Фирма - Рыбин Алексей Викторович Рыба - Страница 59

— Наша — это чья?

Роман пристально посмотрел на Бояна, глотнул из своей кружки и сказал:

— Моя. Потому что ты, Толька, человек из другого времени. А жаль… Хороший ты парень…

— Почему же из другого?

— Потому. Все, что сейчас делается, ты воспринимаешь как должное. А я — нет.

— Да брось ты, Рома! Что ты такое несешь? При «совках», что ли, лучше было?

— Дурак ты, Толя. Извини, конечно. Ты просто еще молодой. Не понимаешь многого. И, прости меня, книг мало читал. Да не горюй, тебе все равно не понять. Лучше подумай, будешь мою квартиру покупать или нет?

— Квартиру?

— У меня мужик есть, — включился в беседу гопник. — Я могу через него хату продать. Надежный человек, реально.

— Отстань, — махнул рукой Роман. — Давай лучше вмажем.

Он выпил с гопником и даже чокнулся с ним.

— В общем, Толик, живи спокойно, занимайся своими делами, — продолжал Кудрявцев. — А то, что было у меня… Это все равно не повторится… Не могу я больше, Толя, такая тут тоска…

— Слушай, — решил перехватить инициативу Боян, — ты можешь мне встречу с Ренатой устроить?

— С кем? — переспросил Кудрявцев.

— С Ренатой.

— А… Суперзвезда… Ну, могу. А на кой черт тебе?…

— Я проект делаю для ВВ. Для Вавилова…

— Ой, не связывайся, Толя, я тебя умоляю… Вавиловские проекты… Меня от этого больше всего и тошнит… Я всю жизнь имел дело с произведениями искусства. Окружал себя прекрасной музыкой. Прекрасными людьми…

Пафос Романа Альфредовича вполне соответствовал его состоянию. Боян тоже сильно опьянел, поэтому воспринимал слова Кудрявцева вполне серьезно.

— А что изменилось-то, Рома?

— Изменилось? Все изменилось. Мы… Понимаешь, Толик, мы все жили по-разному… Но идея была одна… Переделать этот мир, сечешь? Каждый взялся за дело по-своему… Вот и переделали… Только не мы. А они…

— Кто — они?

— Мразь всякая. Которая и тогда была, и теперь… И не в демократии дело, Толька. Не в демократии и даже не в деньгах… Деньги, если хочешь знать, — зло!

— Точно, — снова влез совершенно уже пьяный гопник. — Точно! От них все беды. Вот у меня…

— Ты извини, Толик, что я так прямо говорю, — отмахнулся от гопника Роман. — Не считай меня идиотом…

— Да что ты! — Толик хлопнул друга по плечу. — Я никогда…

— Я знаю… — На глазах Кудрявцева выступили слезы. — Ты хороший парень… Но деньги и тебе мозги свернут… Если уже не свернули. Знаешь, в чем ваша главная ошибка?

— В чем?

— В том, что вы все взяли на вооружение эту мудацкую американскую поговорку. «Время — деньги». А между тем она не имеет ни малейшего отношения к действительности. Время и деньги — это абсолютно разные вещи. Разные философские категории. Их нельзя приравнивать друг к другу. Деньги могут существовать, условно говоря, ради времени, но никоим образом не наоборот. А вы все бросились гробить свое время ради денег. И оказались у разбитого корыта. Даже не в масштабе страны, в масштабе всего мира. Такой ужас, Толик, накатывает, такой мрак… Куда податься?… Вот присмотрел я себе домик на берегу океана, буду один жить, как можно дальше от этой ебаной цивилизации… Не могу больше…

— Ты что, в деревню собрался?

— Почти. Почти в деревню. Невозможно здесь… Всю жизнь стремишься к чему-то светлому, настоящему… А оглядишься по сторонам — вокруг одни монстры. И чем дальше, тем их больше, монстров-то. Нормальные же люди — кто помер, кто исчез, кто мутировал и в такого же монстра превратился. Леков, пожалуй, последний был. Последний настоящий живой человек.

— Ну, не знаю… Ты сам говорил, что он совсем с катушек слетел, превратился в законченного алкаша. Без мозгов, без понимания, как жить и что делать…

— Он знал. Он лучше нас знал. Василек говорил, что надо жить по-человечески, а не гнаться за башлями. На бабки ему было наплевать… А я не понимал… Не верил тогда… Только сейчас начинаю понимать.

— Что, хочешь так же, как он? Бухать по-черному?

Толик взял кружку и сделал еще глоток.

— А что? Кто сказал, что это неправильно? Здесь нормальному человеку больше и делать нечего, — ответил Кудрявцев. — А чем еще заниматься в этой стране, когда вокруг одно говно? Или бухать, или бежать отсюда подальше и там уже жить спокойно, по-настоящему… Здесь все ненастоящее, Толя… Музыка ненастоящая, кино ненастоящее… Литература умерла… Искусство… Искусство просто перестало существовать. Деньги сожрали все, Толя. Поэтому мне здесь делать нечего. Неинтересно.

— Брось, Рома, у тебя просто депрессуха, это пройдет. Ты расстроился, я понимаю…

— Ничего ты не понимаешь. Если бы хоть что-то понимал, ты бы в жизни не занимался тем, что делаешь сейчас…

— А что я делаю?

Толя посмотрел на свою полупустую кружку.

— Да вот твоя музыка… Ты сам-то осознаешь, Толя, что ты шарлатан? Как в живописи, так и в музыке. Эти твои ремиксы… Они что, имеют какое-то отношение к музыке? А твои картины — к живописи? Да никакого, Толя. Фальшивка…

— Ну, не знаю, — насупился Боян. — Бабки платят… Люди покупают. Значит, им нравится…

— Вот-вот. «Бабки платят»… И все! И ни хрена вам больше не надо. Завалили страну дерьмом выше крыш и сидите в этом дерьме. А из дерьма ничего не вырастет, потому что, кроме удобрений, желательно еще какие-то семена в поле бросить. Вы же все эти семена… все, какие только были… затаптываете, убиваете их…

— Рома. Я тебя не узнаю…

— Брось! Все ты узнаёшь и все понимаешь… Квартиру мою будешь брать?

— Наверное…

— Вот и думай об этом. А остальное не бери в голову. Ну, что вылупился? — неожиданно обратился Кудрявцев к парню в синем спортивном костюме, который внимал последним словам Романа с видимым интересом, даже придвинулся поближе.

— Чего? — переспросил парень.

— Что вылупился, говорю? А ну, пошел отсюда! Как вы мне все надоели, быдло вонючее!

— А-а…

Парень отставил свою кружку и расправил плечи:

— Ну-ка, пошли, козел, выйдем. Я тебе мозги сейчас вправлю, сука…

Толик увидел, как за спиной оскорбленного парня образовались еще трое таких же, как он, — грязноватых, пьяных и очень агрессивных на вид.

— Чего? — усмехнулся Кудрявцев. — Ты на кого лезешь, тварь?