Кошки-мышки - Рэнкин Иэн - Страница 6

— Видела.

— В гостиной?

Девушка, казалось, не поняла.

— Почему в гостиной? Наверху, в спальне.

— Ясно.

Ребус продолжал рисовать круги. Он пытался представить себе, как Ронни, еще живой, спускается вниз после того, как Трейси убежала. И падает в гостиной.

Тогда понятно, откуда синяки.

Да, но свечи? Не мог же он упасть точно между ними?

— Когда это случилось?

— Вчера вечером, а во сколько — не знаю. Я страшно перепугалась, а потом позвонила в полицию.

— Когда приблизительно вы позвонили?

Она подумала.

— Около семи утра.

— Трейси, вы могли бы повторить ваш рассказ для официальных показаний?

— Зачем?

— Я объясню, когда за вами приеду. Только скажите мне, где вы.

Девушка снова задумалась.

— Я вернулась обратно в Пилмьюир, — проговорила она наконец. — В другой дом.

— Вы же не хотите, чтобы я приезжал туда за вами? Но вы, наверное, недалеко от Шор-роуд. Давайте встретимся там?

— Ну…

— Там есть паб «Док-Лиф», — продолжал Ребус, не давая ей возразить. — Вы его знаете?

— Меня оттуда несколько раз выгоняли.

— Прекрасно, меня тоже. Я буду ждать вас у входа через час. Идет?

— Хорошо, — ответила она без энтузиазма.

Ну что ж, не придет, так не придет. Вроде бы говорит правду; но может оказаться одной из тех бедолаг, которые звонят в полицию, чтобы привлечь к себе внимание, доказать самим себе, что они кому-то интересны…

Но ведь недаром же у него было предчувствие?

— Хорошо, — повторила она и повесила трубку.

Оживленная магистраль Шор-роуд огибала город вдоль северного побережья. Заводы, склады и мебельные магазины, а за ними — спокойный серый залив, Ферт-оф-Форт. Обычно на другом берегу был виден Файф, но сегодня над водой висел низкий туман. По ту сторону шоссе — склады, по эту — жилые дома, пятиэтажные предшественники высоток. На углу несколько магазинчиков, где встречались и обменивались слухами местные жители, да пара небольших, по старинке оборудованных пабов, где бармены знали всех посетителей в лицо.

В пабе «Док-Лиф» старое поколение пьяниц сменилось новым — молодыми безработными, живущими по шесть человек в четырехкомнатных квартирах на Шор-роуд. Кражи и ограбления, однако, были нечасты. Старое доброе правило: с соседями лучше жить в мире.

Приехав раньше условленного времени, Ребус успел выпить полпинты. Пиво дешевое, но неплохое. Все, кто сидел в пабе, казалось, знали, кто он такой: если не по имени, то по профессии. Голоса упали до шепота, взгляды старательно отводились. Когда в половине четвертого он вышел на улицу, то даже зажмурился от яркого света.

— Вы полицейский?

— Да, Трейси.

Она стояла, прислонившись к стене паба. Он прикрыл глаза ладонью, чтобы разглядеть ее лицо, и с изумлением увидел перед собой женщину от двадцати до двадцати пяти лет. О ее возрасте можно было догадаться сразу, несмотря на одежду и прическу в бунтарском молодежном стиле: коротко стриженные, вытравленные перекисью волосы, в правом ухе две сережки-гвоздика, «вареная» футболка, линялые джинсы и красные баскетбольные кроссовки. Высокая, не ниже Ребуса. Когда его глаза привыкли к свету, он разглядел у нее на щеках дорожки от слез. Морщинки у уголков глаз выдавали смешливый нрав, но сейчас ее зеленые глаза не смеялись. В какой-то момент жизнь этой девушки сделала крутой, неверный поворот — но у Ребуса было впечатление, что она еще не потеряла надежду вернуться на прямую дорогу.

В последний раз он видел это лицо смеющимся: перед ним была девушка с отстававшей от стены фотографии в комнате Ронни.

— Трейси — ваше настоящее имя?

— Типа того.

Он пошел рядом с ней. Не оглядевшись по сторонам, она перешла дорогу по пешеходному переходу, подошла к стене одного из зданий, остановилась, глядя на поднимающийся с залива туман, и обхватила себя руками за плечи.

— Это мое второе имя.

Ребус оперся рукой о стену.

— Вы давно знаете Ронни?

— Три месяца. Столько, сколько я живу в Пилмьюире.

— А кто еще жил в этом доме?

Она пожала плечами.

— Одни приходили, другие уходили. Мы прожили там всего три недели. Иногда, когда я спускалась утром вниз, там на полу спало человек пять. Никто их не выгонял. Как одна большая семья.

— Почему вы думаете, что Ронни убили?

Она подняла на него сердитые, но влажные глаза.

— Я же говорила вам по телефону! Он сам сказал мне! Он куда-то ходил, принес порошок. Но вид у него был, знаете, какой-то не такой… Обычно он, когда купит, делался как ребенок перед Рождеством, такой счастливый… А тут… Он был чем-то напуган и повторял как заведенный, чтобы я пряталась, что за ним придут.

— Кто придет?

— Не знаю.

— Он говорил это после того, как принял дозу?

— Нет, потому-то я и напугалась. Он говорил это до того. В руке держал пакет. А меня вытолкал за дверь.

— Значит, вы не видели, как он укололся?

— О, господи, нет, конечно. Я этого терпеть не могла.

Она пронзительно посмотрела на него, прищурившись:

— Я не наркоманка, понятно? Иногда курю травку, но никогда…

— Больше вам ничего не показалось странным в Ронни?

— Это вы о чем?

— Ну, в его состоянии.

— Вы имеете в виду синяки?

— Да.

— Он часто приходил в таком виде. Но никогда ничего не рассказывал.

— Дрался, наверное. Он был вспыльчивый человек?

— Со мной — нет.

Ребус засунул руки в карманы. С воды дул холодный ветер, и он удивился, что девушка как будто не мерзнет. Впрочем, через ее футболку заметнее проступили острые соски.

— Дать вам мой пиджак? — спросил он.

— Только если в нем ваш бумажник, — быстро парировала она, улыбнувшись.

Он тоже улыбнулся и предложил сигарету. Она не отказалась. Сам Ребус от курева воздержался. Он уже почти выкурил свою суточную норму, а вечер еще не начинался.

— Вы знаете, у кого Ронни покупал порошок? — спросил он как бы между прочим, прикрывая ее полой пиджака от ветра. Почти спрятавшись у него на груди, прикуривая от дрожащей в руке зажигалки, она помотала головой. Ветер на минутку утих, и она наконец поймала пламя.

— Я никогда точно не знала, — ответила она. — Об этом он тоже не говорил.