Девочка ищет отца - Рысс Евгений Самойлович - Страница 17

— Ой-ой-ой, что же делать? Донесёшь — плохо и не донесёшь — плохо. Как быть человеку, как быть?

Закрыв лицо руками, он в отчаянии раскачивался взад и вперёд.

— Тьфу, — сказал Василий Георгиевич, — пакость какая, честное слово! Выведите его, братцы, — тут больная лежит. Ей свежий воздух нужен.

Глава восемнадцатая

Фельдшер побеждает болезнь

День шёл за днём, а Лене не становилось лучше. То она металась на постели, кричала, звала Колю, отца, дедушку, жаловалась, что не может больше идти, то она успокаивалась, замолкала и лежала такая слабая и беспомощная, что даже Александра Петровна, видевшая на своём веку много тяжёлых больных, и та испуганно прислушивалась к её дыханию.

Василий Георгиевич часами просиживал у её постели. Он снова и снова щупал её пульс, пробовал рукой горячий лоб, хмурился, шевелил усами и чуть слышно, про себя, чертыхался.

Колю и Владика не пускали к Лене. Коля подолгу ходил вокруг дома, дежурил под дверью, стараясь расслышать каждый вздох Лены и каждое слово фельдшера. Когда его прогоняли, он пытался заглянуть в окно или, мрачный как туча, сидел на крылечке. Владику ни разу не удалось уговорить его сходить на озеро выкупаться или просто погулять по лесу.

— Не хочется, — отвечал Коля и отворачивался; даже на Владика ему не хотелось смотреть.

Владик привлекал на помощь фокстерьера и ворона. Ворон кричал: «Воронок, Воронуша!» — больше он ничего не умел говорить, фокстерьер служил, весело вскидывал кверху ухо и по команде тявкал. Коля сидел мрачный или улыбался такой невесёлой улыбкой, что даже фокстерьер смущался и отходил в сторону, понимая, что выступление его не имело успеха.

Иногда в самом разгаре упражнений фокстерьера и ворона Коля вдруг спрашивал:

— А твой отец лечил воспаление лёгких?

— Тысячу раз, — уверял Владик, — даже больше.

— А бывает, что… ну, что не удаётся вылечить?

— У отца не бывает. То есть бывает, конечно, но очень редко.

Коля отворачивался, но даже по спине видно было, какое у него скверное настроение.

— Да ты не волнуйся, — успокаивал его Владик. — Хочешь, спроси у ворона! Раньше воронов предсказателями считали.

Коля смотрел на ворона с сомнением, но всё-таки спрашивал:

— Ворон, ворон, скажи мне, выздоровеет Лена?

Ворон хитро косил глазами и говорил своё постоянное: «Воронок, Воронуша!»

— Это значит — выздоровеет! — говорил радостно Владик.

Но Коля с досадой отворачивался:

— Ничего это не значит. Дурак твой ворон. Болтает одно и то же.

Однажды ночью Александра Петровна постучала к фельдшеру в окно. Коля, который теперь не мог крепко спать, а только дремал, сразу вскочил. Фельдшер, натягивая сапоги, сердито посмотрел на него и сказал:

— Сейчас же спать!

Коля знал, что спорить с фельдшером бесполезно. Он тяжело вздохнул, лёг и только смотрел умоляющим, жалобным взглядом. Василий Георгиевич быстро оделся и вышел. Как только за ним закрылась дверь, Коля вскочил и стал одеваться.

— Куда ты? — сонно спросил Владик.

Владик любил поспать и спал всегда очень крепко.

— Спи, — ответил Коля. — Ничего, я сейчас.

Войти в дом к Александре Петровне Коля не решился — он знал, что фельдшер всё равно его выгонит. Из-за двери не доносилось ни одного звука, окна были занавешены. Коля уселся на крылечке, изнывая от тоски и страха. Он вспоминал выражение лица Василия Георгиевича, сопоставлял десятки мелких наблюдений, фразы, сказанные Александрой Петровной, и приходил к твёрдому выводу, что положение отчаянное и что Лена умирает, если уже не умерла.

Луна сияла над деревней, длинные тени тянулись от домов, от деревьев, от колодезных журавлей. Мир в лунном свете был спокоен и величав, а на крылечке сидела, скорчившись, маленькая фигурка, дрожала, всхлипывала и трепетала от ужаса.

Владик тихо подошёл и молча сел рядом с Колей. Как он ни любил спать, но сегодня и он проснулся. Мальчики долго сидели молча. Потом Коля повернулся к Владику.

— Владик, это очень тяжёлый случай?

— Ерунда! У папы бывают случаи в сто раз тяжелей, даже в тысячу раз.

Мальчики снова замолчали. Тявкнула где-то собака. Луна стала заметно клониться к закату.

— Владик, — спросил Коля, — а почему Василий Георгиевич такой мрачный?

— Ты не бойся, — ответил Владик. — Это он всегда такой мрачный.

Долго тянулась ночь. Луна коснулась краем верхушек деревьев, на востоке начали меркнуть звезды, петухи закричали, чтобы проверить, все ли в порядке, и, успокоив друг друга, замолкли.

Наконец неожиданно громко стукнула дверь. Коля и Владик вскочили.

Голубков, усталый, но возбуждённый, стоял на крыльце. Он нахмурился, увидя мальчиков.

— Вы тут? — строго спросил он. — Я ведь велел вам спать.

Коля не отвечал. Он даже дышать не мог от волнения. Голубков усмехнулся, потрепал его по голове и сказал:

— Можешь не беспокоиться: выздоровеет Лена. Кризис прошёл, и температура падает.

Глава девятнадцатая

После всех тревог короткий отдых

Как только Лена начала поправляться, жизнь в деревне очень понравилась Коле. Старики и старухи — единственные оставшиеся в деревне жители — к Коле относились хорошо. С Василием Георгиевичем и Александрой Петровной Коля сдружился так, как будто вырос у них.

Фельдшер был шутлив, энергичен и вспыльчив. Когда лицо его наливалось кровью и усы поднимались кверху, Коля и Владик замолкали и старались незаметно уйти. Но он отходил с удивительной быстротой. Стукнет кулаком по столу, посмотрит на кулак и рассмеётся.

Он прожил в этих местах тридцать лет. Четырнадцать лет назад он женился. Вскоре жена умерла, оставив ему сына. Василий Георгиевич сам воспитал Владика; пока Владик был маленький, сам кормил его с ложечки, сам купал и даже сам чинил ему штаны.

Александра Петровна пыталась было взять это на себя, но фельдшер резко сказал, что он и сам справится.

Когда Владику исполнилось десять лет, отец стал посвящать его в свои дела и советоваться с ним, как со взрослым. Владик знал симптомы многих болезней. Когда отец и сын обсуждали какой-нибудь серьёзный вопрос — например, как обойтись без денег или можно ли принять у бабушки Алексеевой курицу, которую она принесла в благодарность за лечение, — со стороны казалось, что беседуют двое мужчин, двое товарищей по работе.

Коля очень сдружился с Владиком. У него давно не было товарищей-сверстников. Лена была всё-таки значительно младше, и он привык относиться к ней покровительственно. Вдвоём с Владиком они ходили купаться на маленькое озеро недалеко от деревни, состязались в плавании и в беге. С ними ходил фокстерьер. Кот любил лежать на печи, а ворон, которому, по словам Владика, было двести лет, провожал их очень недалеко от дома и торопливо возвращался назад. Он очень боялся новых мест.

Лена быстро поправлялась. У её постели всегда толкался народ. Старики и старухи приносили гостинцы и расспрашивали Лену про отца, про её жизнь. Очень хвалили Ивана Игнатьевича Соломина, говорили, что он, видать, человек хороший и умный. Одобряли и Колю: другие в его годы собак гоняют, а он всё-таки спас Лену и не попался фашистам.

Утро начиналось с того, что мальчики заходили к Лене, иногда приносили ей ворона, который развлекал её, крича: «Воронок, Воронуша!» Фокстерьер ходил на задних лапках или притворялся мёртвым, а Лена смеялась и хлопала в ладоши. Потом мальчики уходили на озеро. Василий Георгиевич разрешил Владику не заниматься, пока здесь Коля, и не давал ему никаких поручений. Потом опять шли к Лене и обедали все вместе у Александры Петровны. После обеда бегали по деревне, иногда заходили к кому-нибудь из соседей или разговаривали с Василием Георгиевичем.

Деревня стояла в стороне от дороги, далеко от городов и сел, и редко-редко бывало, чтобы в неё попадал чужой человек. Оккупация коснулась её сравнительно мало. Фашисты знали, что места эти глухие, гарнизона здесь не держали и наезжали редко, так как побаивались ездить лесными дорогами. Единственным представителем гитлеровской власти в деревне был староста. Он составлял списки на отправку людей в Германию, он выдал дочь вдовы Моргуновой, которая пряталась в погребе, и крестьяне давно бы с ним рассчитались, но за убийство старосты фашисты сжигали деревни и расстреливали жителей.