Генералы подвалов - Рыбин Алексей Викторович Рыба - Страница 36

Это в книгах только все гладко — «организованная преступность». А в этой «организованной» такой же бардак, как и везде. Вот он, Калмыков, и пристроился — сбоку припека. И никто про его делишки не знает. Да и что там — ну, лимон баксов, ну, другой. Настоящие паханы сотнями лимонов ворочают. Опять же Дядя.

Все отлично — из Голландии шла «кислота» в контейнерах, вмонтированных в мягкую спальную мебель. Стояла, бывало, эта мебель прямо в центральных городских магазинах. На совесть сделана, не разобьется при перевозке. В Европу шел питерский лес. Тоже лишние копейки набегали, хоть и смешные. Рубили под Питером, рубили так, что, мама, не горюй! Зеленые пытались крик поднять, но Калмыков их быстро заткнул, в неделю управились. И без убийств, и без разборок.

А вот с Волкова все и началось. Чистоплюй, сука, струсил просто. Все его разговоры о чистых руках и несчастных, отравленных наркотиками детях — элементарная трусость. Видел он этих детей долбаных. Не он, не Калмыков «кислоту» в Питер притащит, так и без него найдут, где нажраться, ублюдки. Весь город в наркоте, куда ни сунься, все удолбанные. У него хоть гарантия качества. Настоящая, фирменная вещь. Голландия — всемирный центр по изготовлению синтетических наркотиков. Марку держат.

Трупы двух «быков» из квартиры Волковых увезли, закопали на лесопилке, хрен кто найдет. А Моню он оставил там — пусть дожидается хозяйку. Явится девка рано или поздно, никуда не денется. Надо это дело закончить, и все. Можно дальше работать. Мента пронырливого убрали, никто и не почесался. А девка ему не нравится, сует нос куда не надо. Может, и папаша что-нибудь сказанул, вспомнит, хлопот не оберешься.

Он решил не ехать сегодня в клуб. Там все в порядке. С бандитами, гуляющими по району, полная договоренность, они свое получают, считают Калмыкова за лоха, который должен платить, вот и отлично. Пусть считают. А он заплатит. Это для него не деньги.

Настя прежде не бывала в «Крабе». Знала, конечно, что открылось такое новое «кислотное» местечко, но как-то не довелось. Да и не любила она питерскую мажорскую тусовку, модных мальчиков и девочек с растворенными в «кислоте» мозгами, которые ночи напролет переступали с ноги на ногу под монотонное буханье сэмплированных барабанов и шорохи синтезированных звуков.

Особенно раздражали ее так называемые диджеи. Пацаны, с явно читающимися на лицах вторичными половыми признаками, рассуждали о своем творческом пути, о своих взглядах на музыку. Какая, на хрен, музыка, какой, блин, у них творческий путь. Крутят пластинки свои, трут их пальцами. Она была уверена, что научиться диджействовать не труднее, чем освоить Интернет, а то и проще. Впрочем, Бог с ними. По большому счету, она была ко всему этому равнодушна.

Сейчас она видела перед собой только качающиеся стены, яркие лучи света, скользящие по залу, монолитную безликую толпу. Какая-то бурая масса колыхалась волнами по клубу, надо отдать ему должное, очень красиво отделанному. Кто-то вбухал в этот бывший Дом культуры уйму денег.

Настя плюхнулась на полукруглый диванчик, опоясывающий низкий стол. Такие же столики располагались вдоль стен танцзала, бар и буфет находились на втором этаже, здесь же можно было просто пересидеть легкую усталось, покурить, переброситься парой слов и снова отвалить в раскачивающуюся толпу.

Любка куда-то исчезла, сказав, что сейчас вернется и чтобы Настя никуда не уходила.

А куда ей идти? Хорошее настроение вдруг улетучилось. Словно кто-то невидимый провел ладонью перед ее лицом и, подобно гипнотизеру, вывел из транса. В этот момент она отчетливо осознала все, что с ней произошло, до мельчайших деталей. Вспомнила ту злосчастную квартиру, бандитов. Вспомнила даже то, что не могла вспомнить весь день. Как ночью пришел Прыгун — это и был тот самый мужик, который утром лежал с ней на диване, как они уже втроем... И пили водку ночью, кололись какой-то дрянью. Снова пили, вернее, пила она. А им уже ничего не было нужно. Она и вправду не соображала. Как они ее взяли, с какой легкостью. Хоть не убили, и на том спасибо.

Настя вздрогнула. Да-а... Дела... И подвал этот.

Вместе с реальностью, заполнившей ее мозг, до этого вычищенный наркотой, которую вливали в ее вены сначала те ублюдки рэкетиры, а потом и «дети подземелья» — как Настя окрестила всю компанию малолеток, притащивших ее сюда, — пришла чудовищная головная боль. А вместе с ней и дрожь, которая на время прошла в подвале.

Надо по-тихому рвать отсюда. Пока не объявилась эта Любка и не утащила ее еще куда-нибудь. События развивались по нарастающей. Настя поняла, что если сейчас же не вырвется из этой сумасшедшей гонки, то потом, с каждым часом сделать это будет все труднее и труднее.

Но Любка появилась быстрее, чем Настя смогла подняться на ноги.

— Во, смотри. Это Настя. — Любка показала на нее рукой парню, стоявшему рядом. Парень был высокий, в черном костюме, трезвый, аккуратно причесанный.

«Это, что ли, ее сутенер?» — вяло подумала Настя и, сделав усилие, поднялась с диванчика.

— Люба, знаешь, пойду я.

— Куда? Ночь на дворе. Нет уж, сиди тут.

— Зачем?

— Надо. Это, — показала она на парня, — Василий. Он тебя в обиду не даст.

Василий смотрел на Настю как-то брезгливо-оценивающе, качал головой. Неприятный был у него взгляд.

— Эка тебя колбасит, — заметила Любка. — Посиди. — Она толкнула Настю, и та снова плюхнулась на диванчик. — Я сейчас. — Она повернулась и исчезла в толпе.

— Сколько тебе лет? — спросил Василий, сев рядом с ней.

— Не все ли равно. — Настя чувствовала себя ужасно и говорила с трудом.

Василий это заметил.

— Торчишь?

— Ладно, — Настя снова попыталась встать. — Я пошла. Извините.

— Нет уж, милая, посиди, — Василий крепко взял ее за локоть и дернул на себя.

— Оставь ее!

Настя обернулась на голос.

Рядом с их столиком стоял высокий светловолосый парень с выбритым затылком, в сером тонком свитере и черных джинсах. Руки он сложил на груди так, что были видны кулаки, не вызывавшие сомнения в том, что их обладатель не играет на скрипке и не пишет диссертацию.

— Оставь девчонку, — повторил он.

Глава 13

Последнее время Димка чувствовал себя отвратительно. Про совесть много говорили в школе. Но школа была в той, прошлой жизни, а в этой, нынешней, появились другие ценности, другие взаимоотношения и другая совесть. Но все равно что-то свербило внутри, пропал сон у Димки, приходилось пить, трахаться и снова пить.

И к этой непонятной маяте примешивался страх. Откровенный страх. Все Моня. Запутывает его, вяжет крепче, чем веревками или наручниками, вяжет, гад. Порезали охранника этого — ладно, мелочь. А вот с кавказцами, там дело посложнее будет. Чистая мокруха. Вовик бедный.

Про наезд на женщину Димка вообще старался не вспоминать. Но не получалось. Всплывало в памяти ее лицо, удивленное, растерянное.

Да и Моня, сучий потрох, пускался иногда в откровенность. Только Димка подозревал, что откровенность эта у него строго дозированная, отмеренная и проверенная. Вряд ли он рассказывал все. Но и того, что слышал Димка, вполне хватало.

Моня мечтал стать лихим Робином Гудом, трясти богатеньких — им ведь сам Бог велел делиться, порядок наводить у торгашей, за вознаграждение конечно. Ну, оружием торговать, тоже дело. Оружие ведь нужно людям. А Моня... Эта его манера «рубить хвосты». Невинных людей убивает запросто, лишь за то, что случайно оказались рядом, или же чтобы пугнуть других.

Тошно было Димке, и чем больше он об этом думал, тем противней сам себе становился.

Страх. Для чего Моня его вяжет мокрухой? Какую такую ценность для него представляет Димка? Что он, семи пядей во лбу? Так нет. Он не координатор, не комбинатор, он — типичный исполнитель. И понял это Димка однажды ночью, словно озарение на него нашло. Вяжет, чтобы в нужный момент пошел Димка безропотно вперед, как Вовик тогда на кавказцев. Пешку из него делает, чтобы пожертвовать им в нужный момент, чтобы кто-то выиграл с помощью этой жертвы свою сложную партию.