Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Всегда вместе - Хавкин Оскар Адольфович - Страница 8


8
Изменить размер шрифта:

— Простите, — сказан Хромов, — но вы ошибаетесь: у меня еще не было ни одного урока.

— Это не имеет значения, — невозмутимо ответила Бурдинская.

Когда мальчики удалились в спальню, Бурдинская со вздохом заметила:

— Семен Степанович очень строгий отец. Он ввел для детей трудовое воспитание. Валерик ходит за продуктами, Сережа пилит и колет дрова, таскает воду, Петруша прибирает комнаты… Я не могу понять, насколько это необходимо. Мы достаточно обеспечены, чтобы не обременять этим своих детей.

— Я союзник вашего мужа, — сказал Хромов.

В разгоревшемся споре Овечкина приняла сторону Хромова. Татьяна Яковлевна безуспешно пыталась примирить спорящих. Затем Бурдинская перевела разговор на школу, упрекая учителей в неумении понять душу ребенка, в неделикатности и нечуткости. Варвара Ивановна выгнала Сереженьку из класса за то, что он на уроке читал книгу. Она резка и не щадит детского самолюбия. Геннадий Васильевич не хочет ничего знать, кроме своей математики, Платон Сергеевич — мягкотел…

— Как же так? — не выдержал Хромов. — Вы же при мне давали им самую лестную характеристику.

— Конечно, — как ни в чем не бывало ответила Бурдинская, — ведь я знаю, как себя вести в обществе. Зачем же портить отношения!

— Они, мне кажется, и так испорчены, — возразил Хромов. — Надо не подслащивать плохие отношения, а устанавливать хорошие, прямые и ясные.

— Меня не любят в школе, — коротко ответила Бурдинская. — Считают мещанкой.

— Почему?

— Потому что я люблю красивые вещи, потому что я требую от ребят воспитанности…

Хромов покачал головой:

— Думаю, что не в этом дело. Может быть, вы не замечаете своих ошибок?

— Может быть, — пожала плечами Бурдинская.

Перевалило за полночь, и Хромов стал прощаться. Собрались уходить и учительницы.

— Шура, вы остаетесь у меня, — прогудела Бурдинская.

Они обе вышли провожать Хромова и Добровольскую в переднюю.

— Я очень рада, что вы наконец посетили мой дом. — Альбертина Михайловна вновь поднесла руку к губам Хромова и расцеловалась с Добровольской. — Я и Семен Степанович будем с вами друзьями…

Едва они вышли, Татьяна Яковлевна заговорила:

— Это один из немногих домов на руднике — понимаете, один из немногих, — где вы отдыхаете и телом и душой.

Они шли по слегка присыпанному снегом льду Джалинды.

Хромов не знал, что ответить: он еще не разобрался в своих впечатлениях от дома Бурдинской.

— Почему учителя не любят Альбертину Михайловну? — опросил он.

— Вот-вот! — зачастила Добровольская. — Геннадий Васильевич почему-то решил, что она бывшая дворянка. Варвара Ивановна считает, что она отвлекает ребят от учебы.

— А вы как думаете?

— Это недоразумение, Андрей Аркадьевич, взаимное непонимание — вот и все!

Они вышли к берегу. Хромов остановился:

— Взгляните, Татьяна Яковлевна, какие звезды! В который раз смотрю и не могу наглядеться!

Он запрокинул голову и долго смотрел на крупные, в синем мерцании, звезды, усеявшие низкое небо Забайкалья.

— Куда вы смотрите? — тронул он Добровольскую за локоть: учительница стояла лицом к только что покинутому ими Заречью.

Она показала на огоньки в одном из окон заречинской больницы.

— Бедный Семен Степанович, — сказала, вздохнув, Добровольская. — Он так редко бывает в своем доме…

6. Урок

Прошли дни праздника.

Хромов привыкал к школе, втягивался в ее будни. Он посещал уроки других учителей и находил, чему поучиться и у Геннадия Васильевича, и у Платона Сергеевича, и у Татьяны Яковлевны, сопоставлял, сравнивал — одним словом, учился сложному делу педагога.

Интересовался он и жизнью рудника. Побывал с Владимирским и Брыновым в горном цехе, на обогатительной фабрике, на строительстве гидравлики.

Много времени отнимала подготовка к урокам. Но Хромову никто не мешал. В доме Евсюковых стояла вечерами прочная, нерушимая тишина. Владимирский выполнил обещание и прислал хороший письменный стол.

Школе, урокам, ребятам отдавался Хромов всем своим существом. Входя в класс, Хромов всегда испытывал волнение. Вот этих ребят надо было перенести силой воображения и живым, взволнованным словом к седым вершинам Тянь-Шаня, на улицы и площади Москвы или в угольные шахты Донбасса. Каждый урок был для него радостным откровением, мучительным и трудным поиском.

После праздников неделю подряд мелкими дробинками падал сухой снег. Сопки вокруг Новых Ключей стали еще строже, будто накрыли их, плотно, в обтяжку, белыми чехлами. Но утром и под вечер снега в уемах розовели от солнечных лучей, и веяло тогда от сопок бодрой свежестью.

В перемену ребята выбегали на школьный двор, на ледовые дорожки Джалинды, без шапок, в тоненьких рубашках. Они перебрасывались снежками, гонялись друг за другом, боролись, вытряхали потом снег из ушей, из-за воротов, из катанок. «Ну и крепыши!» восхищался Хромов, стоя у коридорного окна, обращенного к реке. Учитель потер обмороженное место на переносице; он и не заметил, когда и как обжег его ветер, оставив круглую ноющую отметину.

Между тем на ледовом поле Джалинды шло сражение. Тиня Ойкин увильнул от огромного зыряновского снежка и ловко влепил снежный ком в лицо «противнику». Тот что-то кричал, очищаясь от снежного крошева и отплевываясь. А Малыш уже влепил крепко сбитый шарик в спину Владимирского.

Низкорослый веселый паренек с чолкой все больше нравился Хромову.

Внимание учителя привлек Кеша. На него сзади набросился Антон Трещенко. Чуть согнувшись, по-медвежьи расставив ноги в неизменных изюбревых унтах, Евсюков рывком сбросил с себя рослого парня, и тот свалился на лед. «Крепкий малый», подумал Хромов.

В стороне беседовали Захар Астафьев и Толя Чернобородов.

Учитель задумался и вспомнил вчерашний разговор с Кешей о Захаре…

Дежурная уборщица вышла со звонком на улицу. Над белой Джалиндой, над снежной тишиной рудника прозвенел тоненький металлический голосок, зовущий школьников в классы. Ребята, возбужденные, раскрасневшиеся, вбегали в коридор, в классные комнаты, рассаживались.

Обычно карту приносил дежурный. На этот раз ее принес учитель.

Это была новая карта. Толстая серая материя, на которую ее наклеили, была свернута в трубку и не имела ни одной морщинки, ни одной продавлинки. Желтая, с несколькими коричневыми сучками, планка была обтесана и отполирована. С двух колечек, красивой перевязью схватывая сверток, шли витые белые тесемки. Казалось, они едва сдерживают массивное свернувшееся тело карты: тронь, и карта рванется вниз, как водопад.

— Особенность этой карты, — сказал Хромов, гладя сверток, как живое существо, — в том, что она говорящая…

Ваня Гладких, снедаемый любопытством, даже привстал со своего места у окна.

— Ни мотора, ни провода, — простодушно сказал он. — Удивительно!

Тиня Ойкин, сидевший на передней парте, пытался заглянуть внутрь трубки и пожимал плечами.

— Тут какая-то хитрость, — шепнул он Зое. — Нас не проведешь!

— Видите ли, — продолжал Хромов, — эта карта говорит только раз в год…

— Точь-в-точь как Захар! — тихонько вставил Трофим.

— …и это случается как раз на испытаниях.

— Чудесная карта! — умилился Митя. — Карта-подсказка!

— Нет, это не карта-подсказка, — сказал Хромов, развязывая тесемки. — Чтобы она заговорила, надо в течение года подолгу и по душам беседовать с нею.

Матерчатая трубка с коротким шумом развернулась, прикрыв коричнево-зеленой стеной учителя географии.

Перед восьмиклассниками словно разостлалось все пространство Родины: с шафрановых гор по зеленым равнинам к голубым морям и океанам синими змейками тянулись реки; круглыми глазками смотрели с карты города…

И ни одного названия, ни одной буквы!

Неведомые города стояли на неведомых реках, неведомые реки впадали в неведомые заливы, моря и океаны.