Запах серы - Тазиев Гарун - Страница 15

25 лет на вулканах мира

На вулканах Аляски

Освоение профессии

Центральная Африка

Мне было почти 34 года, и за плечами — довольно бурная жизнь, в которую занятия боевым боксом и одиночные альпинистские восхождения внесли столько же острых ощущений, сколько эпизоды войны и подполья 1940–1945 годов, когда случилось событие, поразившее меня в самое сердце. Оно открыло тогдашнему романтически настроенному геологу-изыскателю его подлинное призвание вулканолога. Я имею в виду боковое извержение крупного щитового вулкана Ньямлагира, расположенного в Центральной Африке в районе озера Киву. Произошло это 1 марта 1948 года.

Я знал тогда о вулканах лишь то, что писалось в учебниках, то есть почти ничего. Пятимесячное извержение Ньямлагиры стало моей начальной школой. Там я обнаружил, что эффузивные извержения, при которых лава подчас струится, как вода, сопровождаются — вопреки утверждениям учебников — локальными вспышками. Эти вспышки, правда, не идут в сравнение с колоссальными взрывами эксплозивных извержений, но весьма опасны для того, кто вздумает совать нос в разъяренную пасть вулкана. Совать нос в данном случае не было метафорой; будучи полным профаном, вооруженным вместо инструментов одним любопытством, я решил не только посмотреть, но и понюхать вулкан. Нос — удивительно тонкий портативный прибор, которым наделила нас природа. С его помощью я надеялся уловить присутствие двуокиси серы, соляной кислоты или сероводорода по характерному запаху тухлых яиц. В результате интенсивного обследования, напоминавшего скорее работу собаки-ищейки, нежели ученого-исследователя, многообещающая карьера геолога едва-едва не закончилась там же, у южного подножия Ньямлагиры. Спустившись за образцами кристаллов серы в один из побочных кратеров, зиявших в остывавшей лаве, я был внезапно, повержен в беспамятство скопившимся на дне газом. Не окажись двое моих случайных спутников споры на руку и достаточно сильны, чтобы вытянуть меня из передряги, я бы не смог советовать посетителям вулканов остерегаться впадин, пещер и гротов в полях базальтовой лавы. Ведь именно там может оказаться скопление двуокиси углерода — бесцветного газа тяжелее воздуха. А он разит наповал.

Происшествие в Африке позволило мне вырваться из рутины чиновничьей службы и столкнуться с трудностями, в числе коих спуски в кратеры были отнюдь не самыми тяжкими. Я научился иметь врагов и даже ценить этот факт; еще более, чем в войну, я понял, что молчаливое (или крикливое) большинство не столь уж отважно; одновременно я постиг бесценность подлинной дружбы.

Я прочел о вулканах все, что удалось достать, и меня охватило жгучее желание непременно посмотреть самому, узнать и пощупать наяву самых знаменитых представителей вулканического семейства: Везувий, Этну, Стромболи, Кракатау, Фудзияму, Мерапи, Косегуину, Килауэа, Катмай, Сакурадзияму, Попокатепетль, Момотомбо, Геклу… Сколько еще! Я начал с наименее удаленных.

Италия

Самый знаменитый в мире вулкан — Везувий погружен в глубокую спячку после последнего извержения в 1944 году. Свою славу он заслужил многими «подвигами» в прошлом. Все знают, какую катастрофу произвело его неожиданное пробуждение после многовекового сна. в 79 году новой эры, когда десятиметровый слой пепла засыпал город Помпеи, а поток грязи затопил Геркуланум и Стабию.

То спящий, то вступающий в длительные фазы извержения Везувий располагался в центре средиземноморской цивилизации, по соседству с красавицей столицей тогдашнего Неаполитанского королевства. Без всякого риска и особых усилий желающие могли ездить любоваться игрой лавы и высоченными «пиниями дыма» — загадочными столбами газа и пепла, то сверкающими белизной водяного пара, то темно-серыми, черными или ржавыми от вулканической пыли. Описанный «естествоиспытателями» (учеными-исследователями) и «путешественниками» (туристами, выгодно отличающимися от нынешних) вулкан приобрел всемирную известность. Репутация его еще более укрепилась благодаря десятку мощных извержений в XVII–XX веках; некоторые из них оказались разрушительными и даже гибельными для местных жителей.

В десяти часах морем к югу от Везувия находится Стромболи, самый постоянно действующий вулкан: не известно, чтобы он «отдыхал» с начала человеческой истории, то есть применительно к этому району мира последние 3 тысячи лет. Его огненная пасть постоянно изрыгает, к восхищению зрителей, струи бомб и шлака, но его мнимая пунктуальность (взрыв каждые 20 минут) — из разряда того вздора, что молва и учебники пережевывают уже больше века. За последние 25 лет я провел там достаточно времени, чтобы утверждать: интервалы между выбросами из обоих жерл колеблются от нескольких секунд до нескольких часов. Фейерверк взлетает на высоту до 300 метров, редко выше.

Нынешний кратер можно без риска рассматривать с уступа самого первого вулкана. Северный бок этого «палео-Стромболи» был разворочен гигантским взрывом, и в открывшейся пропасти на высоте 700 метров поместился образованный шлаковыми выбросами откос, называющийся Шара-дель-Фуоко. С бельведера, созданного из массы старого, потухшего вулкана, иногда можно спуститься в абсиду, на краю которой эруптивные отверстия следуют одно за другим на протяжении сотни метров вдоль глубочайшей трещины.

Приблизиться к жерлам и бросить в них нескромный взгляд стало с первого же посещения непременной целью всех моих приездов. Разумеется, подбираться к воронкам следует только тогда, когда их взрывная деятельность стихает, а у вас имеется защитное снаряжение и опыт пребывания в подобных местах; в противном случае риск очевиден, как это подтвердила недавно гибель одного юноши, убитого вулканической бомбой. Поскольку сейчас корыстные и слабо подготовленные гиды, пользуясь наивностью туристов, предлагают им взобраться на Стромболи и Этну, а любопытные все чаще забредают в опасную зону, я обязан предупредить их: «Берегитесь!» Необходимо знать, что это предприятие по плечу лишь физически и психологически подготовленному специалисту. Здесь то же самое, что в горах: как не устает повторять отличный проводник Гастон Ребюффа, риск ради удовольствия противен самому духу альпинизма. Иными словами, бороться надо с трудностями, но не с опасностью. Кстати, эта аксиома годна для любых занятий, от езды на мотоцикле до вождения автомобиля, а не только для осмотра действующих кратеров.

В 1949–1963 годах Стромболи был одним из наших излюбленных объектов. Постоянная активность и относительная доступность жерл, равно как и малая удаленность от Парижа, сделали этот вулкан на Липарских островах прекрасной лабораторией. Где еще можно вволю наблюдать извержения и пытаться делать замеры его параметров? Поначалу нам приходилось довольствоваться наблюдениями «естествоиспытательского» типа. Измерения с помощью примитивной аппаратуры, что мне удавалось раздобыть, в лучшем случае были малоценными: приблизительная высота выбросов, количество активных жерл, качественный состав того или иного газа, определяемые оптическим пирометром температуры. Данные волей-неволей получались отрывочные, сравнивать их было не с чем, а значит, они не поддавались ни коррекции, ни истолкованию. Между тем только сопоставление различных переменных может привести к раскрытию законов, определяющих такое сложное явление, как вулканическое извержение.

Мало-помалу наши возможности увеличивались. Друзья энтузиасты, столь же компетентные, сколь и бескорыстные (а в то время это было большой редкостью в университетских кругах!), сопровождали меня в восхождениях, помогая своими знаниями и инструментами. У Эли Петершмидта были сейсмографы, у Армана Дельсемма — полевой спектрограф, у Жака Лабейри — оборудование для отбора газовых проб, у Франко Тонани и Ивана Эльскенса — специальная химическая аппаратура для анализа эруптивных газов… Именно на малом северо-восточном жерле Стромболи, появившемся в 1963 году, нам удалось с Эльскенсом и Тонани произвести на месте несколько замеров пропорций углекислого газа и водяного пара в газах. Продолжительностью в несколько минут с интервалами в двадцать секунд эти замеры позволили нам доказать первоначальное предположение о том, что состав эруптивных газов меняется быстро и в значительных пределах. Мы обнаружили, что действительность шла дальше наших умозаключений — некоторые значения за считанные секунды поднимались от 2 до 40 процентов, а то и выше!