Навеки моя - Рэддон Шарлин - Страница 58

Эри удвоила свои старания – она постоянно помогала Хестер и пыталась наладить с ней дружеские отношения. Она все время напоминала себе, что Хестер больна и ей требуется забота и внимание, а не враждебность. Но она не могла преодолеть в себе презрение, ведь все, что она делала, лишь критиковалось, от Хестер она слышала только брань.

В то утро, думая, что Хестер это будет приятно, Эри приготовила чай и налила его в чудесную чашку на блюдце из сервиза, который стоял в дубовом серванте на кухне.

В тот момент, когда Хестер увидела на подносе чашку из китайского сервиза, она разразилась потоком самой грязной ругани, которая только могла прийти ей в голову. Бедная Эри настолько испугалась, что поднос выпал из ее дрожащих рук. Чашка и блюдце с ручной росписью упали на пол и разлетелись на куски. Когда Хестер крикнула, чтобы она убиралась, Эри с радостью вышла из комнаты.

Чтобы поднять настроение, она приготовила Причарду обед и понесла его на маяк, помня о его привычке, которая уже начала ей нравиться. Причард любил показывать ей маяк. В первый же день, когда она пришла к нему на маяк, он провел ее вверх по спиральной лестнице и показал огромную отшлифованную вручную хрустальную линзу, сделанную Анри Лапотом в Париже в 1887 году.

– В Америке есть еще только одна подобная восьмиугольная линза, – рассказывал он с гордостью. – Она весит почти целую тонну. Сюда ее привезли на корабле. Чтобы доставить ее на маяк, кораблю пришлось обогнуть мыс Горн. Затем ее подняли сюда, на башню, прямо с корабля.

Линза была настолько большая, что они могли ходить внутри нее, – туда шел специальный лаз. В обязанности Причарда как помощника смотрителя маяка входила чистка и полировка толстых призм, составляющих линзу, чтобы капельки морской воды, испаряясь, не оставляли следов на драгоценном хрустале. Эри с ужасом смотрела, как он чистит верхние призмы, держась за металлическую ручку, а ветер пытается оторвать его и бросить в море. Вместе они привели в порядок все пять фитилей керосиновой горелки. Затем Причард научил ее, как, используя сложную систему рычагов и противовесов, управлять механизмом, который заставляет линзу вращаться в ночное время.

С того момента, когда он последний раз поцеловал ее, прошло несколько дней, и Эри была рада этому. Это значило, что он уважает ее и их дружба крепнет.

Единственное, что ей нравилось больше, чем стоять на открытой площадке маяка, чувствовать, как ветер играет волосами, наблюдать за морскими птицами и слушать рев волн, были прогулки по пляжу или по пышному спокойному лесу. Часто в лесу у нее появлялось странное чувство, что за ней кто-то следит. Каждый раз она ждала, что покажется Бартоломью. Она так хотела быть с ним! Но никто не выходил из чащи.

Он чудился Эри повсюду – в буйстве папоротников, в буреломе из поваленных штормами и молниями стволов деревьев, в мягкости мха, одеялом покрывающего землю и растущего как на земле, так и на стволах деревьев, в смехе ветра, гуляющего в верхушках деревьев. Находясь в зарослях леса, она чувствовала себя, как в его объятиях, успокаивающих и возбуждающих одновременно.

В своем дневнике, рядом с прочими записями, она делала наброски птиц, животных и цветов, которые она видела каждый день:

«23-е марта – один из редких ясных солнечных дней. Видела западную танагру[12], головка желто-красная, крылья черные, чудесное зрелище.

24-е марта. Слишком вымокла, чтобы долго гулять. Принесла Хестер книгу стихов. Я думала, что ей понравится. Она бросила книгу в меня, и я подумала, что, возможно, она и читать не умеет. Какая же она несчастная, если она действительно не умеет. Мне так грустно, я не знаю, что делать.

25-е марта. Пасмурно, но тепло. Нашла огромную ель Ситки[13].

Бартоломью рассказывал, что это было церемониальное дерево индейцев Тилламука. Здесь они хоронили вождей, уложив их в каноэ и подвешивая каноэ в его ветвях. Основание ствола у моей ели было ярда три в диаметре. Ветви, толщиной около ярда, отходят от ствола где-то в вышине и тоже тянутся вверх. Все дерево похоже на огромный старинный канделябр. Тропинка ведет отсюда к скалам, где когда-то рыбачили индейцы и где сейчас рыбачит Бартоломью. Я внимательно всматривалась вниз с самого края, но увидела лишь краснобокого самца овсянки[14]».

Теплые дни напомнили Эри о приближающейся Пасхе. Ее мама начиная с Вербного воскресенья отмечала каждый день недели как праздник. Эри подумала, что следует продолжить эту традицию. Почему бы и нет? Что с того, что она вышла замуж и живет в тысячах миль от родного города?

Планируя меню на пасхальную субботу и разглядывая пышную растительность вдоль тропинки, она спокойно шла, пока не услышала первое глубокое гортанное рычание. Она вскинула голову, но ничего не заметила, кроме ярко-зеленой листвы и темной тени в редких лучах солнечного света. Затем тень двинулась, и Эри неожиданно поняла, что смотрит в маленькие желтые глаза медведя.

Зверь сделал несколько шагов навстречу ей, массивная голова поднялась. Ноздри животного расширились, вдыхая ее запах. Медведь открыл пасть и снова издал гортанное рычание, обнажив два ряда острых зубов. Страх схватил Эри в объятия. Ее сердце остановилось, кровь отхлынула от лица, а тело одеревенело. Из ее горла вырвался крик, но он утонул в огромном лесу. Потом боковым зрением она увидела какое-то неясное движение, и нечто выскочило на тропу между ней и медведем.

Волк!

На секунду, разрываемая напряжением и страхом, Эри подумала, что волк набросится на нее. Ее ужас удвоился.

Потом она поняла, что волк набросится не на нее, а на медведя.

Волк прыгнул на медведя и зарычал. Медведь тоже зарычал. Эри подумала, что на маяке слышат все это, но никто не шел ей на помощь.

Медведь клацнул зубами. Волк увернулся и впился в медвежий бок, глубоко загнав зубы в огромную медвежью тушу.

Медведь закружился на месте. Он освободился, вырвался и с недовольным рычанием убежал в чащу. Волк подождал, пока враг удалится, сложил губы и завыл, повернувшись к Эри. Она сделала шаг назад, готовясь бежать. К ее удивлению, волк просто сел на задние лапы. Его язык вывалился из пасти в сторону: он почти улыбался. Эри была в изумлении. Волк заскулил, затем развернулся и исчез в густом лесу.

Эри дрожала. Ужас понемногу отпускал ее, медленно приходило понимание, что теперь она в безопасности. Она упала на землю, вытирая пот с лица и шеи. Затем она поднялась и побежала домой так быстро, как только могли нести ее все еще ватные от пережитого ужаса ноги.

Бартоломью на большом огороде сажал горох, он увидел, что Эри несется из лесу, как будто за ней гонится стая адских гончих. Он выпрямился, чувствуя недоброе. Когда Эри упала, он бросил мешок с семенами и побежал, задыхаясь от волнения. Она поднялась и снова упала.

– Эри, что случилось? Что с тобой? – крикнул он на бегу.

Когда она увидела его, то издала слабый стон ужаса и облегчения. Ноги не послушались ее, когда она попыталась опять подняться, но в это раз она упала в его распростертые объятия.

– В лесу… медведь… – задыхаясь, проговорила она, – его волк отогнал.

– Волк? Ты уверена? – он сел на колени и посадил ее на траву, Эри прислонилась спиной к его коленям. – Он на тебя напал? Ты ранена?

Он не стал дожидаться ее ответа – его руки летали по всему ее телу, ощупывая, проверяя, ища раны. Убедившись, что она цела, Бартоломью обнял ее и прижал к своей груди. – Что случилось? – теперь его голос звучал спокойнее. – Ты говоришь, что волк прогнал медведя?

Эри утвердительно качнула головой, все еще задыхаясь после безумного бега. Бартоломью взял ее лицо в ладони и поцеловал с такой нежностью, что у нее на глаза навернулись слезы.

– О Господи, – бормотал он, – я мог лишиться тебя. – Он целовал ее в мокрые щеки, не обращая внимания на то, что они сидели на открытом месте и их мог видеть кто угодно.