Зима стальных метелей (CИ) - Лабунский Станислав - Страница 40

Хотелось домой — в цитадель, к девушке Лене, но и оставить остатки бригады без присмотра было нельзя. Безопасных мест под Ленинградом в октябре 41го года не было в принципе, но надо было оградить своих человечков от самых страшных мясорубок — Невского пятачка и Синявино.

Полковник, комиссар бригады, красовался в каждом номере трех дивизионных газет и армейском боевом листке. Комиссар смотрит на карту, очевидно, пытается понять, почему она разноцветная…

Комиссар толкает речь, руками машет…

Комиссар навещает в госпитале раненых бойцов, и они в знак благодарности и любви, поят его чаем со слабительным…

Фото «Комиссар в сортире» никто не сделал, а жаль, поучительная была бы картинка. Я бы лично ему в чай яда бы подсыпал…

Здесь вопросы не решить, надо в город слетать. Снегирева предупредил, и пошел искать своего водителя, у которого уже был пропуск в Ленинград, причем круглосуточный, что ценно.

Дошел до автопарка, поздоровался вежливо, сел к печке, отдыхаю. Мне торопиться некуда. Раз его здесь нет, значит или в рейсе, или на ремонте. Подожду.

— И где совсем уже плохо, просто беда, появляется он — черный капитан, и приводит помощь, отряд «зеленых призраков», из тех, кого 22 июня убили. Их уже во второй раз убить нельзя, и они уже ничего не бояться, и кто рядом с ними воюет, тот тоже страх теряет.

Интересный здесь фронтовой фольклор.

Дверь распахнулась настежь, мой водитель явился. Вальяжным стал паренек, в зубах не самокрутка, а папироса. Поди, не простая, а командирская, типа «Казбек».

— Собирайся, выезд по готовности. Еду не бери — сам знаешь, накормят.

Узнать он меня не узнал, но сразу понял, с кем дело имеет.

— Сейчас масло долью, воду прихвачу в канистре, через полчаса можем выезжать, товарищ командир, — ага, не видно на мне петличек, а так тоже не помнит. — Попутчицу возьмем? — спрашивает.

— Попутчицу возьмем, доброе дело само по себе награда. Только с нее ничего не бери, если только сама даст, — говорю вполголоса. — Иди.

Я, наверное, принц тишины. За время до отъезда никто в казарме слова не произнес. Только попрощались дружно. Прямо рявкнули: «До свиданья!». Чтоб ты шел — не дошел, на дороге не стоял, и назад не вернулся. Нас — черных капитанов НКВД, никто не любит.

Город за начало октября сильно изменился. Жизнь из него уже ушла. Люди брели по улицам, осторожно делая каждый шаг, рассчитывая каждое движение. Упавшим никто не помогал. Сможешь — вставай, нет — извини. Это твои проблемы. Каждый умирает в одиночку. На спусках к реке и каналам стояли очереди с ведерками — за водой. Водопровод уже не работал. Электричества в городе тоже не стало.

Я выскочил у штаба погранвойск, а водитель повез девушку-доктора дальше. Договорились, что он меня вечером отсюда же и заберет. Постучал в дверь, и мне отворили.

И ветераны-пограничники, и команда хомячков мне обрадовались. Первым делом — сауна. Всю мою одежду они в печке сожгли, злодеи. Даже сапоги. Они, конечно, развалились уже, но один раз в атаку в них сходить можно было. Ну, да ладно.

Оделся, рубашечка чистенькая, китель парадный, эмблемы золотые. Не грущу я из-за отсутствия наград, один черт, они в этой стране ничего не значат. Нет, иногда бывает, что их за реальное дело хорошему человеку дают, но это редко.

А так у советских наград другое значение.

Среди полководцев они обозначают близость к партийным кругам. Правда, ничего не гарантируют. Вон, у Блюхера и Тухачевского вся грудь была в орденах — содрали и расстреляли. Но все равно — дали награду одному, другие завидуют.

Медаль или орден на солдатской груди просто сигнал командиру — перед ним опытный боец. Ему и задачу можно поставить сложнее.

И все.

Хомячки считали иначе. Рядом с фуражкой лежал тряпичный сверток. Что тут у нас? Разворачиваю. Так — три ордена Боевого Красного Знамени, столько же Красной Звезды, Знак Почета, точно, как же без него, два ордена Ленина и Золотая Звезда. Откуда мне знаком этот набор? Точно, они его с маршала Тимошенко, с парадного портрета, слизали. Решили, что их капитан никак не хуже маршала, и приготовили такой же комплект наград.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Позже появятся новые ордена, но в октябре 41го года я стал самым орденоносным капитаном НКВД. Минут пять хохотал без перерыва. Хомячки в дверях столпились, улыбаются.

— Спасибо, — говорю, — парни, порадовали. Несколько медалей надо добавить, так не бывает — одни ордена. Сделайте мне еще один парадный китель и на него цепляйте, буду в нем в Смольный ходить, пугать партийцев.

А туда меня не заманишь, там я сразу на заметку попаду, еще когда начну пропуск оформлять. Поэтому и хомячки счастливы, и мне с чужими наградами ходить не придется.

Чайку выпил, так бы и не вставал, а время идет, а мне еще столько надо людей навестить. И нелюдей тоже. Сначала в общежитие к инвалидам, потом в райком партии.

У калек все было хорошо. Для вида на рынке подаяния просили, уже давно никто не подавал, а на самом деле меняли продукты на злато-серебро. За мешок гороха изумрудное колье взяли, похвастались.

— Завязывайте, — говорю. — Напишут донос, возьмут все добро выгребут и вас расстреляют. А покойникам ничего не надо. Перебирайтесь в штаб к пограничникам, перетаскивайте туда ценности и копчености, а остальные продукты отдадим доктору в больницу. Там три солдата есть, помогут.

Здесь тоже все нормально. Идем дальше.

В райкоме меня за танк ругали. Зная вину, молчу.

— Скоро последний транспорт придет с продуктами — сразу рассчитаюсь, и за танк, и за постоянную помощь. Что там не знаю, просто поделим поровну — половина вам, половина — медикам. Все по-честному.

Тут они от меня отстали. Продукты в октябре в голодающем городе все вопросы закрывают.

— Вывоз за вами. Придет от меня посыльный, скажет, откуда забирать.

Договорились.

Потом в управление кадров фронта. Там не голодали, но коньяк давно не пили, поэтому за последний ящик я перевод нашей морской пехоте оформил. Тем более что я их не в городскую комендатуру, подальше от фронта устраивал, а на Ораниенбаумский плацдарм, в 48ю дивизию. Только командовал на плацдарме наш старый знакомый генерал-майор Астанин, с которым мы еще под Лугой рядом воевали, и у него ветераны боев за город имели шансы дожить до общего наступления.

Ну, а там уже как карта ляжет. Никто из нас не собирался жить вечно.

В военторге пуговиц флотских купил.

Последний пункт программы — девчонок из школы Лены и Маши навестить. Набил полный рюкзак продуктами, на квартире остались только консервы — крабы и сгущенка, несколько банок. Все остальное тоже закончилось. А в августе запасы казались неисчерпаемыми.

И тут меня постигло разочарование — курсы зенитчиков выехали на полигон, на стрельбы. Нет, ну надо же. Мысль оставить им продукты мне в голову даже не пришла — однозначно, сдадут начальству, разделят на всех. Смысла нет. Закинул мешок обратно на плечо, пуда полтора деликатесов, там даже икры пара банок есть. И десять плиток шоколада кондитерской фабрики имени Крупской. Возвращаться на квартиру не хотелось, оставлю в штабе, хотя и не хотел заходить.

Машина меня уже ждет на углу, можно просто сесть и уехать. Надоел мне этот рюкзак, забрасываю его в кузов, открываю дверку, там доктор заплаканная сидит, бинтами слезы вытирает.

— Эй, в чем дело? — спрашиваю.

Тут мне преподносят новый вариант вечного сюжета — красавица и чудовище. Оно ее домогается, а она сопротивляется. И вот она ездила с тетей посоветоваться, и та дала ей дельный совет — расслабиться и получить удовольствие. Ухмыляюсь, соглашаясь с тетей.

— Кто у нас претендент на девичье тело? — интересуюсь между делом.

Доктор мило покраснела и вложила завхоза медсанбата. Да, мезальянс получается.

— Еще минуту, — говорю им.

Метнулся к штабу, забрал орденоносный китель. Хомячки совсем стали счастливы.

— Поехали! Сначала доктора завозим в медсанбат. Приедем — разбудишь.

Но проснулся раньше. Нас остановил какой-то особо бдительный патруль.