по водяному матрацу.

От всех окружавших меня объектов доносился гул разговора. Я был совершенно уверен, что я не на Земле.

Меня всего трясло и ломало. Эта дрянь, что я выпил, была или отравлена, или в нее намешали наркотиков.

Может быть, эта старуха отравила меня, чтобы забрать мои пистолет и мою сотню долларов. «Отличнейшее виски». У меня было такое ощущение, словно я умер на тротуаре.

Что случилось после поросячьего визга? Я спиралью вкручивался в какой-то темно-красный туннель, облицованный телеэкранами. На всех разные лица, и они говорят, говорят, говорят. А потом я оказался на свету, на белом свету. Я как раз что-то понял, что-то важное, когда тротуар разбудил меня…

— А РАССКАЖИ, ДА? — тонко подметил столб с указателем, у которого я остановился. Я взглянул вверх.

110-я улица.

— К Спеку куда? — спросил я у столба. — Он живет в 43-м.

— СПРАВОК НЕ ДАЕМ, — ответил столб. Я лягнул его и повернул направо. Время от времени мимо проезжала какая-нибудь машина, однако с тех пор, как я покинул «Золотой алмаз», Божий Эскадрон мне на глаза не попадался. Возможно, его даже и не было в этом варианте Тракки, в котором я проснулся.

Через полтора квартала я увидел трехэтажный дом, помеченный номером 43.

— МИЛАШКА, — сказали ступеньки, когда я поднимался по лестнице.

Когда я нажал на кнопку звонка с надписью «Спек», она сказала:

— САМЕЦ МОЕЙ МЕЧТЫ.

Раздался стук шагов и одышливый голос спросил;

«Кто там?» Я отступил назад и увидел толстого мужика с жирными волосами, высунувшегося из окна.

— ПОКАЖИ МНЕ, — сказали ступеньки, и я добавил:

— Меня послал Жестянщик.

— Этот несчастный сукин сын. — Спек оглядел меня. — Минутку. — Он скрылся, и я мог слышать, как он тяжелой походкой идет к входной двери. — Заходи давай, — сказал Спек, и я последовал за ним в квартиру.

Высокий худощавый мужчина с моржовыми усами и пробивающейся сквозь черные волосы лысиной развалился в потрепанном кресле. На синей засаленной кушетке сидела девушка с волнистыми волосами. У нее были круглые щеки с бледными рубцами от прыщей. — Это Синусоид и Кэти, — сказал Спек.

— Я Феликс, — сказал я, садясь рядом с Кэти.

«ОНА ДАЕТ», — деловито заметила кушетка. Спек сел на складной стул и облокотился на низкий деревянный стол.

На столе стояла толстая зажженная свеча, на обрывке газеты лежали груда зеленых листьев, красный пластмассовый бонг — кальян для курения марихуаны, заводная машинка с торчащей наружу пружиной, несколько пустых спичечных коробков, хлипкая жестяная пепельница, полная обгорелых спичек, пара больших пинцетов, кухонный нож, пять пустых пивных бутылок и обертка от пачки «Твинкиз». Все было покрыто тонким серым пеплом. Я пришел в правильное место.

— Мы тут собираемся чуток закосеть, — сказал мне Синусоид. — Ты будешь?

Я кивнул, а моя книжка сказала: «А ТО».

Спек колдовал над несколькими листочками. Они напоминали лист папоротника и, похоже, были довольно жесткими. Он отрезал кухонным ножом кусочки и держал их над огнем, пока они немного не подсыхали. Подсушенные кусочки он складывал в маленькую кучку. Девушка рядом со мной неотрывно смотрела на свечу. Она еще ни разу не взглянула на меня.

— Я прибыл на Саймион с девушкой по имени Кэти, — сказал я ей.

— Феликс Рэймен, — промурлыкала она словно издалека. — Феликс Рэймен.

— УХ ТЫ, — воскликнула кушетка, а стол добавил:

— Я ТАЩУСЬ.

— Кэти! — воскликнул я. — Это правда ты?

Она оторвала взгляд от свечи и с улыбкой посмотрела на меня.

— Получилось, — сказала она.

— Что?

— Просто я заставила тебя появиться. Я вытащила тебя из пламени.

— ШТУЧКА, — добавила свеча.

Кэти потрепала меня по колену.

— Я уже тут довольно давно, — сказала она. — Я надеялась, что ты появишься.

— Воссоединение, — сказал Синусоид. Он поднялся и поставил пластинку. У них был маленький проигрыватель и три поцарапанных диска без конвертов. Заиграла вторая сторона «Изгоя на Главной улице». Знакомая музыка дала мне чувство благополучия. «Я спрятал колеса в ботинок», — пел Джаггер.

Спек зарядил и разжег бонг. Он поставил бонг на стол и склонился над ним, всасывая дым. Когда он еде" лал выдох, очертания его тела стали ярче и потеряли четкость.

Он сжался в шар белого света и несколько секунд парил неподвижно. Затем свет стал приобретать краски, шар отрастил протуберанцы, потом свет стал меркнуть, и снова перед нами стоял Спек, демонстрируя в кривой улыбке свои желтые зубы.

— ОТДАЙСЯ, — сказал бонг, и я склонился над ним, припав губами к отверстию. Я втянул дым. Область моего сознания стремительно ужалась до точки. Передо мной раскрылась мандала. Я с жужжанием сновал взад и вперед и падал в налитый нектаром центр. Я завис в нем на мгновение, а затем — бесшумный взрыв. Я устремился из этого центра, наливаясь, словно сосок презерватива, зажатого в…

— НУ ТЫ, — окликнула меня кушетка, когда я снова свалился на нее. Было мгновение, когда я проник; насквозь! В центр.., мгновение, когда я оказался способен увидеть Единого, Абсолют, понять, что ДА — это то же самое, что НЕТ.., что Все — это Ничто…

И после этого пришлось возвращаться назад. Просто вот так. Было что-то в этом сдвиге из полного озарения к обычному сознанию, что показалось мне подлинным ядром моего опыта. Что-то такое в перемещении сквозь эту грань. Сквозь интерфейс между Одним и Многим, между бытием и становлением, между смертью и жизнью, между "с" и алеф-одним…

Кэти приложилась к бонгу, сжалась в световой шар, отскочила. Потом настала очередь Синусоида. Он явно был большим любителем. Пока он длительно вдыхал, маленькая чашечка трубки вспыхивала и шипела: «СЧАСТЛИВЧИК».

Синусоид превратился теперь в комок света, но не столько сферический, сколько гантелевидный. Когда он вернулся, его оказалось два. Он был таким худым, что они оба уместились в одно кресло.

— Черт побери, Син, — сказал Спек. — Одному из вас придется уйти. Я вас двоих не потяну.

— Не горячись, — заявил один из Синусоидов.