В долине Маленьких Зайчиков - Рытхэу Юрий Сергеевич - Страница 35

– А ты-то для чего здесь? – с ноткой строгости напомнил Праву. – Для чего тебя послали сюда? Поговори с уважаемыми людьми стойбища. Должны же быть такие люди?

– Есть такие люди. Но мне неловко самому. Недавно только вернулся. Может быть, ты с ними поговоришь?

– Ладно, – согласился Праву. – Позови их в твою ярангу.

Пришли Рунмын, Инэнли, Лелельгын, Ирвыпин. Коравье добросовестно перечислил их имена.

– У вас большое стадо, – сказал Праву. – Надо его беречь. Пора подумать о зимнем пастбище… Кругом вас колхозы. По закону Советской власти земля, а значит, и пастбища принадлежат им. Ближайший колхоз называется «Торвагыргын». Коравье – свой человек в нем… Колхозники не прочь принять стойбище к себе, но ждут вашего согласия. Кроме того, чтобы стать колхозником, надо не просто хорошо работать, а и жить по-новому… Пока вы раздумываете, пусть вашим советчиком будет Коравье. Советская власть доверяет ему… Мы строим школу, чтобы ваши дети учились и убедились в том, что их отцы сделали большую ошибку, отвернувшись от новой жизни… Нам жить вместе, а для этого надо знать обычаи друг друга.

Праву пытливо всмотрелся в лица присутствующих.

Первым заговорил Рунмын:

– Не знаю, как другие думают, но мне кажется, что лучше сначала родителей научить грамоте… Что дети?.. Может, они не поймут, что к чему… А после нас – пожалуйста.

– Верно! – подал голос Ирвыпин.

– Для вас есть более важная работа, – сказал Праву.

– Какая? – спросил Инэнли.

– А вот какая: попробуйте управлять стойбищем сами, вы все четверо. Вашим советчиком, если не возражаете, будет Коравье.

– Не возражаем, – сказал за всех Инэнли.

Когда созданный таким необычным способом совет покинул ярангу, Коравье с упреком сказал Праву:

– Зачем ты сказал, чтобы они обращались ко мне за советом? Ведь я так мало знаю!

– Ничего! – подбодрил его Праву. – Я буду тебе помогать.

– Все же боюсь – трудно будет, – с сомнением сказал Коравье. – Я уже отказывался стать мудрейшим в стойбище… А тут… Не знаю…

– Видишь, какое дело: если человек чего-то очень хочет, то самое лучшее, если он приложит собственные руки, – сказал Праву.

Вечером Праву уезжал. Ему еще надо было побывать в Управлении строительства комбината и сообщить Ивану Николаевичу о некоем Анциферове-Анчипере, который снабжает спиртом Мивита и Арэнкава.

Коравье проводил Праву до последней яранги. Над стойбищем высился, поблескивая стеклами, новый дом.

– Ты теперь не один – вас пятеро, – наставлял на прощание друга Праву. – Вы власть и должны разумно вести дела стойбища.

Вернувшись, Коравье застал представителей «властей» стойбища у себя в чоттагине.

– К тебе за советом пришли, – заговорил Рунмын. – Мы поговорили между собой и решили просить тебя, чтобы закон о равноправии пока не распространять на женщин.

– Хорошо, – с важностью принял решение Коравье.

– Насчет грамоты неясно, – промолвил Ирвыпин. – Разве это детская забава?

– Я советовался об этом с Праву. Будем делать так: с утра учатся дети, а вечером взрослые, которые пожелают.

Росмунта приготовила чай и открыла банку со сгущенным молоком. За неимением чайных ложек мужчины макали в густое молоко пальцы и с серьезным видом обсасывали их, молча смакуя русскую еду.

Коравье настроил приемник, и гости с большим вниманием выслушали последние известия, посвященные, в основном, берлинскому вопросу. Впрочем, хотя диктор говорил на чукотском языке, кроме отдельных слов, ничего нельзя было разобрать.

Рунмын спросил:

– Могут они сказать что-нибудь попонятнее?

Коравье повертел ручку настройки и поймал музыку.

– Это уже лучше, – одобрил Инэнли.

После чая они посмотрели Мирона, который носил русское имя. Перед уходом Лелельгын попросил пустую банку из-под сгущенного молока.

– Я из нее наделаю рыболовных крючков, – сказал он.

Когда гости ушли и Росмунта убрала посуду, Коравье выкурил на ночь папиросу и стал укладываться спать.

– Корав, – позвала Росмунта.

– Что тебе? – лениво откликнулся Коравье, утомленный событиями дня и непривычной ответственностью.

– А как же я? – жалобно спросила жена.

– Не пойму, о чем говоришь? – зевая, спросил Коравье.

– Неужели ты хочешь, чтобы твоя жена оставалась неграмотной? Я ведь нестарая женщина и тоже хочу жить по-настоящему. Если будете учить взрослых людей, то не забудьте и меня.

– Если тебя пустить в школу, что скажут другие женщины? – забеспокоился Коравье. – Тоже захотят учиться грамоте?

– Что же в этом плохого?

– Нет, это дело надо серьезно обсудить, и я один не могу его решить, – сказал Коравье и повернулся к стене, делая вид, что засыпает.

10

Праву писал письмо Маше Рагтытваль. Он долго мучился над пустым листком бумаги, не зная с чего начать. Хотелось написать о своих чувствах, о том, как он мечтает увидеться с ней. Ничего не выходило. Испортив несколько листков, он принялся писать о стойбище Локэ.

«Скоро откроем школу. Честно признаться, боюсь этого дня. Вдруг родители не отпустят детей? Скоро приедут учителя. Если даже опоздаем – ничего страшного. Пусть не первого сентября, но школу откроем…»

В дверь постучали. Праву спрятал письмо под книгой.

– Войдите.

В дверях стоял Ринтытегин. Праву удивился. Он предложил гостю стул и виновато оглядел неподметенный пол.

Ринтытегин проследил за его взглядом:

– Неуютно живете, молодежь.

– Не успели убрать, – оправдывался Праву.

– Ладно, – сказал Ринтытегин. – Не за этим пришел. Но все же странно: вроде бы ходит к вам в гости доктор Наташа…

– Перед ее приходом Володькин быстро наводит чистоту, – улыбнулся Праву.

Ринтытегин закурил.

– Просьба к тебе…

Голос у председателя сельсовета был необычный.

– Словом, придется тебе взяться за тонкое дело, – объявил Ринтытегин.

– Какое?

– Поговорить с Елизаветой Андреевной…

– О чем?

– Не перебивай, а слушай. Пришла телеграмма: учителя едут. А один из них – Валентин Александрович Личко, то есть муж Елизаветы Андреевны…

– Говорят же, что он алкоголик? – удивился Праву.

– Теперь не пьет. Я специально узнавал. Вот… Жалко мне детишек и саму Елизавету Андреевну… Я сам просил, чтобы его прислали. Не может быть, чтобы все у них так и кончилось. Вместе, еще молодыми, они начинали учительствовать в тундре. Верно, пил он. Из-за этого она и ушла…

– А что же я должен делать? – недоуменно спросил Праву.

– Предупреди Елизавету Андреевну. Можешь все свалить на меня… Сам бы пошел, но не умею… Тут надо деликатно…

В комнате правления было, как всегда, оживленно и толпилось много народу. К тому же сегодня пастухи получали деньги. Праву попытался подойти к Елизавете Андреевне, но она едва успевала отвечать на вопросы и подписывать документы, которые ей подсовывал бухгалтер.

– У меня к вам разговор, сказал Праву, показывая своим видом, что разговор должен быть наедине.

– Может быть, во время обеденного перерыва? – предложила Елизавета Андреевна. – Приходите к нам обедать, – пригласила она. – Заодно посмотрите, как я живу.

– Спасибо, – поблагодарил Праву, – приду.

Квартира Елизаветы Андреевны находилась в старом доме. Раньше там размещалась лаборатория геологической партии.

Теперь одна из комнат была превращена в кухню, во второй стояли две детские кровати, а третья – дальняя – принадлежала самой хозяйке.

Когда Праву пришел, вся семья уже сидела за столом. Сын Елизаветы Андреевны Борис большим охотничьим ножом резал хлеб, а девочка в белом переднике поверх платьица разливала по тарелкам суп.

– Борькину добычу едим, – сообщила она.

Борис покраснел и уткнулся в тарелку.

– Такой охотник, – пожаловалась мать. – Хлеба ему не давай, позволь только повозиться с ружьем. Вечно что-то чистит, заряжает, готовит какие-то свои гремучие смеси… Смотри, взорвешься когда-нибудь, – погрозила она пальцем сыну.