Кошки-мышки - Рэнкин Иэн - Страница 1

— Прячься! — неистово выкрикнул он. Лицо у него было изможденное, безжизненно бледное. — Хайд! [1]

Она стояла на верхней площадке лестницы. Он подошел к ней, пошатываясь, схватил за руки и стал с силой толкать вниз. Она испугалась, что сейчас упадет вместе с ним, и тоже закричала:

— От кого прятаться, Ронни?!

Но он повторял только:

— Хайд! Прячься! Они придут! Придут!

Он вытолкал ее уже к входной двери. Ей случалось видеть его не в себе, но так плох он был впервые. Она знала, что, уколовшись, он успокоится. Знала и то, что в комнате наверху у него все уже приготовлено. С его волос капал холодный пот. Еще две минуты назад жизненно важным был для нее вопрос, отважиться ли на поход в загаженную уборную этого брошенного дома, а теперь…

— Они идут! — повторил он шепотом.

— Ронни, — попросила она, — не пугай меня!

Он посмотрел на нее и почти узнал. А потом отвернулся и погрузился в какой-то свой мир. И прошипел еле слышно:

— Прячься! Хайд!..

Он распахнул дверь. Шел дождь, и она медлила. Потом ей стало страшно, и она перешагнула порог. Тогда он схватил ее за локоть и втащил обратно. Дрожа всем телом, он прижался к ней. Она ощутила на губах соленый вкус его пота и горячее дыхание у своего уха.

— Они убили меня.

С внезапной яростью он опять вытолкнул ее на улицу. Дверь захлопнулась, и он остался в доме один. Стоя на садовой дорожке, она еще посмотрела на дверь, раздумывая, не постучать ли снова. Но она знала, что это ничего не изменит, и заплакала от внезапно охватившей ее жалости к самой себе. Через минуту, тяжело вздохнув, она повернулась и быстро пошла прочь по растрескавшейся дорожке. Кто-нибудь откроет ей дверь. Кто-нибудь утешит ее и высушит ее одежду. Кто-нибудь всегда это делал.

Джон Ребус смотрел на стоящую перед ним тарелку, не слыша ни общего разговора, ни тихой музыки, не замечая мерцания свечей. Его не интересовали ни цены на дома в Барнтоне, ни новая кондитерская, открывшаяся возле зеленного рынка. Ему не хотелось разговаривать с гостями — с лекторшей справа от него и владельцем книготорговой фирмы слева — о… Впрочем, ни о чем не хотелось. И все же это была милая вечеринка, шутки — такие же острые, как закуска, и он был рад, что Райан его пригласила. Ну конечно, рад. Но чем дольше он разглядывал половину омара на своей тарелке, тем тоскливее ему становилось. Что общего у него с этими людьми? Будут ли они смеяться, если он расскажет историю про полицейскую овчарку и отрезанную голову? Нет, не будут. Они только вежливо улыбнутся и подумают, что он… несколько непохож на них.

— Овощи, Джон?

В тоне Райан звучал упрек: он не принимает участия в беседе, даже не делает вид, что ему интересно. Улыбнувшись, он взял у нее из рук большое овальное блюдо, но не посмотрел на нее.

Она славная девушка. В своем роде прямо красавица. Огненно-рыжие, по-мальчишески подстриженные волосы, глубокие зеленые глаза. Тонкие, но чувственные губы. Она ему нравится, иначе бы он не принял приглашения на сегодняшний вечер.

Он тщетно пытался выудить головку брокколи, которая не разваливалась бы на тысячу кусков, как только он начинал переправлять ее в свою тарелку.

— Восхитительный обед, Райан! — произнес книготорговец, и Райан улыбнулась, чуть порозовев от удовольствия.

От тебя требуется совсем немного, Джон. Сказать пару вежливых слов, и девочка будет счастлива.

Но он знал, что в его устах любая ремарка прозвучит сарказмом. Он не умел бросать ничего не значащие слова. Таков был его характер, сложившийся за долгие годы. Поэтому, когда лекторша присоединилась к восторгам книготорговца, Джон Ребус только улыбнулся и кивнул. Улыбка вышла деревянная, а кивок несколько неестественным — так, что они снова внимательно на него посмотрели. Кусок брокколи сорвался с его вилки, и брызги полетели на скатерть.

— Зар-раза!

Не самое уместное слово. Но живой он человек в конце концов или словарь, гори все огнем!

— Ничего страшного.

Голос Райан был холоден как лед.

Достойное завершение достойного уик-энда. В субботу он отправился по магазинам, якобы для того, чтобы купить костюм к сегодняшнему вечеру. Потаращившись на цены, в итоге он ограничился покупкой нескольких книг. Одну из них, «Доктора Живаго», он собирался подарить Райан, но потом решил, что хочет сначала прочесть ее сам. И принес цветы и шоколад. Забыв, во-первых, что она ненавидит лилии и, во-вторых, что она только что села на диету.

В довершение всего утром он вознамерился зайти в церковь, в которую раньше ни разу не заглядывал, в еще одну пресвитерианскую церковь, недалеко от его дома. Прежде он пробовал посещать другой храм, где царила невыносимо суровая атмосфера, напоминавшая лишь о грехе и покаянии. Но новая церковь показалась ему удручающей своим прямо противоположным духом: тут все купалось в любви и радости — да и в чем, в самом деле, каяться? Он спел вместе со всеми гимны и тут же вытряхнулся прочь, пожав священнику руку у двери и пообещав, что будет приходить.

— Еще вина, Джон?

Книготорговец поднял бутылку, которую сам и принес. Вино, по правде говоря, действительно было недурным, но даритель так расхвалил его, что просто вынудил Ребуса отказаться. Тот нахмурился, а потом снова просветлел лицом, поняв, что ему больше достанется, и энергично наполнил свой бокал.

— Будьте здоровы!

Разговор крутился теперь вокруг того, каким оживленным стал в последнее время Эдинбург. С этим Ребус был, пожалуй, согласен. Конец мая — это уже почти туристский сезон. Но дело было не только в этом. Если бы пять лет назад кто-нибудь сказал ему, что в 1989 году люди поедут с юга Англии сюда, в графство Лотиан[2] , он бы громко рассмеялся. Теперь это был свершившийся факт — и идеальный предмет для застольной беседы.

Позже, гораздо позже, когда двое гостей ушли, Ребус помог Райан убрать со стола и отнести посуду на кухню.

— Что с тобой сегодня? — спросила она.

Он почему-то вспомнил твердое, уверенное рукопожатие священника, развеивающее все сомнения в существовании загробной жизни.