Гобелен - Плейн Белва - Страница 60

Обнаженная, Ли выскользнула из кровати, накинула синюю атласную ночную рубашку, в тон синевы комнаты, и вновь скользнула под одеяло. Ее дерзкие пальцы легко похлопали Поля по щеке, возбуждая его.

– О чем ты думаешь?

– Ни о чем особенном.

– Скажи, ты ведь нахмурился.

Ее пальцы разглаживали складки между его бровями.

– Ну же, Поль.

– Хорошо. Я вспоминал, что Мариан никогда не разрешала мне курить.

– Ты все время думаешь о ней, по крайней мере, очень часто, да?

– Естественно.

Ли молчала так долго, что он повернулся, приподнявшись на локте, чтобы посмотреть на нее. Ее круглые темные глаза были встревожены.

– Это потому, что ты чувствуешь себя виноватым перед ней?

Ему потребовалось время, чтобы ответить. «Вина» очень тяжелое, мрачное слово. А чудесное слияние двух тел, жар, который разливается у него в крови подобно вину или солнечному теплу, – кому это вредит? Никому. Но все-таки…

– Мне не нравится лгать, – ответил он наконец.

– И мне тоже.

Он знал это. Ли не принадлежала к тем женщинам, которые торжествуют, соблазнив чужого Мужчину.

– Иногда, Поль, я чувствую себя ужасно рядом с Мариан. У вас на седере[7] или в моем магазине, когда она приходит за покупками. Она считает меня своим другом. Она кажется такой невинной, а я чувствую себя отвратительной. Отвратительной, Поль. Но я не перестаю заниматься тем, что делаю, и не хочу переставать.

Ему не хотелось говорить на эту тему, не хотелось нарушать состояние блаженства и покоя.

– Знаешь, я никогда не упоминала об этом, но я действительно боюсь, что Донал мог сказать ей что-нибудь о Париже.

Поль покачал головой:

– Вряд ли. Да и зачем ему это? Он ничего не добьется, расшевелив осиное гнездо. У Донала в голове совсем другие планы!

Ли хихикнула: осиное гнездо! Да, это, пожалуй, точное название того, во что может превратиться их семья.

Потом уже серьезно она сказала:

– Хенни потеряла бы всякое уважение ко мне, узнай она.

– Да, Хенни пуританка.

– Поколение людей, выросших перед войной, смотрит на жизнь совершенно по-другому, чем мы, ты согласен?

– Не всегда. Как, ты думаешь, отнесся бы к этому Хенк?

– Я не знаю. Он все воспринимает прямолинейно, но иногда мне кажется, что это не будет его шокировать. Новое поколение отличается способностью к состраданию и пониманию! Дай я расскажу тебе, что случилось вчера вечером. У меня возникли проблемы с отоплением, и человек, который следит за печками в нашем квартале, пришел со своим маленьким мальчиком. После подвала они поднялись наверх, и мы поговорили в прихожей. Я ничего не заметила, но Хенк расстроился из-за маленького мальчика: ребенок дрожал в своем легком пальтишке. Он спросил, сколько я заплатила отцу. Я сказала, что заплатила столько, сколько попросил этот человек. Я не могу взять на себя все мировые проблемы, попыталась объяснить я. А он ответил, что все понимает, но что-то кольнуло его, когда он увидел, как они уходят в дождливый вечер с ящиком инструментов, и вспомнил о своей комнате наверху, в которой он жил в возрасте этого ребенка. Надо было видеть его лицо! Он был расстроен до глубины души.

– Он получил это по праву, не так ли?

– Да, да. Хенни и Дэн. И моя собственная мать. Ну, я не похожа на них. Богу известно, что я даю, даю много, но я не могу мучиться. Я не могу выворачиваться наизнанку – Бог мой, зачем?

Входная дверь двумя этажами ниже громко хлопнула. Кто-то, насвистывая, поднимался по лестнице.

– О нет! Это Хенк. – И Ли выпрыгнула из постели, натянула халат. – Боже мой, почему он не вернулся в институт? О, Господи, быстрее, одевайся. О, что я скажу?

Она бросила Полю его одежду.

– Мама? – постучал Хенк в дверь. – Ты не спишь? Я видел у тебя свет.

– О, я только что вышла из душа!

– Я подожду. Я встретил приятеля Мака, и мы проболтали так долго, что я решил лучше вернуться и поехать первым поездом утром. Я уеду до того, как ты встанешь, поэтому мне хочется рассказать тебе кое-что забавное, что рассказал мне Мак. Его мать встретила тебя однажды и…

Ли пыталась затолкать Поля в гардеробную в дальнем конце комнаты.

– Оставайся здесь, пока я поговорю с ним, – прошептала она.

– Ли, это нелепо. Я не могу скрываться и прятаться в гардеробной.

– Пожалуйста. Нельзя, чтобы он застал тебя здесь.

– Но ты только что сказала, что он спокойно к этому отнесется!

– Я имела в виду вообще. Но мать – это совсем другое.

Поль покраснел от стыда. Быть пойманным без штанов! – думал он, натягивая брюки, застегивая рубашку и завязывая галстук. Он вышел из гардеробной, чтобы снять пиджак со спинки стула.

Ли вцепилась в него:

– Иди обратно. Всего минута, потом ты сможешь на цыпочках спуститься вниз и уйти. Только не хлопай дверью, когда будешь ее закрывать.

При всем своем воображении он не мог представить себя в таком унизительном, отвратительном положении. Но совершенно неожиданно ему стало смешно.

– С тобой все в порядке, мама? – позвал Хенк.

– Да, подожди минуту! – ответила ему Ли и зашептала Полю: – Умоляю, оставайся в гардеробной, он не узнает. Куда ты идешь?

– В коридор, как подобает мужчине.

Она заплакала; эта независимая, современная женщина умоляла его:

– Не поступай так со мной. Как ты можешь? Он нежно освободился от нее:

– Пожалуйста, Ли. Он будет больше уважать честность. Кроме того, мы взрослые люди, и он тоже взрослый.

Произнося эти слова, Поль открыл дверь перед изумленным Хенком и в дружеском тоне сказал:

– Я как раз собирался уходить, Хенк. Оставляю вас двоих.

Через плечо Поля Хенк посмотрел на кресло, в котором его мать съежилась в темно-синем халате.

Несколько секунд все молчали. Первым заговорил Хенк:

– Предполагается, что я скажу «что происходит?». Так ведь говорят в подобных случаях?

– Мне жаль, что так произошло, Хенк, – сказал Поль.

– Да, тебе придется пожалеть!

Поль сделал глубокий вдох. «Тебе придется пожалеть». Он вздохнул.

– Твоя мать очень расстроена. Мне кажется, тебе следует пойти к ней и поговорить.

– Я бы сначала поговорил с тобой.

– Как хочешь. Тогда пошли вниз.

Они стояли под канделябром в прихожей. Черные от гнева глаза Хенка были окружены темными кругами, как у совы. Он смотрел угрожающе, словно собирался дать волю кулакам.

– Давно ты приходишь сюда? – спросил он. Поль сердито ответил:

– Если твоя мать захочет сказать тебе, она скажет. Что касается меня, моей жизни и моих привычек – я не буду докладывать тебе.

Поль с трудом сдерживал гнев: молокосос судит и допрашивает его!

– Ты ограбил меня, – сказал Хенк. – Вы оба отняли у меня то, что никогда не сможете вернуть.

– Отняли у тебя что? – Сердце Поля глухо колотилось в груди.

– Уважение, надежду.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь?

Это была ложь, потому что он хорошо понимал юношу. Не надо быть психологом, чтобы знать – мать должна быть «неприкосновенной». А что до образа отца, который он так старательно культивировал, так он, должно быть, распался на тысячи кусочков. Тысячи кусочков за одно мгновение.

– Ты женат!

– Не будь ребенком, Хенк. Где ты живешь?

– Ты считаешь, что я ребенок?

– Мне кажется, что ты будешь более разумным, если немного подумаешь.

– Тебе хорошо говорить. Она моя мать.

– Да, и она была вдовой почти десять лет. Она должна жить монашкой?

– Пусть найдет кого-нибудь и выйдет замуж, но не так. Что, если узнают дедушка с бабушкой? А кузина Мариан? – Черные глаза смотрели на Поля с упреком. – Я всегда так высоко ставил тебя.

Он действительно всего лишь мальчик, подумал Поль, несмотря на медицинский институт и поверхностную искушенность нью-йоркца. Он положил ладонь на руку Хенка.

– Люди, хорошие люди, – начал он, – могут быть вынуждены совершать поступки, далекие от идеальных. И будь у них выбор, они предпочли бы не делать этого. Тебе следовало бы понимать это.