Малёк. Безумие продолжается - ван де Рюит Джон - Страница 51

Суббота, 17 августа

К обеду чуть не дошел до нервного срыва. К пяти часам разыгралась мигрень и стало тяжело дышать.

Группа первокурсников превратила нашу унылую старую столовую в унылую старую столовую с увешанными серпан­тином люстрами. Работники столовой поменяли скатерти, а преподобный Бишоп пожертвовал полусгоревшие церков­ные свечи для столиков и галереи.

Плохая новость: Щуку и Андерсона назначили диджея-ми. Гоблин этим очень обеспокоен. Мол, всем известно, что больше всего секса обламывается спасателям на пляже, вра­чам и диджеям.

19.00. Стоял на школьном дворе, глядя, как туман тянет свои лапы к крыше библиотеки. Галерея подсвечивалась мерцающими свечами в коричневых бумажных пакетах, а у главного входа собралась толпа напуганных до смерти маль­чишек, которые ждали своих подруг. А некоторые уже с гор­достью (или без) вели спутниц в актовый зал.

Я был слишком напуган, чтобы ждать со всеми у главно­го входа, поэтому притворился, что завороженно гляжу на пламя свечей в галерее. Примерно через минуту глядения решил все-таки не быть слабаком и подождать у входа. Но, видимо, мозг и тело у меня были в разладе, потому что ноги сами понесли меня в корпус.

— Эй, Малёк! Говорят, школа Святой Катерины только что приехала, — выпалил Гоблин, который бежал через двор.

Я проследовал за ним, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота. Все мальчишки нервничали, но при этом громко задирались, насмехались друг над другом и даже отвешива­ли дружеские тумаки. К входу в школу съезжались машины, из которых выходили смущенные девочки. Если новопри­бывшая оказывалась красоткой, шум стихал до шепота, все разом прекращали разговаривать и начинали пялиться. Ес­ли же невеста рожей не вышла, поднимался дикий хохот, и мои однокашники начинали хрюкать, как свиньи.

Я узнал машину Мардж. Она остановилась прямо перед группой ребят. Открылась дверь с пассажирской стороны, и черные каблучки застучали по мощеному тротуару. Дверь хлопнула, Мардж уехала — и кроме этих звуков, не было ничего. Я сделал шаг и протянул руку. Блеснули белые зуб­ки, взметнулись тонкие светлые волосы, и ее нежные губы коснулись моих. Я вел Русалку сквозь толпу. И все маль­чишки до единого не сводили с нее глаз. А разве могло быть по-другому?

Вскоре у меня появился шанс убедиться, что это не сон: с крыши ризницы раздался громкий крик. Все за­мерли и в изумлении вытаращились на происходящее на­верху, примерно в шести футах под окном нашей старой спальни.

На крыше выстроилась Никчемная Шестерка, наряжен­ная в плащи. Я видел, что из окна кто-то отдает им указа­ния, но не разглядел, кем был этот гениальный руководи­тель.

Внезапно члены Никчемной Шестерки повернулись к нам спиной и сбросили плащи. Они были голые, и на яго­дице у каждого было написано по букве. Двенадцать букв справа налево складывались в надпись:

БЕШАННЫП ЙЁС!

К несчастью для Пса, его злосчастная орфография, а также тот факт, что Глист с Джейаром Юингом встали не на те места, означали, что шутка вышла ему боком. Чэррил (бук­ва С и восклицательный знак) выделялся из общей массы тем, что у него на ягодицах надпись была сделана белой краской (у всех остальных — флюоресцентно-зеленой). Мы пришли к выводу, что круглая белая буква на заду у

Чэррила делает его похожим на водяного буйвола. Но ху­же всего было то, что Андерсон засвидетельствовал это представление и уже бросился на поиски своей хоккейной клюшки.

До конца жизни не устану благодарить Пса за эту выход­ку. Ведь именно это нам с Русалкой было нужно, чтобы растопить лед. Вскоре мы уже смеялись и травили байки, как в старые добрые времена. Я заметил, что Русалка касается моей руки при разговоре и все время повторяет, как рада снова меня видеть. Цока ни один из пунктов миссии «Ру­салка» не был выполнен.

Проводил ее к нашему столику. Должен признать, атмос­фера за столом была не очень. Верн очень расстроился, что Аннелин Крил не пришла, и сидел во главе стола, бормоча себе под нос, как Голлум. Жиртрест доедал украшения на тарелке. (Сами закуски он прикончил уже давно.) Подруга Гоблина Таня была в два раза шире меня, и через все лицо у нее тянулась бровь размером с Великую Китайскую стену. Гоблин с ней не разговаривал и весь вечер пытался пристро­иться поближе к Русалке, задавая ей тупые вопросы. Когда она отвечала, Гоблин пялился на ее грудь и делал вид, что погружен в глубокие размышления по поводу того, что она только что сказала. При этом Таня сверлила Русалку нена­видящим взглядом, одновременно пытаясь проглотить це­лую булку.   ;

Ужин прошел не лучше. Жиртрест жрал, как свинья, заляпав соусом всю свою белую рубашку. Верн опять на­чал дышать, как Дарт Вейдер, и положил на пустой стул рядом с собой фотографию Аннелин Крил. Гоблин терпе­ливо подождал, пока Таня насытится куском мяса с кро­вью, после чего протянул ей мятную конфету и предложил прогуляться в саду. Вставая, он сунул в рот ложку и про­демонстрировал нам, чего ждет от Тани во время этой прогулки. Русалка покраснела и отвернулась. К сожале­нию, при этом она встретилась лицом к лицу с Верном, который спорил с десертной ложкой. Примерно через ми­нуту мы с Русалкой последовали примеру Гоблина с Таней и вышли из зала через главный вход, направившись к пло­щадкам для крикета.

Мы укрылись от ледяного моросящего дождя под сосной рядом с крикетной сеткой. Прислонившись к дереву, Русал­ка поежилась от холода. Я встал напротив, сунув руки в кар­маны, сделал глубокий вдох и спросил:

—   Что между нами случилось?

Русалка посмотрела на меня так, будто я только что по­просил ее отрубить кому-нибудь голову. Обмахнувшись пальцами, точно ей было жарко, она тоже глубоко вздохну­ла и ответила:

—   Четыре месяца готовилась к этой минуте.

Я ничего не ответил, потому что был занят подсчитыва­нием в уме: четыре месяца, значит, апрель. Это когда она послала мне открытку ко дню рождения. Значит, то был знак. Единственная причина, почему я тогда не ответил, — из-за Саймона, который сказал, что тем самым я выставлю себя полным импотентом. Так значит, все это время, что я прятался в кустах, как извращенец, можно было просто вы­йти, пройти по дорожке к дому и поцеловать ее!

Русалка говорила и говорила, пока мое лицо не окочене­ло от холода. Большую часть я не слышал, потому что в се­редине своего объяснения она сказала, что любит меня, и после этого мне уже было трудно на чем-либо сосредото­читься.

Оказалось, серфингиста с белым «гольфом» зовут Каме­рон. (Подходящее для серфингиста имечко.) Когда Русалка впервые упомянула о нем, перед глазами сразу возникла картина, как я разбиваю его морду на глазах у Русалки. Но потом она сказала, что у него черный пояс по карате, а еще он умеет метать ножи и глотать огонь. Поэтому я решил, что лучше ненавидеть его издали.

После того как Русалка принесла пространные извине­ния, я сказал, что прощаю ее и все останется в прошлом. К сожалению, тут она начала плакать и распинаться, какой она ужасный человек. А я не знал, что делать, поэтому про­сто стоял под деревом и смотрел, как она хнычет, вежливо помалкивая. Наконец плакать она перестала и сказала, что я — ее сердечный друг и она хочет, чтобы мы остались дру­зьями навсегда.

И это было очень, очень плохо.

Рэмбо говорит, что если девчонка говорит «давай оста­немся друзьями», значит, ты ей физически неприятен или она нашла парня с большим членом. Усиленно пытаясь отделаться от возникшей перед глазами картины, я лихора­дочно придумывал, что бы сказать такого умного. Но при­думал лишь «я тоже». Только я собрался найти в себе му­жество и все-таки наклониться и поцеловать ее, как нас прервали Гоблин с Таней. Гоблин, красньш как рак, улы­бался очень подозрительно. У Тани к попе прилипла мо­края трава, и выглядела она несколько запыхавшейся. Я думал, что Гоблин идет к нам, чтобы поздороваться, но вместо этого он прижал Таню к дереву и начал целовать ее прямо у нас перед носом. Засовывая свой язык Тане в глотку, он краем глаза косился на Русалку и при этом из­давал странные стоны и шумно дышал через нос. Увидев все это, мы с Русалкой решили бежать обратно в столо­вую.