Преступник номер один. Нацистский режим и его фюрер - Черная Людмила Борисовна - Страница 39

На следующем заседании кабинета Гитлер заявил, что переговоры с «Центром» кончились неудачей. Придется, мол, просить президента назначить новые выборы в рейхстаг. Встревоженного Гугенберга, понявшего, что он попал в ловушку, Гитлер успокоил тем, что дал торжественное обещание независимо от исхода выборов ничего не менять в составе кабинета. Это была очередная ложная клятва, дабы расчистить дорогу нацистам. Рейхстаг был распущен и новые выборы назначены на 5 марта 1933 года.

Прежде чем сделать следующий шаг — окончательно ликвидировать парламентский режим, Гитлер решил снова заручиться поддержкой германских монополий. 20 февраля в резиденцию президента рейхстага, т. е. Геринга, была приглашена группа промышленных и финансовых тузов Германии: «пушечный король» Крупп, один из королей германской металлургии Феглер, руководитель крупнейшего в Европе электротехнического концерна Бош, член «Совета богов», директор «ИГ Фарбениндустри» Шницлер и другие. Председательствовал на этой встрече виднейший представитель банковского капитала Яльмар Шахт. Из его показаний на Нюрнбергском процессе главных немецких военных преступников, а также из документов, обнаруженных в гитлеровских архивах после войны, стало известно, что происходило за плотно закрытыми дверями дворца президента рейхстага.

В отличие от предыдущих встреч с промышленниками, на которых Гитлер выступал еще в роли просителя, фюрер появился на этом вечере в ореоле власти, придававшем его обещаниям особый вес. Новая встреча имела огромное значение: если в 1932 году речь шла о том, чтобы, по существу, получить санкцию на занятие поста канцлера, то теперь нужно было договориться о завершении планов государственного переворота — установлении неограниченной фашистской диктатуры в стране. Поэтому Гитлер прежде всего стремился убедить собравшихся, что без такой диктатуры капиталистическому строю в Германии грозит катастрофа. «Частнособственническое хозяйство, — заявил он, — не может сохраниться в век демократии, оно мыслимо лишь при том условии, что народ станет сторонником идеи авторитета сильной личности». Затем он обещал своим слушателям выполнить две главные задачи новой власти — уничтожить марксизм и воссоздать вермахт. «Жребий брошен, — сказал он. — Если выборы не принесут желаемого результата, мы добьемся своих целей другими средствами».

По свидетельству Шахта, промышленники были в восторге. Крупп вскочил с места, пожал руку фюреру и от имени всех присутствующих выразил ему благодарность за «исключительно ясное изложение взглядов». Затем Шахт начал обходить гостей — он собирал пожертвования в партийную кассу фашистов.

Итак, санкции промышленников были получены, и касса нацистской партии пополнилась новыми миллионами марок. Однако перед «решающими действиями» необходимо было договориться не только с финансовыми и промышленными тузами, но и с генералами рейхсвера. Тогда еще было далеко до того положения, когда фюрер сам мог диктовать условия руководителям армии. Выступление рейхсвера против антиконституционных действий фашистов, в защиту республики обрекло бы на неудачу все гитлеровские планы.

Решающая встреча с генералами состоялась в штаб-квартире Хаммерштейна (тогдашнего главнокомандующего) 3 февраля. Документ, повествующий об этой встрече, был найден через много лет после Нюрнбергского процесса. Как явствует из записи выступления Гитлера, фюрер был исключительно откровенен с генералами. Он заявил, что намерен раз и навсегда расправиться с парламентским строем и приступить к подготовке войны во имя завоевания «жизненного пространства». «Самое жесткое авторитарное руководство государством. Уничтожение раковой болезни демократии» — тек передает документ слова Гитлера о его планах в области внутренней политики. Далее следуют рассуждения о роли вермахта и о военных намерениях фашистского режима, рассуждения, которые поистине должны были звучать райской музыкой в ушах генералов. «Строительство вермахта, — говорил Гитлер, — является важнейшей предпосылкой достижения нашей цели: возрождения политической мощи». «Вермахт, — продолжал он, — самая важная и самая социалистическая (!) часть государства. Он останется надпартийным учреждением, стоящим вне политики… Никакого слияния армии и СА не произойдет».

Наконец, на этой же встрече Гитлер изложил и свои внешнеполитические губаны. Он заявил, что намерен использовать политическую мощь для «завоевания жизненного пространства на Востоке и беспощадной его германизации». «Самым опасным периодом, — сказал он, — будет время воссоздания вермахта. Тогда и станет ясно, есть ли во Франции настоящие государственные деятели. Если да, они не дадут нам передышки и нападут на нас…»

Мы так подробно остановились на этом раннем документе (цитированные слова Гитлера были произнесены через три дня после захвата власти!) потому, что в нем в наиболее полном виде были изложены почти все истинные планы Гитлера. В открытых же официальных выступлениях Гитлер продолжал в это время клясться в верности легальности и конституции и, разумеется, болтать о мире. Прошло еще целых три года, прежде чем фашистский фюрер окончательно отрекся от условий Версальского договора. Но правящая верхушка Германии — и промышленники и генералы были прекрасно информированы о подлинных намерениях Гитлера. Они знали, на что идут, и тогда, когда вручали ему власть, и тогда, когда санкционировали уничтожение республики.

К концу февраля Гитлер полностью развязал себе руки для бесцеремонной расправы со всеми демократическими установлениями Веймарской республики.

Начал Гитлер расправу с главных классовых противников нацизма — немецких коммунистов. 24 февраля он приказал отрядам штурмовиков разгромить штаб Коммунистической партии Германии — Дом имени Либкнехта. Нацистские налетчики выбили все окна в здании, часть мебели выбросили на улицу, остальную превратили в щепки, избили и арестовали всех присутствовавших в Доме. Штурмовикам активно помогала полиция. Она произвела в здании обыск, но — как и следовало ожидать— ничего «крамольного» не обнаружила. Уверения Геринга, назначенного Гитлером начальником прусской полиции, будто брошюры и некоторые другие пропагандистские материалы, «найденные в подвале здания», доказывают, что КПГ готовила «государственный переворот», были встречены с явным недоверием даже в консервативных кругах, а преступные методы расправы с оппозицией вызвали отвращение у широких слоев населения. Чтобы добиться успеха и создать необходимую психологическую атмосферу перед выборами, необходимо было изобрести нечто более «эффектное» и «сенсационное». Так возник план поджога рейхстага.

Вечер 27 февраля Гитлер провел в квартире Геббельса. В своем дневнике Геббельс нарисовал идиллическую картину происходившего: пили чай, беседовали, слушали пластинки (разумеется, музыку Вагнера); Геббельс явно хотел создать впечатление, будто известие о пожаре рейхстага было полной неожиданностью для него и для Гитлера. Известие это передал по телефону «Путци» Ханфштенгль. «Я счел это явным вымыслом, — лицемерно пишет Геббельс в своем тщательно препарированном перед опубликованием дневнике, — и отказался сообщить об этом фюреру».

В действительности события разыгрывались совсем иначе. Геббельс, как показали материалы Нюрнбергского процесса, ждал сообщения о поджоге. Он тут же передал его Гитлеру, и они на машине помчались к горящему зданию. Там уже были Геринг и шеф прусского гестапо Дильс. Последний рассказал в своей книге, изданной после войны, что Геринг, прибыв к рейхстагу, сразу же воскликнул: «Это начало коммунистического восстания!» Гитлер был вне себя. «Его лицо было багрово-красным не то от возбуждения, не то от жары. Он кричал так неистово, что казалось, вот-вот лопнет от натуги». Выкрикивал Гитлер следующее: «Теперь не может быть никакой пощады! Кто станет нам поперек дороги, будет уничтожен! Каждый коммунистический функционер должен быть расстрелян, где бы он ни находился. Не будет пощады и для социал-демократов!»

В 21 час 17 минут к месту пожара прибыпи первые полицейские машины. Полиция проникла в рейхстаг и арестовала человека, который бродил по огромному зданию полуголый, потный, со спутанными волосами. Это был голландский подданный Маринус ван дер Люббе.