Остров Колдун - Рысс Евгений Самойлович - Страница 25

– Ты, Валька, об этом не думай, – сказал я. – Ты о том думай, что сейчас по всему морю суда рыщут, самолеты над морем летят, по радио переговариваются. С берега спрашивают: «Ну как, не видать там Даню и Вальку?» А с судов, с самолетов отвечают: «Нет, пока не видать. Но ничего, скажите докторше, чтобы не беспокоилась. Найдем её ребят».

Мне самому понравилась эта картина. Я как-то раньше не думал об этом, а теперь представил себе, как в рубках стоят капитаны, в самолетах штурманы прокладывают курс, радисты отстукивают срочные сообщения, и все это из-за нас. Как ни говорите, а здорово!

Валька быстро вошла в игру.

– Гудок на судне гудит: «Найду-у-у!» А мотор на самолете ревет: «Р-р-разы-щем!» – сказала она. Потом помрачнела и добавила: – Скорей бы!

Мы оба долго молчали. Холод проникал в рукава и за шиворот. И слабый я был. Можно, допустим, не думать о том, что хочется есть, а все равно, если голодный, ноги становится как ватные и руки слабеют. Я задумался и сам не заметил, что сказал громко:

– Ну куда, куда он спрятал? Куда он мог спрятать?

Валя, наверное, думала о том же. Она очень оживилась.

– Даня, – оказала она, – давай ещё поищем. Не мог же он все съесть. Значит, где-то лежат хлеб и консервы. Ты не помнишь, какие там были консервы, Даня?

Я не стал ей отвечать на этот глупый вопрос. Не всё ли равно какие! Стали бы мы с ней сейчас разбирать, мол, эти мы любим, а эти мы не едим.

– Тут не искать надо, – сказал я, – тут думать надо. Тут какая-то хитрость есть.

– Какая хитрость? – удивилась Валя.

– То-то и дело, что не поймешь. Конечно, я охотнее бы поговорил об этом с Фомой; он парень, неглупый, и у него могли быть интересные соображения. Но Фома стоял на своём посту, я – на своём, и никак нам нельзя было переговорить. А между тем мне приходили в голову мысли, над которыми следовало подумать, и я решил, что лучше я хоть при Вале их выскажу, чем буду хранить про себя. Когда вслух рассуждаешь, то многое становится понятным.

– Ты слышала, Валя, – сказал я, – что был такой знаменитый сыщик Шерлок Холмс?

– Он расследовал дело «Баскервильской собаки» и дело «Пёстрой ленты», – деловито сказала Валя, – и ещё много интересных дел.

Я кивнул головой:

– Он самый, Так вот, он всегда осматривал место преступления, замечал все мелочи, а потом закуривал трубку или на скрипке играл и думал. И все, понимаешь, принимал во внимание, ставил себя на место преступника… Раз!… И вдруг всё понимал.

– Ну, ну, и что же? – нетерпеливо спросила Валя. У неё разгорелись глаза, и она даже стала ерзать на камне от нетерпения. – Так ты тоже все хочешь понять?

– Постараюсь, – скромно сказал я. – Вот давай порассуждаем, представим себе все, как было, поставим себя на место Жгутова и…

– … и рраз… всё поймем!… – восторженно перебила меня Валя. – Да?

– Постараемся, – поправил я её опять. В Валькином возрасте все кажется легким: раз – и готово. Я-то уже понимал, что все это далеко не так просто. Я встал и, прохаживаясь взад и вперед – так, кстати, мне было и теплее, – начал рассуждать вслух:

– Когда Жгутов мог вынести с бота продукты? Сначала мы все были вместе. Помнишь? Бот выбросило, Фома пришел за нами, и мы все собрались возле Фомы Тимофеевича. Жгутов был, во-первых, с нами, я его помню, а во-вторых, мы все собрались около бота. Значит, в это время он вынести ничего не мог.

– Так, так, – закивала головой Валя, ёрзая на камне от нетерпения. – Правильно, правильно.

– Дальше мы с тобой и с Фомой пошли искать пещеру, а– тетя Глаша сидела возле бота, охраняла Фому Тимофеевича. Значит, опять-таки ничего Жгутов вынести из бота не мог.

– Так, так, – кивала Валька головой.

– Потом мы тащили с бота постели и перетаскивали их в пещеру. А тетя Глаша по-прежнему сидела у бота. Жгутов ничего вынести с бота не мог.

– Не мог, – увлеченно повторила Валька.

– Потом мы повели Фому Тимофеевича в пещеру. Жгутова с нами не было. В пещере мы уложили Фому Тимофеевича, сняли с него сапоги, немного поразговаривали, и он послал нас на бот за флагом. Мы пошли на бот, и уже в это время там не было спичек. Значит, Жгутов уже к этому времени всё с борта вынес. Значит, он выносил именно тогда, когда мы были в пещере.

– Даня, – сказала Валя, – я даже не знала, что ты такой умный! Ты прости» я иногда обижала тебя…

– Ладно, – сказал я скромно, – будем рассуждать дальше. Сколько времени мы провели в пещере? Ну, допустим, пятнадцать минут. Ну, возьмем с запасом, пусть даже двадцать.

– Ну, пусть двадцать, – согласилась Валя.

– Ну, скажем, Жгутов влез в бот, пока мы вели Фому Тимофеевича – мы шли к боту спиной, – ну, сколько мы шли? Пять минут самое большее.

– Самое большее, – кивнула головой Валя.

– Значит, всего двадцать пять минут. Не могло же сходиться время секунду в секунду, не мог же Жгутов точно знать, когда мы выйдем из пещеры. Значит, должен был он хоть пять минут иметь в запасе. Значит, самое большее было у него времени двадцать минут.

– Двадцать минут, – как эхо, откликнулась Валя.

Она была вся поглощена моим рассуждением. Глаза у неё горели. Она даже сбросила одеяло, ей стало жарко от возбуждения.

– Теперь посмотрим, что он должен был сделать за эти двадцать минут. Он на острове в первый раз. Значит, он не мог знать заранее, что, мол, там-то и там-то есть какое-то место, которое почти невозможно обнаружить и в котором можно спрятать целую кучу, продуктов. Значит, он должен был найти такой тайник. Мы осмотрели остров внимательно и ничего не нашли. Значит, найти тайник не так просто. Ну, скажем, ему повезло. Но десять минут должен он был на это потратить?

– Десять минут, – согласилась Валька.

– Остается у него десять. За это время он должен был влезть на бог, – скажем, минута. Взять мешок и дойти до шкафа. Пол наклонный, ходить трудно и в боте темно. Ну, скажем, ещё минута. Он должен был уложить в мешок десять буханок хлеба, двадцать банок консервов, чай, сахар. Нужно на это пять минут?

– Обязательно, – убежденно сказала Валя.

– Значит, семь минут. Теперь нужно ещё собрать спички. Спички лежат в разных местах. Две пачки лежали в ящике в магазин. Это я точно помню. В машинном тоже лежали спички – Жгутов курил. В рубке у фоны Тимофеевича тоже лежали спички. Значит, три места надо было обойти в темноте, идя по наклонному полу, да ещё нашарить спички. Ну, по минуте на каждое место надо класть?

– Надо, – кивнула Валя.

– Вот тебе и все двадцать минут. Теперь надо вытащить тяжелый мешок по трапу, унести его куда-то далеко, потому что у самого бота наверняка спрятать негде, мы же смотрели, да ещё замаскировать.

– Так что же ты думаешь? – волнуясь, спросила Валя.

– Я думаю… – протянул я, по совести сказать, ещё совсем не зная, что я именно думаю, и вдруг вскрикнул: – Понял!

Валька вскочила и стояла передо мной, вся дрожа от возбуждения.

– Что же ты понял? Ну, говори!

– Я понял, – сказал я и вдруг замолчал.

Мне пришла в голову такая мысль. Вальку-то я знаю великолепно. Ей скажи, она сразу потребует, чтоб мы начали действовать. А это не так просто. Жгутов человек сильный и может оказать сопротивление. От него чего угодно можно ждать. Фому Тимофеевича тоже одного нельзя оставить. Значит, очевидно, идти на бот надо Глафире, Фоме и мне. Втроем мы все-таки можем справиться со Жгутовым. А Вальке надо сторожить Фому Тимофеевича. В смысле физической силы она ничего не стоит, но как сигнальщику ей цены нет. Уж кричать-то она умеет как никто!

– Валя, – сказал я, – мы ещё с тобой порассуждаем и обязательно все поймём, но только мне сейчас нужно с Фомой поговорить. Раз ты все равно не спишь, посторожи здесь, а я быстренько сбегаю к Фоме и через пять минут вернусь. Хорошо?

Валька смотрела на меня горящими глазами. Она, не отвечая, кивнула головой. Я быстро побежал на вершину скалы, где прогуливался возле флага замерзший Фома.

Я повторил ему все свое рассуждение.