Абхазские рассказы - Гулиа Дмитрий Иосифович - Страница 3

— Да что там из Абхазии! Ежели оседлать хорошую лошадь и ехать и днем и ночью целых три недели, то едва ли доедешь до тех мест, где наш сын.

— Должно быть, так и есть, а то бы он сбежал оттуда. Видно, забросили его в какую-то ужасную даль. Но неужели же вся Абхазия в руках русского царя?

— Не то что вся Абхазия, но в два-три раза более обширныe страны, чем Абхазия, находятся в руках русского царя.

— Ну, значит, весь мир захватил этот царь. Теперь, как видно, за грехи пришлось ему отвечать. Вот именно, как ты сказал, в прошлую пятницу к Алдызу приходил какой-то парень и paсскaзал княгине, что царя сбросили, арестованных выпустили, что у всех дворян и князей отбирают землю и уничтожают различие между богатыми и бедными. Княгине эта новость показалась очень неприятной ...

— Это вам рассказывал, по всей вероятности, тот самый парень, который часто приходил к Алдызу. Правда, может быть, он и услышал что-нибудь, а сам-то он ничего не смыслит, настоящий чурбан!

— Ты его ни во что не ставишь, а между тем он совсем как студент, — заметила Шарифа.

— Какой же он студент? Он просто болтун.

— Ты не веришь, что он студент? По одному тому, что волосы у него до самых плеч, можно сказать, что он студент. Учти, он человек с большими глазами и с большой головой, а это признак мудрости, ежели ученые говорят правду.

— Эх ты, дура! Он человек неграмотный. Я-то его знаю хорошо. Он болтун, шляется по деревням, покупает в долг дохлых буйволов, а денег не платит. За это ему часто достается. Недавно Латкуч ударил его по голове палкой. Все над ним смеются. Не всяк студент, у кого волосы длинные. Тебе показалось, что он человек хороший, потому что говорил об освобождении ссыльных... Да будут прокляты те, по вине которых пострадал наш сын! Тебе кажется человеком всякий, кто скажет что-нибудь об освобождении арестантов. Подумай сама, не всяк умен, у кого глаза и голова большие. Ежели бы это было так, то сама знаешь, какие головы и глаза у наших буйволов, однако же они остаются буйволами. А у нашего соседа Маква какая большая голова? А ведь он большой дурак. Оставим в покое дураков, поговорим о наших снах. Наш сын или освобожден и находится в пути, или с ним стряслось что-то неладное. Пожалуй, что случилось несчастье. Но что делать нам? Мы ничем не можем помочь. Отвори-ка дверь, кажется, рассвело.

Шарифа открыла дверь; оказалось, что давно взошло солнце.

— Полдень! — с удивлением произнесла Шарифа. — Разговорились ... Пусть горе мое и горе моего сына не дадут покоя тем, кто научил воровать Елкана. Ему за всех пришлось отвечать!

— Ты проклинаешь дворянство, — заметил Марытхва, — но от этого оно стало тучнее. Приготовь-ка лучше что-нибудь, ведь сегодня пасха. Ежели есть у нас счастье, сын вернется здоровым. Во всяком случае, мы скоро услышим о нем.

Mapытxвa встал и вышел во двор.

Прошло два месяца.

Однажды во двор вошел человек. Это был Мыстаф.

Он нес под мышкой вещи Елкана. Молча положил их на нары.

Когда он сообщил, что накануне пасхи Елкан скончался, вся семья подняла раздирающий душу крик ...

Так, бесславно, преждевременно под чужим небом, в чужой стороне, в пасхальную ночь, по вине именитого князя ушел из жизни сын гор.

1918

(1) Священный город.

(2) Разделивших отцовское иаследство.

ЕПИСКОП И ПАСТУХ

В Пицунду, где стоял древний храм как-то приехал епископ на богослужение.

Народу много собралось: все-таки епископ служит, любопытно. Пастух гнал мимо церкви свое стадо. Видит — народ собрался, служба идет. Ему тоже захотелось посмотреть на епископа, он и вошел в церковь. Стоит в углу, босой, в лохмотьях, с топориком зa плечами, и не может глаз оторвать от почтенного бородатого епископа, произносившего проповедь. Стоял, глядел и вдруг заплакал. Епископ, прервав проповедь, обратился к нему:

— Чего ты плачешь, сын мой?

Пастух зарыдал еще громче. Епископ и говорит народу:

— Вот как этот простой человек умилился душой от слова божьего! Скажи им, сын мой, чем тебя так растрогала моя проповедь?

Прихожане обступили пастуха.

— Волки, бродяги, разорвали недавно моего козла! — сказал пастух. — Бедный, бедный козлик, забыть его не могу! Борода у него была в точности такая, как у тебя, батюшка!..

О ЧЕЛОВЕКЕ

У князя Чагу умер молочный брат. К князю был послан горевестник. Он подскакал к крыльцу и, осадив коня, громко позвал:

— Чагу!..

Князь вышел на крыльцо:

— В чем дело?

— Твой молочныЙ брат Сагеса помер! — крикнул гонец.

Надменному князю Чагу не понравилось, что горевестник говорит с ним так свободно. Он сказал в сердцах:

— Я понимаю, что Сагеса умер. Но не могли они, что ли, человека послать ко мне с этой вестью?!

— Извини, князь, но человека послали к человеку, меняк тебе! — ответил гонец, ударил коня плеткой и поскакал дальше.

ЧИНОВНИК И КРЕСТЬЯНЕ

Один важный чиновник из канцелярии самого наместника Кавказа проезжал однажды через село Лыхны. Местные крестьяне поднесли ему хлеб-соль и обратились с просьбой разрешить открыть в селе четырехклассную школу.

— Есть у нас двухклассная школа, — сказал один из крестьян, — но посуди сам, господин, чему можно научиться, окончив два класса? На сельского писца и то не выучишься!.. Всем селом просим: позволь нам открыть четыре класса. Мы сами и содержать будем эту школу.

На это чиновник наставительно заметил:

— Если человек способный — ему и двух классов хватит. А тупице не помогут и десять!

— О, знатный гость,— сказал крестьянин, — ты, по всему видать, окончил всего лишь два класса. Не надо нам другой школы, кроме такой, какую ты окончил!

В толпе поднялся смех, а чиновник еще больше надулся, ткнул кучера кулаком в спину и укатил.

ДВОРЯНИН ГОРЮЕТ

Умерла дочь абхазского владетельного князя. На похороны съехалось много народу. Все горевали и постились: одни потому, что действительно жалели покойную, другие хотели угодить князю-отцу, а третьи — просто боялись его. Приехал на похороны некий Хасан Маан, дворянин, родственник князя. Ему не хотелось поститься, и он пошел в дом к одному крестьянину. Прикинувшись больным, он лег в постель.

Вот крестьяне эти и думают:

«Чем же нам кормить такого знатного гостя? Дать ему скоромную пищу — обидится, скажет: «Умерла дочь владетеля Абхазии, а вы суете мне скоромное, невежи!» Поднести постного — тоже, пожалуй, обидится: «Видите, что человек болен, ослабел, в чем только душа держится, а вы еще лезете к нему с постным. Совсем уморить хотите!»

А дворянин лежит и понимает, что хозяева в затруднении, но виду не подает.

Потом с превеликим трудом он поднял, наконец, голову от подушки и слабым голосом спросил:

— Что это у вас там варится, добрые люди?

— Фасоль.

— А повыше что висит?

— Котел с молоком.

— А на той полке что?

— Посуда стоит.

— В том конце?

— Большая деревянная миска.

— Ну, зачерпните мне этой миской молочка, — кротко сказал ослабевший дворянин.

Дали ему миску, наполненную до краев, и «больной» осушил ее до дна в один присест. Потом отдал хозяйке пустую миску и сказал, печально воздыхая, тем же слабым голосом:

— Теперь можно спокойно умереть!

И повернулся лицом к стене.

А крестьяне только головами качали:

— Да-а!.. Умеют господа дворяне горевать и поститься. Не то что мы, грешные!..

У ХАЛИЛА УКРАЛИ ЛОШАДЬ

Халил из Дала приехал верхом в Адзюбжу к своим старым знакомым. Настала ночь. Усталый Халил завалился спать, а свою лошадь оставил во дворе.