Навеки моя - Рэддон Шарлин - Страница 11

– Очень хорошо, – со вздохом произнес Неемия.

– Ну и славно, все устроилось, – Эффи с удовлетворением потерла свои покрасневшие руки. – Туте, принеси мисс Скотт постельное белье, затем отправляйся спать. Пойдем, Неемия, разумеется, воскресенье – день отдыха, но тебе все равно нужно лечь спать пораньше.

Марк потянул Бартоломью за руку:

– Пойдем. Я хочу послушать, как ты спасал людей с потонувшего корабля.

Наконец все улеглись, и Эри осталась в одиночестве. За исключением голоса жены Джо, где-то в глубине дома чуточку фальшиво напевавшей двухлетней Элли колыбельную, ничто не нарушало покой. Эри вытащила из сумки ночную сорочку, погасила лампы и направилась в темный уголок переодеваться – на случай, если кому-то вдруг понадобится стакан воды или еще что-нибудь. Она уже разделась до нижнего белья, когда в комнату вошла Туте с еще одним стеганым одеялом. Туте свалила подстилку на лавку и оглядела стройную фигурку Эри с ног до головы. Костюм Эри, состоявший из ночной сорочки и панталон, украшали складочки и кружева, квадратный шейный вырез был довольно глубоким. Поверх этого нижнего белья Эри носила парижский корсет из черной итальянской ткани с вышитыми вставками по краям.

– Классная штучка, – Туте положила руки на свои широкие бедра и выставила вперед большие, не стесненные корсетом груди. – Только плохо, что тебе толком нечем ее заполнить.

Эри одарила ее потрясающе красивой улыбкой:

– Да, но я молода. Видя тебя, я надеюсь, что лет этак через пять я обзаведусь подходящими формами.

Карие глаза Туте расширились, потом сузились. Она оскалила зубы и зарычала:

– Ну ты, маленькая…

– Туте, – Эффи стояла в дверях. – Пошли, хорошая моя, пусть мисс Скотт закончит переодеваться ко сну.

Бросив на Эри последний сердитый взгляд, Туте гордо прошествовала из комнаты. Эффи вздохнула и покачала головой, глядя на удаляющуюся дочь. Затем она обернулась к Эри:

– Возьми, дорогая. Я принесла тебе подушку.

Эри поблагодарила ее и пожелала ей спокойной ночи. Переодевшись наконец в ночную сорочку, она подошла к окну и выглянула наружу. Так много всего произошло в этот день, и так давно она не оставалась сама с собой наедине! Ей нужно было время подумать, и кроме того, ей захотелось вспомнить пережитое.

Бартоломью прошел через заднюю дверь кухни – не ту, через которую он выходил из дома, а другую, через нее можно было пройти в зал. Он на мгновение задержался у двери гостиной. Взгляд, которым обменялись близнецы, услышав, что Эри будет ночевать в гостиной, заставил его заподозрить, что они собираются подсматривать за ней, когда она станет раздеваться – надо было проследить за ними. При мысли о том, что он может застать ее полуобнаженной, он почувствовал, как у него закипела кровь и стало горячо внизу живота. Он пренебрег укорами совести и потихоньку заглянул в комнату.

Сложенные одеяла лежали на лавке, но не было видно ни Эри, ни близнецов. Лампа была погашена, и комната была погружена в темноту. И вдруг он уловил какое-то движение у освещенного луной окна и увидел ее, глядящую на затянутое облаками небо.

Волосы мягкими волнами струились у нее по спине, опускаясь до колен, и ему нестерпимо захотелось запустить в них пальцы и зарыться лицом в благоухающие локоны. В неясном свете он разглядел, что на ней была только муслиновая ночная сорочка с завязочками высоко на горле и на запястьях.

Сама невинность. Правда, под тонкой тканью он почти мог разглядеть контуры ее фигурки, вырисовывавшиеся на фоне залитого лунным светом окна.

Ее плечи слегка приподнялись, когда она сделала глубокий вдох, холодное стекло затуманилось от ее дыхания. Крупными буквами, как ребенок, она написала на нем свое имя, а затем приостановилась, изучая свою работу. Снова ее пальчик задвигался по затуманенному стеклу, выводя на этот раз четыре буквы: п-а-п-а. Папа. Головка ее наклонилась вперед, пока не уперлась в стекло. Осторожным, любовным движением она положила руку поверх двух слов. Ему пришлось напрячь слух, чтобы расслышать, как она потерянно прошептала: «О, папа, что со мной будет без тебя?»

Не думая о том, что он делает, Бартоломью пересек комнату. Он забыл то, что ему до этого выговаривал Неемия. Он забыл о Хестер и правилах приличия. Он видел только Эри и знал, что нужен ей. Когда он протянул руку, чтобы коснуться ее, она отпрыгнула и развернулась кругом, с тревогой глядя на него влажными глазами раненого животного.

– Я… я думала, все уже спят, – сказала она.

– Я выходил проверить лошадей. Я не хотел напугать вас, – его рука на секунду сжала ее плечо. – Вы плакали.

– Нет! – она выпрямила стан и подняла голову. – Я просто вспоминала своего отца и думала о том, насыпал ли кто-нибудь птичий корм в кормушки у нас дома.

– Вы потеряли отца?

На одну-единственную секунду ее голова наклонилась, затем она с усилием подняла ее вновь.

– Я… да, две недели назад. Это было так внезапно. Я должна была носить траур, но мой отец взял с меня обещание, что я не буду этого делать. Да и потом, я выхожу замуж и… – ее голос сорвался, и она жалобно поглядела в окно.

– Именно поэтому вы и согласились выйти замуж за Причарда, из-за того, что вы теперь одиноки?

Она посмотрела на него на удивление сухими глазами, и на мгновение ему показалось, что в их голубой глубине он увидел страх. Но как может кто-либо столь общительный и полный оптимизма, как Эри Скотт, бояться чего-нибудь?

– А что в этом плохого? – спросила она.

– Нет, дело не в этом. Причард – достойный молодой человек. Но в Цинциннати, наверное, есть десятки молодых людей, которые бы хотели на вас жениться. Наверняка же у вас там были знакомые.

Его комплимент вызвал у нее слабую улыбку, и горечь начала исчезать у нее из глаз.

– Один или два, быть может, – это была ложь; ни один мужчина никогда не просил ее руки, но она не собиралась говорить ему об этом.

– Один или два? Тогда мужчины в Цинциннати не только слепы, но и глупы.

Ее щеки окрасились в нежный розовый цвет, как это бывает с небесами на восходе, и она быстро отвернулась к окну. Бартоломью поднял руку. Она нависла над ее головкой, он сгорал от желания нежно погладить ее рыжевато-коричневую гриву, затем его рука упала вдоль тела. Если бы он коснулся ее в это мгновение, то вряд ли сумел бы остановиться.

– Вы слишком добры, мистер Нун. Я не виню вас за то, что вы подвергаете сомнению мои побуждения, беспокоясь о своем племяннике. Уверяю вас, я собираюсь стать ему хорошей женой.

– Не сомневаюсь в этом, – видение запертой спальни Хестер возникло у него перед глазами одновременно с необъяснимым убеждением, что Эри никогда бы не поступила подобным образом. – Ему крупно повезло. По правде говоря, меня очень интересуют ваши побуждения – ведь требуется недюжинное мужество, чтобы пуститься в одиночку через всю страну, дабы вверить свою жизнь незнакомому человеку.

Его чувствительность заставила ее вновь вспомнить свои переживания. Как он может быть настолько проницателен, настолько точно разобраться в том, что у нее на уме? Она страстно захотела рассказать ему о своем страхе, спрятать лицо у него на груди и принять то утешение, которое он может ей предложить. Но это был бы выход из положения, достойный труса и несправедливый по отношению к Бартоломью, не говоря уже о его жене.

Глотая слезы, она повернулась спиной к окну и к тем мечтам, погрузиться в которые ее приглашала луна. Выдавленная улыбка была тоскливой, но ее голос был ровен.

– У меня ничего больше не осталось дома, мистер Нун, не считая одиночества. Здесь у меня, по крайней мере, есть возможность насладиться новым окружением и попытаться, – она подумала о своем радостном возбуждении несколько недель назад, когда она получила уведомление о том, что принята в Общество орнитологов Цинциннати, и ее голос дрогнул, но она гордо задрала подбородок и закончила, – попытаться добиться успеха в работе.

Бартоломью приподнял бровь, слушая ее. Ему раньше никогда не приходило в голову, что замужество для женщины может означать успешную карьеру. Эри Скотт определенно отличалась от тех женщин, которых он знал по Тилламуку и по Корваллису, где он проучился почти целый семестр в университете перед тем, как случившийся с отцом паралич вынудил его возвратиться на ферму. Он подумал о том свободном духе, который носился по студенческому городку и заставлял их ходить с лозунгами и обличать традиции, приковывавшие женщин к дому, домашнему хозяйству и мужу. Эри была умна и независима. Она не будет подчиняться никаким традициям, кроме собственных правил, и, тем не менее, он был уверен, что она никогда не станет насмехаться над убеждениями других людей или пытаться навязать им свой образ мыслей.