Чего желают джентльмены (СИ) - "Принстон Джозеф" - Страница 1

Темная беспросветная ночь сгустилась над Нью-Девиллом. В такие ночи гуляют по крышам влюбленные, видят кошмары все остальные, и совершаются преступления века. Одно из них как раз подходило к завершающей стадии. На крыше "Хелл-кредит банка" возилась неясная фигура. Вторая подозрительная личность обреталась на улице, делая вид, что всего лишь совершает ночной моцион. Внезапно первый злоумышленник как-то странно изломался, отрастил себе два больших ястребинных крыла и камнем рухнул вниз, выравниваясь в свободном парении. Вслед за ним полетело что-то темное, похожее на мешок. Подельник, караулящий на улице, оживился, забегал, пытаясь его поймать... и поймал, живописной кляксой распластавшись на асфальте. Тяжесть неправедно нажитого, помноженная на силу ускорения, оказалась чересчур велика. Однако вскоре грабитель поднялся, сгреб в кучу себя, мешок и удалился, слегка хромая.

***

Профессор Лех Козельц самозабвенно читал лекцию по криминалистике в Нью-Девилльской Академии Темных искусств. Распустив воображаемый разноцветный хвост былой славы, он вышагивал перед студентами, в тщетной попытке убедить их в своей гениальности. Поскольку курс был далеко не первый, и даже не второй, а уже предпоследний - убеждались они как-то не очень. Только впечатлительная кикимора Люси, прикрыв глаза, предавалась мечтаниям о своих будущих славных деяниях. Впрочем, Люси вообще слыла крайне нервной и эмоциональной натурой. Увидев в морге вскрытый труп - она мгновенно начинала сочинять венок сонетов, на занятиях по психологии порывалась устраивать митинги в поддержку криминальных элементов, а вид разглагольствующего профессора Козельца её просто убаюкивал. Юной кикиморе нравилось думать, что лет через сто она будет такой же важной и ненавидимой студентами. Патологическая неприязнь к профессору Козельцу была чем-то вроде университетской реликвии и бережно передавалась от одного поколения молодых дарований к другому. Дело в том, что почтенный Лех Козельц - заслуженный вурдалак, находящийся уже в том невероятном возрасте, когда помнить его - верх дурного тона... ненавидел студентов искренней, чистой и незамутненной, как первач его хорошей знакомой Розы Шульц, ненавистью.

Особенно сильными объектами его антипатии становились молодые, ироничные всезнайки, искренне уверенные в том, что мир непременно обязан содрогнуться от их гениальности. Примерно как вон тот непочтительный молодой черт за третьим столом слева, позволяющий себе с ехидной улыбкой комментировать его, профессорское, выступление! Причем не когда-нибудь, а именно в тот животрепещущий момент, когда он повествует о блестящей поимке маньяка Серебряное Горло! Этого хрупкий профессорский организм снести уже не мог.

- Мордред Хамский! - несколько громче и визгливее, чем того требовала ситуация и позволяла академическая этика, воскликнул Козельц. В силу давней, глубокой и на диво взаимной неприязни к этому студенту, он даже запомнил его имя.

Нахальный молодой черт внимательно на него посмотрел. Немного подумал. Встал. Надел винтажную черную шляпу с узкой лентой. И только после этого символически отсалютовав собеседнику двумя пальцами, прикоснувшись ими к полям шляпы, крайне вежливо поинтересовался:

- Профессор?

Леха Козельца едва не хватил удар. Мало того, что этот юнец раздражает его вот уже на протяжении трех лет, так он еще всегда умудряется выглядеть при этом настоящим джентльменом! А эта его дурацкая шляпа... неизменное приталенное пальто... выглаженные идеально-белые рубашки... Из какого века он явился? И не сделал ли он это специально, чтобы стать его, козельцовским, персональным инфарктом? То ли дело Падди МакГир - замечательный был студент!

- Вы вопиюще невнимательны к моей лекции, - справившись с эмоциями, проскрипел профессор.

- Отнюдь, сэр, - все так же спокойно, с легкой улыбкой парировал раздражитель. Насмешка светилась на дне умных темно-багровых глаз, но не придираться же к этому?!

- Да-а? - Козельц произнес это таким тоном, что стало ясно: сейчас будет какая-то каверза. - Тогда повторите мое последнее предложение.

- И вот, в тот самый момент, когда Джон Хейз, более известный как маньяк Серебряное Горло, торжествовал, в ничтожной уверенности, что ушел от полиции - карающим мечом справедливого возмездия на него обрушился я, - дословно, полностью повторяя завывающие интонации профессора, процитировал Хамский. - Однако, при всем уважении, профессор, я мог бы не утруждать себя запоминанием вашей лекции, - выдав это сенсационное заявление, Мордред обвел взглядом притихшую аудиторию. Зарождающаяся звездная болезнь и любовь к игре на публику обещали со временем сделать из него прекрасного актера и рассказчика, но совершенно невыносимого типа.

- Что?! - Поначалу профессору показалось, что он ослышался. Но стервятническое выражение лиц аудитории убедило его в обратном. - Да ты...

Хамский с интересом наклонил голову, по-акульи выжидая, когда Козельц выйдет из себя, и по нему можно будет нанести единственно точный удар. Почувствовав это, престарелый вурдалак решил сбавить обороты:

- Что же заставило вас сделать такие выводы, молодой мистер? - с ненавистью, но вежливо, прохрипел он.

- Вы говорили о том, что у Серебряного Горла был свой особенный стиль, не так ли? Он надевал своим жертвам серебряный ошейник и ждал, пока несчастные скончаются в мучениях. Я все верно излагаю?

- Упрощенно, но да, - скрипя зубами, признал Козельц.

- В таком случае, у Джона Хейза должны были найти признаки сильнейшей аллергии. Даже учитывая тот факт, что работал он в толстых перчатках, серебро, как мы знаем, металл крайне токсичный. При длительном контакте с ним - видимые следы на теле предполагаемого маньяка просто не могли не появиться. Но и это еще не все. Джон Хейз утверждал, что вечер, когда произошло последнее убийство, он провел на рыбалке в Блэк-крике. У меня есть все основания считать, что он не лгал. Вы задержали его на следующее утро, и не найдя никаких доказательств рыболовецкой деятельности, посчитали, что таковой просто не было. Я вполне допускаю, что сорок лет назад подобная информация не была общеизвестной, но вам, лучшему, как вы говорите, следователю, не делает чести то, что вы не посетили Блэк-крик лично. Джон Хейз действительно был там в ту ночь, только не на рыбалке, а у любовницы. Помнится, лучший бордель с ундинами у нас находится именно там, не так ли, коллеги?

Коллеги издали приглушенные смешки, покраснели и с интересом вытянули шеи, боясь пропустить нюансы разворачивающегося конфликта. Они мучительно пытались разобраться, на чью же сторону встать. В силу соцопатичных особенностей своей натуры, Хамский особой популярностью в среде соучеников не пользовался. Но генетическая ненависть победила, и двадцать пар глаз выжидающе уставились на вурдалака.

- Это антинаучно! - Тщательно подавляемая злоба вырвалась из профессора злобным бульканьем сбегающего из кастрюли молока. - Это какое-то шаманство, а не криминалистика! Ангел знает, что такое...

Хамский спокойно переждал взрыв негодования, и добил Козельца одним точным, красивым ударом.

- Джон Хейз просто не мог быть Серебряным Горлом потому, что настоящий убийца был вампиром. А мистер Хейз, как нам всем известно - черт. Посмотрите на фотографии жертв - они практически обескровлены...

- Ерунда! - взвился профессор. - Им отделили головы от тел, естественно они обескровлены!

Хамский снисходительно улыбнулся.

- Им пережгли горла, это разные вещи, в таком случае кровь быстро сворачивается и почти не вытекает из тела, а вот серебряный ошейник здорово маскирует следы кровопийства...

Аудитория задумалась...и разразилась аплодисментами. Хамский раскланялся. Козельц угрожающе встопорщил седые волосы в носу и ушах.

- Выдумки, голые теории, бездоказательные предположения! - на манер циркулярной пилы заскрипел он. - Вы не имеете права глумиться над моими почетными заслугами! Я был лучшим детективом в столице!

Правда, профессор предпочел не уточнять, что в столице он прослужил всего неделю, после чего был переведен в провинцию с обтекаемой формулировкой "место, где его многочисленным талантам найдется лучшее применение". Однако чрезмерно кипучая энергия, требующая точки приложения, склочный характер и тотальная самовлюбленность почти не давали вышеупомянутым талантам почвы для буйного цветения.