Константиновский равелин - Шевченко Виталий Андреевич - Страница 28

Были на крыше и Демьянов с Гусевым. Первый смотрел на все происходящее широко раскрытыми глазами, будто все еще не веря, что все это происходит наяву. В глазах второго стоял неподвижный холодный страх — по-вндимому, Гусев только сейчас почувствовал всем существом, до кончиков нервов, трагическую обреченность.

Долго оба сидели молча, боясь проронить слово, и только когда нескончаемый поток людей, уходящих на ту сторону, примелькался, стал привычным и уже не порождал острого, щемящего чувства, как при первом впечатлении, с пересохших губ Демьянова сорвались полные отчаяния слова:

— Спасают шкуры! А нам тут расхлебывай!

И Гусев почувствовал, как кольнула в сердце тонкая игла озлобления против уходящих, покидающих их на произвол судьбы людей, из-за которых, может быть, придется сгнить в этих камнях.

Находясь в последнее время в смятении, переболев нервозностью ожидания и страхом, отчаявшись сохранить жизнь, Гусев был сейчас на грани нервного расстройства, резко вздрагивал при каждом неожиданном звуке и даже втайне завидовал Знмскому, который в эти дни был внешне уравновешен и спокоен как никогда.

И вот, когда уже и душа и тело, казалось, начинали привыкать и примиряться с происходящим, какое-нибудь событие или неосторожно брошенная фраза заставляли Гусева вновь остро чувствовать и жажду жизни, и великую несправедливость того, что по чьей-то воле он, Гусев, должен будет тут умереть.

— Теперь уж точно — амба! — сказал он потерянным голосом, и это было ответом на реплику Демьянова и окончательным приговором еще слабо бьющейся где-то в груди надежде.

Демьянов ие успел ответить — внезапный, резкий и призывный сигнал большого сбора раздался во дворе равелина.

— Потребовались зачем-то... — вяло пробурчал он, нехотя поднимаясь, но Гусева уже ие было рядом — все та же, чуть царапающая коготком надежда гнала вперед, заставляла трепетно вздрагивать все существо при каждом сообщении или сигнале: «А вдруг!», «А если!», «А может быть!..»

Быстро стряхнув пыль с брюк, Демьянов поспешил вслед — оставаясь один, он вновь чувствовал себя робким, потерянным н забытым...

Евсеев вернулся от Потапииа в приподнятом, нервном возбуждении. Всю дорогу назад он примерялся к местности, высматривал каждую лощинку, каждый бугорок и зло, беззвучно рассмеялся, убедившись, что по таким ухабам немецким танкам близко к равелину не подойти. И еще раз он убедился в том. что равелин почти не виден со стороны суши, спрятанный где-то внизу за складками местности.

Все это укрепило его дух, и, очевидно, поэтому Евсеев сразу заметил то угнетенное настроение, в котором находились бойцы. Он прошелся по двору и по кубрикам, и всюду его встречали жадные вопросительные взгляды.

Нетрудно было догадаться, что оставленные наедине со своими мыслями, находящиеся в вынужденном бездействии люди, наблюдая отход ваших частей, стали нервничать. Необходимо было срочно занять их делом, которое отвлекло бы от тяжелых мыслей и в то же время было бы полезным и нужным именно в такой момент.

Еще тогда, у Потапина, Евсеев подумал, что его бойцы если и проходили когда-то в учебном отряде приемы рукопашного боя, то теперь, конечно, все это основательно забыли. Сам же он еще с училища прекрасно владел всеми ружейными приемами и был немного знаком с борьбой самбо. Вот когда все это должно было пригодиться! Евсеев приказал играть большой сбор.

Через минуту все стояли з строю. Обстановка была настолько тревожной, что от каждого сигнала ожидали чего-то зловещего, и все старались держаться друг друга, так как вместе было и надежней и спокойнее. Евсеев прошелся перед строем. Строй молчал, затаив дыхание, ожидая. когда командир начнет говорить. Тишина была настолько тяжелой и даже, как показалось Евсееву, зловещей, что он решил немного ободрить людей. Он отыскал глазами в строю Булаева и махнул ему рукой:

— Идите сюда!

— Я? — не понял застеснявшийся Булаев, неловко ткнув кулаком себя в грудь.

— Да, да! — подтвердил Евсеев. — Подойдите ко мне!

Булаев вышел из строя н подошел к капитану 3 ранга.

Не доходя пяти шагов до него, он остановился и застыл, такой большой и сильный, что Евсеев показался рядом с ним подростком.

— Никто не сомневается в его силе? — обратился Евсеев к строю, кивая на Булаева.

Матросы сдержанно одобрительно рассмеялись.

— А теперь смотрите! — сказал Евсеев, поднимая щепку и протягивая ее Булаеву. — Вот вам нож! Нападайте на меня, я буду защищаться!

— А как я нечаянно зашибу вас? — мялся с ноги на ногу в нерешительности Булаев; строи уже откровенно посмеивался.

— Ничего, ничего! — приободрил Евсеев. — Нападайте! Нападайте так, как нападали бы на врага!

Булаев слегка пожал плечами (придет же начальству блажь в голову), затем сделал страшное лицо и, широко взмахнув рукой, бросился на Евсеева. Ему показалось, что он сделал слишком большой прыжок, а на самом деле он уже падал па землю, подсеченный ловким приемом. И когда он тяжело шмякнулся, недоуменно моргая глазами, строи изумленно ахнул, увидев капитана 3 ранга целым и невредимым, а Булаева, первого силача и тяжеловеса Булаева — лежащим на земле.

А когда прошли первые секунды изумления, все быстро и оживленно заговорили, покоренные ловкостью своего командира.

Евсеев помог Булаеву подняться, стряхнул с него пыль и сказал, ласково похлопав по плечу:

— Становитесь пока в строй!

Он несколько раз прошелся взад-вперед, дав людям успокоиться, и продолжал:

— Вес это я вам показал совсем не для забавы! Сегодня или завтра нам придется столкнуться с врагом, и тогда каждым из вас должен будет уметь проделать то же самое! У нас есть еше несколько часов, и я обучу вас всему, что знаю сам. Занятия начнем сейчас же по парам. Один нападает — другой защищается, и наоборот!

Евсеев выстроил пары по кругу, а сам вышел с одним из матросов в центр и показал несколько приемов. Тут была и «мельница», после которой, нелепо взмахнув руками. нападающий кувырком летел за спину защищающегося, и «захват руки», после которого нападающий, корчась от боли, мгновенно приседал на корточки, и молниеносная «подсечка», когда нападающий плашмя грохался на спину и ему оставалось только ждать очередного удара.

ГЗсе это сразу захватило матросов, и они с увлечением принялись за разучивание приемов. Евсеев ходил между парами, подправлял, подсказывал, показывал, как правильно выбрать прием для отражения нападения...

Как это всегда бывает, сразу нашлось несколько человек. которые быстрее и правильнее других усвоили приемы борьбы, и теперь, сами горячась и волнуясь, они старались передать товарищам все, что было понято ими. Так стихийно выделилась целая группа инструкторов, м Евсеев увидел, что он больше здесь не нужен.

Приказав Остроглазову заниматься шлифовкой приемов, он ушел к себе в кабинет.

Здесь наконец он смог проанализировать все, что произошло с утра. Конечно, отход наших частей был страшным, невероятно тяжелым ударом, но именно к этому готовил он и себя, и своих людей. И это ничего, что некоторые приуныли — главное, что нет пока пи трусов, ни паникеров! И все же-—каков будет первый бой? Как поведут себя люди под смертельным огнем? Сколько времени удастся продержаться против давящего безмерным превосходством врага?

Нет ответа на эти вопросы! А как бы хотелось заглянуть наперед, чтобы все выверить, продумать, взвесить... Первый бой!

Евсеев сел за стол, тяжело подперев голову руками, и смежил веки. Так он просидел несколько минут, не меняя позы, пока не почувствовал, что в кабинете находится еще кто-то кроме него.

Будто очнувшись от сна, он быстро открыл глаза и увидел в дверях запыленного, стеснительно улыбающегося военного с чемоданом и перекинутым через руку плащом. Очевидно, он стоял уже давно, не решаясь потревожить хозяина. Теперь, поняв, что Евсеев не спит, он шагнул вперед и сказал с той же застенчивой улыбкой:

— Батальонный комиссар Калинин! Назначен в ваше распоряжение.