Время таяния снегов - Рытхэу Юрий Сергеевич - Страница 61

Девушка ушла. Ринтын остался один в темноте. Он снова подпер полог, тщательно умылся и вышел на улицу. По-прежнему ослепительно светило солнце, было тепло, мягкий воздух стекал с высоких гор в море.

Ринтын пошел на маяк, который находился недалеко от стойбища, за высоким деревянным крестом, поставленным, как гласила прибитая к кресту медная доска, “командой сторожевого судна “Шилка” в присутствии генерал-губернатора Камчатского края Унтербергена памяти Семена Дежнева”.

Нуукэнский маяк не был похож на улакский. Тут прожектор не вертелся, а был неподвижно направлен в море. Но главное отличие было в другом: в сильные туманы на маяке включали мощную сирену. Здесь работал родственник Симиквака Шипыкляк – молодой парнишка, в прошлом году закончивший семилетку.

Юноша, увидев в окно Ринтына, постучал в стекло пальцем, приглашая его войти. Шипыкляк работал в механической мастерской и носил форму полярника: голубой китель, широкие суконные брюки, шинель и форменную фуражку с голубым флажком, на котором маленькими буквами было написано ГУСМП – Главное Управление Северного Морского пути.

Шипыкляк подставил Ринтыну локоть, так как руки у него были вымазаны.

– Как дела, студент? – покровительственно спросил он Ринтына.

– Все по-прежнему,– вздохнул Ринтын,– неизвестно, когда вельботы пойдут в Кытрын.

Ринтын рассказал о приходе Валентины Симиквак, о ее приглашении на танцы в школу.

– Можно, конечно, пойти, если ты умеешь танцевать. А так просто смотреть – только время убивать.

…Когда солнце село в воду и Симиквак уже уснул, за Ринтыном зашел Шипыкляк. Он был в форме, плотно облегающей его фигуру и делающей еще круглее его полное тело. Он критически осмотрел матерчатую одежду Ринтына и остался доволен.

В самом большом классе школы было тесно. Играл патефон. Около него отдыхал гармонист. Возле окна сидела Валентина Симиквак, а рядом, пригнувшись, стоял молодой человек в красивом костюме. Заметив, куда смотрит Ринтын, Шипыкляк сказал:

– Это учитель математики Валерий Игнатьевич. Смотри, как он ухаживает за Валентиной!

Валентина, увидев ребят, подошла к ним.

– Выспался? – спросила она, обращаясь к Ринтыну.

Поправив форменную фуражку, Шипыкляк ответил:

– Мы уже не дети. Нам еще рано ложиться спать.

Пластинка кончилась. Гармонист снял иголку, остановил диск и заиграл танго.

– Умеешь танцевать? – спросила Валентина Ринтына.

– Нет, не умею. Я пришел только посмотреть.

– Что ж, смотрите…

Навстречу Валентине с таким сияющим лицом, как будто он получил премию за удачную охоту, двигался Валерий Игнатьевич. Он подхватил Валентину и осторожно, как сосуд с водой, повел ее среди танцующих. Ринтын с удивлением заметил, что у Валентины закрыты глаза! Она танцевала зажмурившись! Вокруг кружились и другие пары, но они, должно быть, еще не достигли такого совершенства, чтобы танцевать вслепую.

Шипыкляк пристально оглядел Ринтына и с нескрываемой завистью сказал:

– Ты очень неплохо выглядишь. Тебе можно дать не шестнадцать, а все восемнадцать лет!

Они вышли на улицу. Было тихо. Слышалось журчанье ручья, протекавшего на краю стойбища. Таяли снега, и ручей был полон голубой, весело пенящейся воды.

Дни летели за днями. Моржи уходили дальше на север. Все чаще ветер с моря поднимал огромную волну, катившуюся вдоль берега по проливу Ирвытгыр.

Ринтын сидел в пекарне у Симиквака и наблюдал, как эскимос месил тесто. Следя за его движениями, юноша узнавал в нем дядю Павла. Симиквак во всем старался подражать Павлу Николаевичу и даже мурлыкал нечто похожее на “Ой да ты, калина…”.

Нуукэнцы гордились своим пекарем и относились к нему с почтением.

Каждое утро из пекарни в магазин на носилках уносили пахучий свежий хлеб, где его уже ждали с нетерпением.

Ринтына подмывало спросить Симиквака о его дочери. Бывало, что при Ринтыне в пекарню заходил Валерий Игнатьевич. Учитель математики преувеличенно громко хвалил хлеб Симиквака и хлопал своей узкой ладонью по широкой спине пекаря. Ринтын в это время старался уйти из пекарни: не нравился ему Валерий Игнатьевич.

Он садился на камни и подолгу смотрел на расстилавшееся перед ним море. Оно было такое синее и зовущее. Ринтына охватывала ноющая тоска. За ярангой Симиквака возвышалась гора. Несколько таких гор отделяли Улак от Нуукэна…

– Послушай,– сказал как-то Ринтыну Симиквак,– для тебя есть дело. Старшеклассники нашей школы отремонтировали старый вельбот и собираются на охоту. Может быть, ты к ним присоединишься?

Ринтын обрадовался этому предложению и, разузнав у Симиквака, где можно найти бригадира, отправился в правление колхоза.

В комнате перед столом председателя стоял юноша и просительным голосом говорил:

– Дайте хоть исправное магнето. Все остальное мы сделали своими руками. Помогите хоть в этом.

Председатель, сидевший за столом, был одет в тонкую летнюю кухлянку. Он насмешливо смотрел на юношу и вертел в руках крышку от чернильницы.

– Сам же ты говорил,– с укором сказал председатель,– дайте нам вельбот, а все остальное мы сделаем своими руками. Где твое обещание? Каждый день ты ходишь в правление и клянчишь то одно, то другое. Я бы на твоем месте от стыда заболел. Но лицо твое будто шерстью обросшее – стыда на нем не видать. Говорю тебе русским языком – нету у меня лишнего магнето.

Эскимос действительно перешел на русский язык:

– Вы, изучавшие в школе всякую физику, неужели не можете сами починить магнето?

Юноша что-то пробормотал и направился к выходу. Ринтын пошел за ним: этот парень если не бригадир, то, во всяком случае, не меньше, чем моторист школьного вельбота.

Ринтын догнал его:

– Симиквак говорил мне, что вы организовали школьную зверобойную бригаду. Я хотел бы с вами охотиться, пока нет вельбота в Кытрын.

– Ты, наверное, тот самый улакец, который едет в Ленинград? – спросил юноша.

Ринтын кивнул головой.

– Конечно, можно. Только мотор никак не починим. А у председателя у самого лицо, обросшее шерстью. Я точно знаю, что на складе – двадцать новеньких магнето. На ремонт, на перемотку катушек уйдет еще дня два, а моржа с каждым днем становится все меньше.