Новые сказки - Цаголова Евгения Ивановна - Страница 2

После энтого случая пребывали Митрич и Леший, я тебе скажу, в тягостном смятении чувств. Маялись страшно. С одной стороны – женщина удивительная, с другой – друг давний, проверенный. Как дилемму сию решить – бывшие друзья, ныне соперники, не знали попросту. И готовы вроде они были оба пойти к сопернику, дабы объясниться, и каким-то образом всё энто дело урегулировать. Но гордость мужская не давала ни одному из них первого шага навстречу друг другу сделать.

Митрич всё в шахматы сам с собой на завалинке играл, а потом от скуки да дум окаянных плевался и шёл в лес побродить, проветриться. А Леший, от тоски по другу, вдруг живописью занялся, да так удачно, что люд деревенский начал скупать те картины пачками. Ибо птицы на них будто живые на ветвях сиживали. А, коли, клюв у птицы раскрыт был, то прямо от картины, будто, трели её неслись, завораживали. Деревенский народ предприимчивый – начали в город купленные у Лешего картины отвозить и перепродавать втридорога. А что? Такой бизнес деревенский! На яйцах да молоке, думаешь, много ранее они зарабатывали? А тут свой великий художник выискался.

Так бы всё и тянулось, текло речушкой маленькой, тихою. Да беда вдруг в деревне приключилася: пропала неведомо куда и как девица самая распрекрасная, Марьюшка. Жених её, Елисей Еремеевич, весь извёлся, а что делать, откуда поиски начать – не знал сердешный. И подсказало тогда ему сердце любящее, что у самых мудрых совета и помощи просить надобно, а именно – у Лешего да Митрича.

Бабы деревенские к обоим разом побежали, в деревню их вызвали, в дом Елисеев. Те, когда друг друга увидали, напыжились, как воробьи зимой в лютый холод, уйти хотели. Но потом, когда прознали о беде, смолкли. Дескать, вражда враждой, а помочь людям надобно. Если честно, в душе-то оба радовались, что вновь вдвоём им работать случай представился. Ведь, как ни крути, уважение да почтение большое они друг к другу испытывали. Вот и началось следствие. Следопыта лучше Митрича на свете не сыскать, он в два счета усмотрел в траве у дома Марьиного следы огромных лап когтистых. Тут и выводы делать не надо, ежу ясно – украл девицу Загорецкий Змей Горянович!

Вот, ты какой непоседа да балагур! Чего суешь нос свой в мои сказания? Говорю, Загорецкий Змей Горянович! Это у всех Горынычи. Вот тебе в голову когда-нибудь твою детскую, любопытную приходило, почему Горыныч? Ведь даже объяснить невозможно энтакое отчество! А с нашим всё просто было – за горами, в огромном замке (в виде гор архитектор личный ему тот замок соорудил) он проживал. Оттого и фамилию себе взял Загорецкий. А отчество Горянович имел, ибо горя принёс народу русскому тьму-тьмущую. А, может, оттого, что горелкой работал ранее.

Вот чего ты хохочешь на весь дом, как оглашенный?! Ты думаешь, Горянович всегда гадом был ползучим да летучим? Ишь, придумал! Плохими не рождаются! Плохими от жизни несладкой становятся! Горянович в молодые годы-то таким замечательным был. Ажно улыбка берёт, как вспомню. У нашего старого стеклодува горелкой работал. Да, не лезь ты ко мне с расспросами своими, сам всё поведаю.

Итак, стеклодувы – это такие мастера, которые из стекла, с помощью его нагревания и последующего охлаждения, фигурки всякие прекрасные мастерить могут. А ты у мамки своей спросись, пущай отведёт тебя в какой-нибудь магазин универсальный, в отдел сувениров – там часто такие поделки встречаются. Залюбуешься!..

Так вот, чтобы стекло разогреть до определенной температуры, чтобы оно мягким да тянучим стало, нужно некое приспособление – горелка попросту. Она нужную температуру даёт и огонь из неё извергается не пламенем открытым (хотя и это возможно), а тонкой такой огненной струйкой. В энтой струйке держит мастер самое обычное стекло в течение небольшого времени, и стекло становится мягким – лепи из него, тяни всё, что пожелаешь!

Так вот, наш Горянович и работал долгое время энтой самой горелкой. А потом старый мастер помер, а взамен его пришёл другой – жестокий да злой. Обижал он молодого Горяновича многократно и, почитай, совсем зазря. Терпел Горянович, терпел… Долго энто действо длилось. А потом не выдержал, спалил обидчику и дом, и сарай, и все игрушки готовые оплавил да и улетел восвояси. Более мы о нём и не слыхивали. Хотя донесла как-то слух сорока, что у Костина Бессердечного он теперь служит, жестоким стал, весь в хозяина.

Опять тебе хиханьки? Да, Костин Бессердечный – ибо костлявый он очень и сердца в его груди, сказывали врачи, выжившие после его осмотра (Костин в ту пору очень за здоровьем своим следил, вот и ходил на профилактические медицинские осмотры), нет вовсе.

Да пока я тебе не о нём сказываю. А о Митриче с Лешим. После того, как Митрич похитителя вычислил, решено было втроём в Змею Горяновичу идти. Как, кто третий? А жених на что? Ему дома сидеть, а старикам за него дело делать? Ну, уж нет! У нас в деревне так не делается. Снарядили их деревенские наши во главе с Ягитой Львовной в поход. И пошли наши доблестные защитники Змея Горяновича искать, девицу из плена вызволять.

Важная встреча в пути

Пешим ходом долго бы они добирались. Ты сам должен понимать, Митрич и Леший в годах уже. Поэтому, ради доброго дела, едва отошли они от деревеньки, Леший спутникам своим и толкует:

«Так, мол, оно и так – фокус один я знаю. Но для осуществления энтого мне приобнять вас обоих ненадолго придётся. А далее – в два счёта домчу вас к замку гада летучего».

Митрич мину скорчил пренебрежительную:

– На кой оно надобно нам, энти объятия твои? (Ясное дело, злится ещё за ситуацию с Ягитой).

Но тут Елисей твёрдо пресёк на корню «разборки» сопернические и молвил:

– Давай, Леший! Ты в этом деле большой специалист! А коли нам ума хватит промеж собой в боевом задании размолвки глупые не чинить, то тогда мы точно Марьюшку вызволим и злодея накажем.

Присмирел Митрич, понял, что горячку-то в таких серьёзных походах пороть не стоит, а надобно только каждому своё умение в полной мере проявить. Согласился, кивнул молча.

Обнял их Леший крепко ручищами своими, на коряги похожими, пальцы длинные сцепил накрепко, пробормотал что-то, и началось. Неслись по небу, как птицы, ажно ветер в ушах свистел.

– Ноги подберите, раззявы, сейчас лес будет, кроны не цепляйте, упадём не то, – командовал Леший.

Летят они…

– Глаза прикройте, сейчас солнце из-за туч выглянет, слепить станет, нюхом буду дорогу выискивать, – снова кричит Леший.

Дале мчатся…

– А сейчас, соратнички, соберитесь, садиться будем на воду, прибыли почти…

– Зачем на воду? – едва успел выкрикнуть Митрич, как все трое, расцепившись, оказались в воде.

Митрич-то с детства плавать не умел, забарахтался, забился в отчаянии. Но потонуть ему Леший не дал: корягой-ручищей за шиворот из потока речного выхватил и, будто котёнка, легонько к берегу Митрича транспортировал…

А ты чего замолк, малый? Ране всё выкрикивал, вопросами своими мне голову морочил, а теперь затих, как мышь пред удавом…

Интересно дед Прохор сказывает? А то. Сам знаю, что мастак! У каждого из нас – своё умение.

Выбралась, значит, наша троица из воды и в путь дальше к уже виднеющимся впереди горам, за которыми и располагался замок Горяновича, собралась двинуться, как вслед им голос певучий раздался:

– Вот, энто встреча! И мимо идут, не глядючи, будто не свои вовсе. Ай да земляки! Ай да родненькие! Али не признаёте меня?

Обернулись наши соколы все разом к реке, а там – Климентина Болотная!

Вот, проснулся, встрял-таки! Это в других сказках Кикимора Болотная. А нашу – Климентиной с самого рождения кликали. Сестрой она двоюродной Ягите Львовне приходилась. Тоже красотка несравненная, только, в отличие от сестры, болтушка и хохотушка редкая. Ну, никакой серьёзности в бабе!

И пришлось энтим троим возвернуться в реку, да прям на дно её, в гости, так сказать. Да не волнуйся ты, малец! Не потонул никто. Тут уж Климентины очередь была фокусы свои показывать: как гостей в дом пригласить, и чтоб при этом никто не утоп…