Мир в табакерке, или чтиво с убийством - Рэнкин Роберт - Страница 12

– Что!? – вскричал Норман. – Не может быть!

– Может. Такова собачья природа, видите ли. Он ничего не мог с собой поделать. Госпожа мэр потребовала, чтобы Доггарта отвели к ветеринару.

– Чтобы его убили?

– Нет, – сказал профессор. – Чтобы ему постригли когти. И нас пригласили еще раз – на ужин.

Мы снова переглянулись, а потом, наконец, рассмеялись. В конце концов, это были пятидесятые годы, и даже речи еще не шло о таком понятии, как «политкорректность».

В наши дни, понятное дело, никто не решится пошутить подобным образом.

– Ну так что у вас тогда есть? – спросил Норман. – На что здесь можно посмотреть?

Профессор Мерлин золотозубно улыбнулся.

– Ты ведь очень грубый мальчик, не правда ли?

Норман кивнул.

– Очень. Вот почему полезно быть сыном хозяина кондитерской лавки. В частности.

– А, привилегии! – профессор Мерлин изобразил на лице зависть. – Так что я вам могу показать? А, ну да, несомненно, и прочая, и прочая. Я знаю одну вещь, которая несомненно подойдет.

И с этими словами он весело развернулся на каблуках, и повел нас через весь круг к своему фургону. Мы, шаркая, тронулись за забавным стариком, Т.С. Давстон – насвистывая и ухмыляясь, Норман – втихомолку разворачивая «Шарики-жеварики» в кармане и украдкой отправляя их в рот, а я – почесывая семейство зудней, на днях поселившееся в моем пупке.

Возможно, именно это навело меня на размышления о семейных связях, потому что мне вдруг пришло в голову, что одна из тянущих канат лохматых цыганок может быть заблудшей матерью Нормана.

– Ну вот и пришли, – сказал профессор, когда перед нами показался особенно импозантный фургон. Это было величественное древнее сооружение, расписанное завитушками и цветами несомненно цыганского происхождения – золотыми, серебряными и перламутровыми. По верху фургона шла надпись «ЛУЧШЕЕ ВО ВСЕХ МИРАХ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ ПРОФЕССОРА МЕРЛИНА» преогромными буквами, и по всем стенкам плясали слоны, страусы, танцовщицы и жонглеры, намалеванные размашистыми мазками.

– Выпендреж, – сказал Норман, жуя конфету.

– А теперь заходим. Вперед! – Мы осторожно, прижавшись друг к другу, взобрались по ступенькам, и я толкнул дверь. Когда я заглянул внутрь, мне вспомнились слова Говарда Картера, который, проделав дыру в стене гробницы юного фараона, посветил туда факелом, и в ответ на вопрос, что он там видит, ответил:

– Чудеса. Я вижу чудеса, – сказал Картер.

Мы гуськом втянулись в фургон профессора.

– Садитесь, садитесь.

И мы сели.

По стенам были развешаны многочисленные плакаты, цирковые и ярмарочные, с обещаниями невероятных зрелищ и невиданных развлечений. Но чудеса были не в этом. Чудесами были хитрые медные приспособления. Необъяснимого назначения викторианские механизмы, кругом маятники, регуляторы и позвякивающие цепи, и все это двигалось, вертелось, качалось, и деловито жужжало – хотя что именно они делали, сказать было невозможно.

– Это что за старый хлам? – спросил Норман.

– Труды иных веков, – улыбнулся профессор. – Забытые технологии.

– Ну да, и что они делают?

– Они ничего не делают, Норман. Они не делают ничего, они просто есть.

Норман пожал плечами и продолжал жевать.

– Освежительные напитки, – сказал профессор, разливая лимонад по высоким зеленым бокалам. – Можно и покурить. Вы какие предпочитаете?

– У вас таких нет, – сказал Норман.

Профессор Мерлин протянул ему бокал с лимонадом.

– Испытай меня, – сказал он.

– «Макгаффин», стодвадцатые.

– Легко, – сказал профессор Мерлин, и взял длиннющую сигарету прямо из воздуха.

Норман взял ее и внимательно осмотрел.

– Неплохой фокус, – надувшись, сказал он.

– Эдвин?

– Со мной проще, – сказал я. – Что угодно.

– А если посложнее?

– Ну ладно, – я ненадолго задумался. – Я бы хотел попробовать византийских.

– Ага, и я тоже, – сказал Т.С. Давстон. – Весь вопрос в том, что купить их можно только в Греции.

– Значит, две византийских. – Профессор щелкнул пальцами, и мы взяли каждый по сигарете. По настоящей византийской сигарете. Естественно, мы, не мешкая, закурили.

– Я тоже такую хочу, – сказал Норман.

– Поздно. Однако, – профессор Мерлин дотянулся до изящного журнального столика, искусно сделанного из слоновьей ноги, и взял в руки небольшую элегантную шкатулку, – у меня есть кое-что, что тебе, я думаю, понравится.

Норман затянулся доставшейся ему сигаретой.

– Сласти, – сказал профессор, протягивая ему шкатулку. – Это очень редкая шкатулка с очень редкими сластями.

– Давайте, – сказал Норман.

Профессор Мерлин снова сверкнул улыбкой. – Прекрасная шкатулочка, не правда ли? Обита великолепной кожей, прекрасно выделанной. Качество обработки выше всяких похвал.

– Так что насчет сластей? – спросил Норман.

– Держи шкатулку и угощайся, а я тем временем поведаю тебе историю, которая, как я надеюсь, докажет, что ваш визит – не пустая трата времени.

– Я бы лучше мальчика-собаку посмотрел. – Норман с трудом снял со шкатулки крышку и погрузился в поглощение сластей.

– Я был хозяином балагана уже много, много лет, – сказал профессор Мерлин, усаживаясь на похожее на трон кресло, все из костей, таинственным образом удерживаемых вместе большущими пряжками.

– Думаю, что могу смело сказать: все, на что стоит взглянуть, я уже видел. Я странствовал по всему нашему миру и был во многих, весьма необычных, местах. Стоило мне прослышать о замечательном артисте или небывалом уродце, и я шел навстречу этим слухам. Я доходил до их источников. С гордостью могу сказать, что в моем балагане выступали величайшие артисты этого века. И любого другого, впрочем.

Однако (и это очень весомое «однако») каждый из тех, кто занимается балаганным делом, мечтает о том, что когда-нибудь ему попадется нечто ПОТРЯСАЮЩЕЕ. Нечто настолько экзотичное, настолько великолепное, что толпы зрителей, которые будут ломиться на представление, превзойдут все когда-либо имевшиеся ожидания. В этом смысле Барнуму и его цирку, безусловно, повезло – нашелся генерал Том Там, Мальчик-с-пальчик, но для большинства из нас этот поиск все еще не закончен.

– А эти конфетки неплохи, – сказал Норман. – Вкус какой-то… мясистый, я бы сказал.

– Заткнись! – Т.С. Давстон ткнул Нормана локтем. – Продолжайте, пожалуйста, дядюшка.

– Спасибо, Берти. Итак, как я уже сказал, мы ищем и продолжаем искать. Впустую, большей частью. Возможно, это и к лучшему. Возможно, лучше продолжать искать, чем действительно найти.

– Как это? – спросил Т.С. Давстон. – Если тебе чего-то хочется – лучше, чтобы это у тебя было, чем чтобы этого у тебя не было.

– Возможно, ты прав, но мне не удалось в этом убедиться. Более того – совсем наоборот. Видишь ли, я нашел то, что искал, и понял, что лучше бы мне было этого не находить.

Старик помолчал, вытащил табакерку и засунул в ноздри понюшку «Крофорд Империал».

– Я ездил со своим балаганом по Индии, – продолжил он, – где надеялся разыскать факира, который знает секрет легендарного фокуса с веревкой. Но мне встретилось кое-что еще более удивительное. Кое-что, чего я желал больше, чем все, чего я когда-либо желал. Я сказал – кое-что? Нет, кое-кто. Она была танцовщицей в храме, настолько прекрасной, настолько совершенной, что отнимала все твое сердце. Она двигалась столь грациозно, что хотелось плакать, глядя на нее, а когда она пела, казалось, что ты слышишь ангела.

Я сразу понял, что если мне удастся склонить это прекрасное создание к тому, чтобы поехать со мной и выступать в моем представлении, мое будущее будет обеспечено. Мужчины на Западе будут падать к ее ногам. Она станет моей славой – и моим состоянием.

– Ну и как, стала? – спросил Норман.

– Сейчас схлопочешь, – сказал Т.С. Давстон.

– Славой? – сказал профессор. – Скорее позором. Я разыскал опекунов этой девушки. Жители деревни не горели желанием говорить со мной, но я напоил нескольких, и они указали, в которой из хижин я смогу их найти. Впрочем, вряд ли можно было назвать это грязное, покосившееся жилище из тростника и глины хижиной. Я постучал и вошел, и увидел древнего старца, который курил кальян. Это ископаемое не говорило по-английски, так что я вел разговор на его родном языке. Я говорю более, чем на сорока языках, и мне удалось добиться того, чтобы он меня понял.