Преступник номер один. Нацистский режим и его фюрер - Черная Людмила Борисовна - Страница 103

Примерно в то же самое время в мозгу фюрера созрел другой чудовищный план. Он решил устроить напоследок гигантскую резню среди миллионов узников фашистских тюрем и лагерей. В бомбоубежище к Гитлеру прибыл руководитель одного из главных управлений СС Бергер. Фюрер вызвал его для того, чтобы обсудить с ним меры по умерщвлению узников концлагерей, эвакуированных в Баварию. В Баварию была вывезена группа заключенных — известных в прошлом политических деятелей, немецких и иностранных.

О своем разговоре с фюрером Бергер рассказал следующее: «Рука у него дрожала, нога тоже, голова дергалась и он не переставая выкрикивал: «Всех расстрелять! Всех расстрелять!»

В последние недели в гитлеровских концлагерях творилось нечто поистине чудовищное. Часть заключенных была уничтожена прямо на месте. Другую часть, и притом большую, начали увозить в глубь Германии, чтобы умертвить там. Ликвидировав лагеря в районах, которым угрожало вторжение войск союзников, гитлеровцы надеялись скрыть следы своих преступлений. Уже сама эвакуация концлагерей превратилась в акцию убийства — лишь очень незначительная часть заключенных прибывала на новое место назначения: большинство узников либо умирали в дороге, либо были уничтожены.

Воистину на последнем этапе существования гитлеровской Германии в стране разыгралась оргия убийств. Приказ следовал за приказом. Уничтожить узников концлагерей! Освободить тюрьмы! Ликвидировать находящихся в них заключенных! Полевые суды! Расстрелы! Расстрелы! Виселицы! Виселицы! Уже самый язык приказов чудовищен. Это не обычный канцелярский язык, а язык убийц. В § 6 приказа о создании полевых судов говорилось: «Смертный приговор приводить в исполнение через расстрел поблизости от места суда, А если дело идет об особенно бесчестных подлецах, то — вздергивать их на виселицу». В секретном приказе, разосланном комендантам 20 лагерей, рекомендовалось применять особую «упрощенную обработку ликвидированных особей» (жертв массовых казней. — Авт.) с целью «экономии бумаги и времени». В другом приказе, касавшемся концлагерей, в конце добавлено: «Следы обезвреживания (казней. — Авт.) тщательно устранять».

Крейслейтер Кенигсберга выпустил воззвание, в котором призывал: «Убивайте каждого труса, умника и пессимиста!»

В воззвании Геббельса от 23 апреля, которое было помещено в армейском листке «Панцербер» (газеты в Берлине уже перестали выходить), говорилось: «Запомните: каждый, кто агитирует или просто одобряет мероприятия, ослабляющие наше сопротивление, — предатель».

Но на бумаге все это выглядело даже безобиднее, чем в жизни. На практике судьи в полевых судах были желторотые мальчишки, вновь испеченные каратели, опьяненные неожиданной властью над жизнью беззащитных людей. Отбросив все формальности, всякий намек на судопроизводство, они вешали на перекрестках и вдоль дорог своих соотечественников. Иногда они прикрепляли им к груди табличку с надписью, вроде следующей: «Я, унтер-офицер Леман, был слишком труслив, чтобы защищать женщин и детей. Поэтому я и повешен здесь». Иногда обходились и без табличек.

В последние дни Гитлер был одержим особой яростью.

«Все руководство авиации надо повесить без промедления!» — орал он срывающимся голосом. Накануне смерти фюрер приказал расстрелять свояка, эсэсовского генерала Фегелейна (Фегелейн был женат на сестре Евы Браун), потому, что подозревал, его, как связного Гиммлера, в измене. Гитлер заклинал Грейма накануне его отлета (29 апреля!) из Берлина, чтобы тот захватил Гиммлера, отдал его под полевой суд и расстрелял. Даже в своем завещании он не забыл предать анафеме Геринга и Гиммлера: «Накануне моей смерти я изгоняю из партии бывшего рейхсмаршала Германа Геринга и лишаю его всех прав…» А в следующем абзаце: «Накануне моей смерти я изгоняю из партии бывшего рейхсфюрера СС и имперского министра внутренних дел Генриха Гиммлера и лишаю его всех постов…»

И в то же время, в те месяцы и недели, когда на фронте и в тылу гибли тысячи безвинных людей, Гитлер занялся «проблемой» возрождения и обновления «биологического потенциала» Германии в послевоенные годы. Размышления фюрера на сей счет сохранил для потомства его верный сатрап Мартин Борман.

В свое время Борман направил свою запись (сейчас она находится в одном из архивов ФРГ) двум чиновникам министерства внутренних дел со следующей пометкой: «Прошу Вас продумать еще раз тщательно весь этот комплекс вопросов и поставить меня в известность о Вашей точке зрения».

В чем же заключался зафиксированный Борманом план Гитлера? Коротко говоря, в введении в Германии… двоеженства. В беседе с Борманом Гитлер «обосновал» свое предложение таким образом: после войны в стране, мол, окажется 3–4 миллиона женщин, у которых не будет мужей. Это означает, что рождаемость резко уменьшится. «Представьте себе только, — сетовал фюрер, — какая это будет потеря в дивизиях через 20–45 лет». Каков же выход? В протоколе Бормана он излагается так: «При достаточно высоком уровне сознания, — сказал Гитлер, — каждая женщина, родившая всего одного ребенка, должна быть заинтересована в том, чтобы другие женщины имели как можно больше детей… Но дети, естественно, не могут появиться сами собой. Кроме того, мы заинтересованы в том, чтобы не всякий мужчина имел много детей; для зачатия детей надо привлекать только наиболее здоровых мужчин и в физическом и в психическом отношениях». Отсюда Гитлер делал вывод: «Мы должны стремиться к тому, чтобы женщины, которые после войны не смогут выйти замуж, вступали бы в длительные связи с женатыми мужчинами, для того чтобы производить на свет как можно больше детей». По замыслу Гитлера, такого рода связи должны были официально приравниваться к бракам. А некоторые мужчины (очевидно, особо здоровые физически и психически) получали, согласно проекту Гитлера, право состоять в браке сразу с двумя женщинами, причем вторая жена также была обязана носить фамилию мужа. Разумеется, Гитлер рекомендовал поощрять не только связи, «приравненные к бракам», но и любые другие внебрачные отношения. В заключение документа говорилось, что государство будет наказывать всех лиц, которые вздумают воспротивиться этому порядку. «Все те, кто будет выступать против этого урегулирования, соответствующего интересам народа, — заявил фюрер, — должны быть сурово наказаны».

Итак, Гитлер вознамерился не только перекроить карту мира, не только стереть с лица земли целые народы с тысячелетней культурой, но и… уничтожить моногамию.

19 марта 1945 года Гитлер издал приказ, в котором говорилось: «На территории империи подлежат уничтожению все военные объекты, промышленные предприятия, транспорт, предприятия по снабжению населения, а также материальные ценности, которые могут быть использованы противником». Ответственность за исполнение приказа возлагалась на армейское командование (военные объекты) и на гаулейтеров и имперских наместников (промышленные предприятия и органы снабжения). Согласно приказу Гитлера, в Германии следовало взорвать все электростанции, газовые предприятия, склады продовольственных и промышленных товаров, мосты, почту и телеграф, вокзалы, вагонный парк, речные пароходы и даже водопроводные сооружения. Таким образом, фюрер пытался обречь свою империю на вымирание. Приказ о «сожженной земле» привел в удивление даже видавших виды нацистских главарей. Как мы уже писали, министр вооружения Шпеер направил Гитлеру меморандум, в котором умолял его взять обратно свое распоряжение.

Меморандум сошел Шпееру с рук. Ясно, что, если бы речь шла не о достоянии немецких монополий, приказ Гитлера был бы выполнен и министра вооружений посадили бы за решетку. Немецкие монополисты даже накануне тотальной катастрофы сумели позаботиться о себе. Фюреры нацистской экономики не хотели «без пяти минут двенадцать» связывать свое имя с приказом, затрагивающим интересы промышленников. Благо и оговорки было нетрудно найти. Союзные войска двигались так стремительно, что нацистские чиновники всегда могли сослаться на то, что они не успели уничтожить все, что им было предписано.