Швейк в денщиках у фельдкурата - Гашек Ярослав - Страница 5

— Покоя не дадут с этим соборованием! — ворчал он, неохотно одеваясь. — Вздумается же им обязательно умирать как раз в тот момент, когда человек разоспался! А потом торгуйся с ними о плате.

В прихожей произошла встреча между представителем бога среди вршовицких мирян и представителем бога при военном ведомство. Собственно говоря, это был спор штатского с военным. В то время, как штатский ксёндз утверждал, что походному алтарю не место в диване, военный ксёндз отвечал так: тем более ему не полагается попасть из дивана в ризницу костёла, который посещается только штатскими.

Швейк вставлял в разговор разные замечания, вроде того, что легко обогащать бедный костёл за счёт казны, причём слово «бедный» произнёс не без иронии.

Наконец, они прошли в ризницу, и ксёндз выдал фельдкурату походный алтарь под расписку следующего содержания:

«Получил походный алтарь, который случайно попал в храм, что на Вршовицах.

Фельдкурат Отто Кац».

Походный алтарь Швейк благополучно погрузил на пролётку, а сам сел к извозчику на козлы. Фельдкурат расположился поудобнее и положил ноги на пресвятую троицу.

Швейк болтал с извозчиком о войне. Извозчик оказался бунтарём: делал разные замечания о непобедимости австрийского оружия, вроде: «Так в Сербии, значит, наложили вам по первое число?» — и так далее.

Когда они проезжали продовольственную заставу, на вопрос, что везут, Швейк ответил:

— Пресвятую троицу и божью матерь с фельдкуратом.

На учебном плацу тем временем их уже ждали с нетерпением отправляющиеся в поход отряды. Ждать пришлось долго. Швейк и фельдкурат поехали сначала за призовым кубком к поручику Витингеру, а потом в Бржевновский монастырь за дарохранительницей, воздухом и другими атрибутами обедни, в том числе и за бутылкой церковного вина.

Из всего этого видно, что не так-то просто служить полевую обедню.

— Валандаемся по всему городу! — сказал Швейк извозчику, и это была правда.

Когда они подъехали к учебному плацу и уже подошли к помосту с деревянным барьером и столом, на котором должен был быть поставлен походный алтарь, выяснилось, что фельдкурат забыл позаботиться о министранте.

Ему постоянно прислуживал при обедне один пехотинец, который предпочёл сделаться телефонистом и уехать на фронт.

— Не беда, господин фельдкурат, — заявил Швейк, — я могу его заменить.

— А вы умеете министровать?

— Никогда этим делом не занимался, — ответил Швейк, — но попробовать можно. Теперь ведь война, а во время войны люди берутся за такие дела, о которых им прежде и не снилось. Уж как-нибудь там эту ерунду «И со духом твоим» к вашему «Благословение господне на вас» припаяю. В конце концов не так уж, думаю, трудно ходить около вас, как коту вокруг горячей каши, помогать вам умывать руки и подливать в чашу вина…

— Отлично! — сказал фельдкурат. — Только воды мне в чашу не наливайте. Вот что: вы лучше немедленно же и в другой кувшин налейте вина. А остальное я сам вам буду подсказывать, когда вам итти направо, когда — налево. Когда я тихонько свистну один раз, то это значит «направо», два раза — «налево». Требник особенно часто ко мне не таскайте. Остальное пустяки. Не боитесь?

— Я ничего не боюсь, господин фельдкурат, и даже министрования.

Фельдкурат был прав, заявляя, что остальное — пустяки. Всё шло как по маслу.

Речь фельдкурата была весьма лаконична:

— Солдаты! Мы собрались здесь для того, чтобы перед отъездом на поле брани обратить свои сердца к богу, дабы он даровал нам победу и сохранил нас невредимыми. Не буду вас долго задерживать, желаю вам всего наилучшего.

— Вольно! — скомандовал старый полковник на левом фланге.

Полевая обедня зовётся «полевой» потому, что подчиняется тем же законам, как и военная тактика на поле сражения. При продолжительных манёврах войск в тридцатилетнюю войну и полевые обедни были продолжительными; при современной тактике, когда передвижения войск необычайно быстры, и полевая обедня должна быть такой же подвижной и быстрой.

Обедня продолжалась ровно десять минут. Тем, кто стоял близко, казалось очень странным, почему во время обедни фельдкурат посвистывает.

Швейк налету ловил сигналы и появлялся то по правую, то по левую сторону алтаря, не произнося ничего иного, кроме: «И со духом твоим». Его беготня вокруг фельдкурата смахивала на индейский танец вокруг жертвенника. Но в общем всё произвело очень хорошее впечатление и рассеяло скуку пыльного, угрюмого учебного плаца, обрамлённого аллеей сливовых деревьев и отхожими местами, запах которых заменял мистическое благовоние ладана в готических храмах. Обедня привела всех в хорошее настроение. Офицеры, сгруппировавшись около полковника, рассказывали анекдоты, так что всё было в порядке. То там, то здесь среди солдат слышалось: «Дай разок затянуться». И, как жертвенный дым, поднимались к небу синеватые облачка табачного дыма. Закурили и все унтер-офицеры, когда увидели, что закурил сам полковник.

Наконец, раздалось: «На молитву!» Подняв пыль, серый квадрат военных мундиров преклонил колена перед кубком поручика Витингера, полученным им за состязание в беге Вена— Медлинг.

Чаша всё время была полна, и каждая манипуляция фельдкурата сопровождалась сочувственной критикой солдат.

— Здоровый глоток! — прокатывалось по рядам.

Священнодействие было повторено дважды. Затем ещё раз раздалась команда: «На молитву!» Хор на закуску грянул «Храни нам, боже, государя», и, вздвоив ряды, колонна двинулась в поход.

— Собирайте манатки, — сказал Швейку фельдкурат, кивнув на походный алтарь. — Нужно развезти всё по местам.

Они поехали на том же извозчике и честно вернули всё, кроме бутылки церковного вина.

Когда они приехали домой и несчастный извозчик отправлен был рассчитаться в комендантское управление, Швейк обратился к фельдкурату:

— Осмелюсь спросить, господин фельдкурат, должен ли министрант быть того же вероисповедания, что и ксёндз, при богослужении которого он прислуживает?

— Безусловно, — ответил фельдкурат. — Иначе обедня была бы недействительна.

— Господин фельдкурат! Произошла крупная ошибка, — заявил Швейк. — Дело в том, что я — вне вероисповедания. Не везёт мне, да и только!

Фельдкурат взглянул на Швейка, с минуту молчал, потом похлопал Швейка по плечу и сказал:

— Подите выпейте церковного вина, что там от меня осталось, и считайте себя вновь вступившим в лоно церкви.

Швейк едет соборовать

Фельдкурат Отто Кац задумчиво сидел над бумагой, только что принесённой из казарм. Это был циркуляр военного министерства:

«Настоящим военное министерство отменяет на время военных действий все имевшиеся до сих пор предписания, касающиеся последнего причащения воинов. К исполнению и сведению военного духовенства устанавливаются следующие правила:

п. 1. Соборование на фронте отменяется.

п. 2. Тяжело раненым и больным не разрешается с целью соборования перемещаться в тыл. Чинам военного духовенства вменяется в обязанность виновных в неисполнении сего немедленно передавать в соответствующие военные учреждения на предмет дальнейшего расследования.

п. 3. В военных госпиталях в тылу соборование может быть совершено в порядке групповом и на основании заключения военных врачей, поскольку указанный обряд не нарушает работы упомянутых учреждений.

п. 4. Военное духовенство обязано по предложению главных врачей госпиталей совершать обряд соборования над лицами, указанными управлением госпиталя».

Затем фельдкурат перечитал ещё раз отношение военного госпиталя, в котором ему предлагалось явиться завтра в госпиталь на Карловой площади соборовать тяжело раненых. Фельдкурат позвал Швейка:

— Послушай, Швейк, ну, не свинство ли это?

Как будто на всю Прагу нет ни одного фельдкурата, кроме меня! Почему туда не пошлют хотя бы этого набожного ксёндза, который ночевал у нас недавно? Придётся вам ехать на Карлову площадь соборовать. Я забыл даже, как это делается.