Биплан - Бах Ричард Дэвис - Страница 15

Но как же им приходилось трудиться, как приходилось трудиться тем первым, кому удалось полететь! Годы их жизни, годы мечтаний уходили на то, чтобы подняться на сотню футов, на десять футов, чтобы хоть на двадцать секунд оторваться от земли. А сегодня мы можем вкушать чистое безграничное удовольствие полета двадцать секунд, затем еще двадцать, потом еще. Прокатись колесами по лугу, а потом взмой вверх и прокатись по верхушке самого высокого дерева. Рассекай воздушную реку кончиком крыла, рукой в перчатке, прищуренными глазами. Это и есть полет. Сила, позволяющая с радостью нестись по небу, рассматривать знакомый мир под любым углом или вообще его не видеть, просто отвернуться и провести час в другом-мире — в мире холмов, равнин, скал, озер и лугов, выстроенных из белизны облака.

Но возьмите пилота вместе с его любимым самолетом и поместите в его любимые условия: луг, где растут отдельные деревья, горы, которые нужно покорять, одиночество в облаках на закате. Редко, очень редко, и только если очень внимательно присмотреться, на его лице можно разглядеть улыбку. Я поймал себя на этом и удивился — почему это так?

Мы летели у самой земли на очень большой скорости в пустыне. Я был ведущим группы из четырех реактивных F-86. Все наши карты были раскрыты: мы выполняли, в соответствии с требованиями командования, учебное задание по полетам на малой высоте; у нас был избыток топлива, поэтому нужно было на полном газу его сжечь; под нами была ровная поверхность земли, над ней залег спокойный утренний воздух. В конце полета нас ждали учебные цели. Я вел солидный самолет, и, согласно пари, каждая пуля, попавшая в цель, стоила пять центов.

В результате, стрелка указателя скорости замерла на отметке 540 миль в час. В результате, нужно было лишь крошечными движениями ручки управления отслеживать подъемы и спуски поверхности земли, да временами перепрыгивать высокие кактусы. В результате, справа и слева от меня летели, держа плотный строй, трое друзей. И мы, все четверо, были полностью погружены в излюбленное дело высокоскоростного бреющего полета и ждущее впереди задание. Восемь тяжелых крупнокалиберных пулеметов заряжены и готовы начать огонь. Четыре серебристые обтекаемые стрелы с изящно изогнутыми крыльями, в утренней пустыне они — сама красота. Вот один из нас, поднимаясь, огибает валун, вот другой ныряет в низину и тут же делает резкий маневр, чтобы обойти одинокое деревце юкка. Мы — словно мальчишки, что играют во дворе в «Пилотов Реактивных Истребителей», с той лишь разницей, что у нас огромные замечательные настоящие игрушки, которые пушечным громом разрывают воздух над головами ящериц, что выбрались погреться на солнце, не тревожа при этом ни одной пары человеческих ушей.

Скорость, мощь и управление ими, игрушки — что доставили нам самое полное удовлетворение. Но на моем лице не было улыбки. Я упустил бесценную секунду радости, отсеял ее, оставив лишь сосредоточенность. Почему же я не улыбнулся? Я бы должен смеяться, петь, если бы место позволило танцевать, то и танцевать.

Вот и урок, полученный от другого самолета, урок, который пришел на скорости 543 мили в час на высоте семь футов три дюйма[11]. Внутрь, пилот, внутрь. Важно только то, что происходит внутри тебя. Снаружи может произойти что-то значительное, что-то бурное, невероятное, но важность и смысл его приходят изнутри. Улыбка — это нечто внешнее, средство общения. А здесь ты можешь быть до краев полон радости и держать ее всю при себе, вслушивайся в нее, чувствуй, вкушай ее, будь просто счастлив. Не нужно никакого общения.

За линиями электропередачи показался Эбурнский аэропорт. Ручку на себя и с ревом вверх, выше проводов. Картина становится четкой и ясной — две бетонные посадочные полосы, две посадочные дорожки, поросшие травой, над бензоколонкой слегка трепещущий ярко-красный ветровой конус. Разворот против ветра, круг над площадкой, выбираем дорожку и часть дорожки, на которой будем садиться. Парашют твердоват, хорошо будет выбраться из кабины и пройтись. На посадку заходит лишь одинокий биплан, биплан, однако, не ведает, что он одинокий, и проворно устремляется к яркой весенней траве.

Хорошая полоса, после многих приземлений на ней даже борозд не осталось. Тихое местечко, приглашающее вернуться вновь на землю, местечко, куда биплан может направить свой путь, как не раз делал он это прежде. Убираем газ — и пропеллер превращается в спокойную ветряную мельницу. Мы скользим вниз, впереди — зелень, гудение ветра в расчалках затихает, он лишь тихонько посвистывает, чтобы напомнить о своем существовании. Ручку управления от себя — и деревья по краям полосы становятся выше, еще выше, и вот уже травы впереди не видать, зато она рекой струится по бокам, теперь ручку на себя, мы теряем скорость, на себя, еще на себя… небольшой толчок — и мы на земле, уже катимся на всех трех колесах, тарахтим и подпрыгиваем на неровностях, из которых растет трава. Левая — педаль — правая — педаль, и вот уже знакомая скорость, на которой можно выпрыгнуть из кабины и пойти пешком. Немного газу, и мы не спеша подруливаем к бензоколонке, вокруг которой столпились несколько строений. Ни старые строения, ни новые: одно — ангар, другое — школа, ее окна выходят в сторону взлетных полос, еще один ангар позади нас. У двери стоят несколько человек, они переговариваются, наблюдая за подруливающим бипланом.

Я на мгновение подаю вперед ручку газа — и мне в лицо пульсирующим потоком ударяет ветер. Теперь левую педаль — и мы разворачиваемся около колонки. Красный рычажок подачи топливной смеси вперед, в положение «холостой останов»[12]. Двигатель работает еще четыре секунды и внезапно замирает, слышно лишь, как тихо хлопают поршни, наконец замирает и пропеллер.

Тумблеры — в положение «выключено».

Отстегнув ремень безопасности и лямки парашюта, стащив с себя перчатки и шлем, я ощущаю легкий теплый ветерок, что исходит не от пропеллера. Все еще солнечно. Тишина. С тишиной я, правда, могу познакомиться лишь весьма приблизительно, поскольку у меня в ушах все еще рычит двигатель, двигатель — призрак — дух этой штуковины, которую мы склонны считать неодушевленной.

Я начинаю наполнять бак, и вокруг собирается небольшая кучка людей. Они молча и с некоторым благоговением взирают на старый самолет. Ученики летной школы, им не часто приходится видеть, как летают старые самолеты. Интересно, они смотрят на биплан как на хранителя древних традиций или просто как на ископаемый экземпляр, который притащился неизвестно откуда? Интересно было бы узнать, но не спросишь же у группы незнакомых людей, смотрят ли они на него как на хранителя традиций. О таких вещах не спрашивают, пока с людьми не познакомишься, не узнаешь поближе.

— Салют. Тут где-нибудь можно перекусить сэндвичем?

7

Биплан продолжает лететь вдоль дороги, на запад, навстречу приключениям и урокам. Из небольших событий, скажем, заправки бака бензином, из более значительных происшествий, вроде аварии на посадочной полосе в Крисчент-Бич, есть чему поучиться, есть что усвоить и применить в будущем.

Внизу, на земле, происходят едва заметные изменения, сосны уступают место все более многочисленным фермам, расстилающим свои зеленые просторы под солнцем. Все происходит так, словно мы в Стране Оз, и дорога, над которой я лечу, вполне могла бы быть вымощена желтым кирпичом. До такой степени аккуратна эта земля, даже с высоты в какую-то сотню футов. На пастбище нет ни единой травинки, выбивающейся из положенного ей места, даже коровы пасутся меж пересекающихся линий, размеченных на земле скрупулезным режиссером. Все по местам! По местам! Мотор! Поехали!

Я чувствую себя вторгающимся в их работу, и сейчас шум двигателя пустит насмарку сделанное звукорежиссером. Где-то здесь, под гигантским дубом, должен находиться звукооператор со своим микрофоном. Но, постой.