Бегство от безопасности - Бах Ричард Дэвис - Страница 19

— Значит, по-твоему, мы считаемся детьми не потому, что мы бесполезны, а потому, что нам еще необходимо время, чтобы получить всю эту информацию и вырасти, а когда мы станем взрослыми, мы будем ощущать себя точно так же, как сейчас, разве что будем знать больше всяких полезных мелочей.

— Скорее всего, ты прав, — неуверенно сказал он. — Внутри мы будем чувствовать себя так же.

— Неужели тебя это не тревожит?

— С какой стати?

— Мы такие же взрослые, но только бессильные, Баджи! Разве тебе нравится быть бессильным?

— Нет. Я бессилен, но, в отличие от тебя, я…

Он остановился на середине фразы, и, подняв обе ноги, у перся ими в руль. Мы разогнались по Блэкторн-стрит, спускающейся вниз по невысокому холму.

— В отличие от меня ты что?

— Я терпеливый, — крикнул он, перекрывая ветер. — Меня не беспокоит, что деньги зарабатывает мой отец, а не я. Меня не беспокоит, что я еще ребенок. Мне еще многому нужно научиться, пусть это всего лишь мелочи.

— А мне это не нравится. Если внутри я взрослый… Должен быть тест, пройдя который, человек имеет право называться взрослым, независимо от его возраста.

— Всему свое время, — сказал он.

Мой товарищ вернул ноги на педали, ухватился за руль, свернул к бровке и, в последний момент перед ударом вздернув переднее колесо на целый фут от земли, запрыгнул на тротуар. Давно позабыты те дни, когда велосипеды приводили меня в ужас, и я каждый раз бежал жаловаться маме, когда Рой пугал меня, сажая на сиденье и толкая велосипед вперед.

Я въехал на тротуар вслед за Зербом, но только дождавшись ближайшей подъездной дорожки, где бордюрный камень отсутствовал. Я подумал о разнице между нами.

— Тебе не кажется, что ты — особенный?

— Ага, — сказал он и, стоя на педали с одной стороны велосипеда, въехал на лужайку перед своим домом и остановился. — А ты?

Я тоже остановился, замер на педалях, пока велосипед не начал терять равновесие, потом соскочил и положил его на траву.

— Конечно, я — особенный, — сказал я. — Все мы особенные! Назови мне хоть одного в нашем классе, хоть одного во всей школе Марка Твена, кто планирует вырасти и стать неудачником!

Зерб сел на траву, скрестив ноги и опершись о сиденье своего велосипеда.

— Но ведь все так и происходит. Что-то случается между временем, когда мы уверены в том, что мы — особенные, и временем, когда мы начинаем понимать, что это не так и что мы — обыкновенные неудачники.

— Со мной такого не случится, — сказал я. Он засмеялся.

— Откуда ты знаешь? Откуда такая уверенность? Может быть, мы на самом деле еще не взрослые. Может быть, взрослым человек становится только тогда, когда перестает считать себя кем-то особенным. Может, быть неудачниками под силу только взрослым?

— Иногда по утрам я, проснувшись, выхожу из дома, и воздух такой… зеленый, понимаешь? Воздух говорит тебе: «Сегодня что-то случится! Сегодня случится что-то очень значительное». И хотя, сколько я помню, ни разу ничего такого не случалось, но это ощущение… Вроде бы ничего не происходит, но в то же время происходит. Ты понимаешь, о чем я?

— Может быть, тебе просто очень хочется, чтобы что-то произошло?

— Я не выдумываю, Бадж! Честное слово, я ничего не выдумываю. Что-то действительно есть такое, и это что-то будто зовет меня. Ты ведь тоже это слышишь, разве нет? Я имею в виду, ты тоже иногда это чувствуешь?

Он посмотрел мне прямо в глаза.

— Это как бы свет внутри меня, — сказал он, — как будто я проглотил звезду.

— ТОЧНО! И хоть ты тресни, тебе никогда не найти эту звезду, даже с микроскопом величиной в дом!

Мой друг лег рядом с велосипедом и наблюдал за опускающимися сумерками сквозь деревья.

— Днем звезды не увидишь. Нужно закрыть глаза, словно приспособиться к темноте, и тогда увидишь этот слабый свет вдали. Ты это видишь. Дик?

Только близкие друзья могут так разговаривать, подумал я.

— Этот свет — серебристая якорная цепь, уходящая из виду в глубокие воды.

— Глубокие воды! — сказал он. — Ой, точно! А мы ныряем, скользим в глубину, и там глубоко-глубоко цепь приводит к якорю — затонувшей звезде.

Я чувствовал себя дельфином, который вырвался из неволи в открытое море и нашел там друга-близнеца. Не один я чувствовал Нечто, влияющее на нас, — Нечто, не поддающееся словесному описанию.

— Так ты это знаешь, Бадж! Светящийся якорь! Я плыву к нему, и даже если все плохо, все прекрасно. Я погружаюсь все глубже, моя лодка уже не видна на поверхности, а якорь светится ярче самой яркой лампочки и он — внутри меня.

— Да, — сказал он задумчиво и уже без улыбки. — Он действительно там.

— Что же ты собираешься с ним делать? Ты знаешь, что этот… свет… там, и что теперь?

— Думаю, я подожду.

— Ты подождешь? Черт, Бадж, как ты можешь ждать, зная, что оно там?

Надеюсь, он понял, что в моем голосе звучало разочарование, вовсе не злоба.

— А что я еще могу сделать? Вот ты. Дик, что делаешь в свои зеленые утра?

Он сорвал травинку и пожевал ее чистый твердый стебель.

— Мне хочется бежать. Как будто где-то неподалеку спрятан космический корабль, и, если бы я знал, в каком направлении бежать, я бы его нашел стоящим с открытым люком, а в нем — те, кто меня знает, кто вернулся за мной после долгого отсутствия. И вот дверь закрывается — шшшшшшшшшшшшшш, и корабль взлетает — мммммммммммм, и внизу — мой дом, но никто не видит ни меня, ни корабль, а он просто поднимается все выше и выше, и вот я уже среди звезд, почти дома.

Мой друг вращал пальцем переднее колесо своего велосипеда, словно медленную пустую рулетку.

— Ты поэтому спрашивал, не сумасшедший ли ты?

— Отчасти.

— Что ж, — сказал он, — ты действительно сумасшедший.

— Да, и ты тоже.

— Я — нет, — сказал он.

— А как насчет проглоченной звезды?

Он засмеялся.

— Я рассказал об этом только тебе.

— Спасибо.

— И лучше, — сказал он, — если ты не будешь об этом много болтать.

— Думаешь, я рассказываю об этом всем подряд? — сказал я. — Это — в первый и последний раз. Но мы ведь и вправду особенные, и ты тоже это знаешь. Не только ты и я, а мы все.

— Пока не вырастем, — сказал он.

— Брось, Баджи. Ты же в это не веришь.

Он встал в тусклом свете, поднял велосипед и покатил его за дом.

— Не торопись ты так. На все это нужно время. Если ты хочешь всегда помнить о том, кто ты, лучше найди способ никогда не стать взрослым.

Возвращаясь домой в темноте, я размышлял над этим. Может быть, мой корабль никогда меня не найдет. Может быть, я сам должен его найти.

Лесли, продолжая слушать, свернула направо, остановилась у знака «Стоп», и машина снова помчалась по широкой пригородной улице.

— Ты никогда мне об этом не рассказывал, — сказала она. — Каждый раз, когда я уже начинаю думать, что знаю о тебе все, ты выдаешь что-то новое.

— Я не хочу, чтобы ты знала все. Чем больше ты спрашиваешь, тем больше я вспоминаю.

— Правда? Расскажи мне.

— Эти зеленые времена! Иногда мне казалось, что я уже знаю, как все устроено, кто я, почему я здесь и что произойдет дальше. Это нельзя было выразить словами, я просто чувствовал. Это то, о чем я просил, и вот оказался здесь, на этой маленькой планете, в мире иллюзий. Отверни занавес, и там будет настоящий дом. Просто поворот сознания.

— Но занавес опять все закрывал, правда? — сказала она. — Со мной это бывало.

— Да. Он всегда закрывался опять, словно над моим частным кинотеатром закрывалась крыша, и я снова оказывался в темноте и мог видеть лишь, как проходит моя жизнь, в двух измерениях, только похожих на четыре.

Я чувствовал, как Дикки прислушивается внутри меня.

— Однажды во Флориде, возвращаясь в казармы после ночных полетов, я посмотрел вверх, и там был этот гигантский занавес, словно целая галактика Млечный Путь, край которого вдруг на минуту приподнялся. Я замедлил шаг и замер, как вкопанный, глядя в небо.