Грани (СИ) - "Убийца с нежными глазами" - Страница 38

Он обогнул здание клиники и, по вымощенной камнем дорожке, двигался вглубь территории, где находился корпус реабилитационного отделения. Сегодня он наконец-то сможет распрощаться с персоналом клиники и вернуться домой. Вернуться вместе с тем, ради кого он находился здесь последних полгода. Ему уже порядком опостылели чопорные немцы с их укладом жизни, работа давно требовала присутствия, но он исправно ждал и не торопил события. Уже давно он принял для себя незыблемую аксиому – никогда не спешить.

Навстречу шла медсестра, которая проводила с ним занятия по обучению его азам лечебной физкультуры и массажа. Мужчина остановился и отошёл в сторону, уступая ей дорогу. Поравнявшись с ним, девушка улыбнулась:

- Гутен морген, герр Краснов.

- Здравствуйте, Мила.

- Вы сегодня забираете Ники?

При этих словах лицо мужчины разгладилось, пропала глубокая складка, залегающая между бровями, и он сразу стал выглядеть значительно моложе. «Они все здесь почему-то называют его Ники», - улыбнулся мужчина своим мыслям, а девушке ответил:

- Да, Мила, сегодня. В следующий раз мы будем у вас через полгода, так советовал лечащий врач Никиты.

- Да-да, я в курсе, - ответила она, - мы будем рады вам, надеюсь, Ники станет чувствовать себя значительно лучше.

- Я тоже на это надеюсь, доктор дал обнадёживающие перспективы,- уверенно проговорил мужчина.

- Вы только не забудьте сразу зайти к фрау Ольге, - напомнила медсестра, - она уже ждёт вас у себя в кабинете.

- Спасибо, Мила, я как раз к ней иду.

- Всего доброго вам, и передайте Ники, что мы все очень хотим увидеть его улыбку, - девушка пошла в сторону хирургического корпуса.

Беседа протекала на немецком языке, который также изрядно поднадоел мужчине. Он был рад тому, что с Ольгой можно будет говорить по-русски. Помимо того, что она высококлассный профессионал в области психиатрии, живёт в Германии уже около двадцати лет, она ещё и не забыла родной язык, что было очень кстати, когда в клинику попадали пациенты, не понимающие немецкого.

Помещение реабилитационного центра утопало в зелени. Мужчина прошёл по коридору и приблизился к двери кабинета психиатра. Стукнув костяшками пальцев, он приоткрыл дверь, взглянув на сидящую за столом женщину. Та подняла глаза от бумаг, которые заполняла:

- Здравствуйте, Максим Андреевич, заждалась вас.

- Да вроде бы и не опоздал. Здравствуй, Ольга, - он прикрыл за собой дверь, - а к чему эта серьёзность? Официоз с отчеством?

- Да потому что ситуация серьёзная, - она отложила в сторону паркер, - очень серьёзная, Максим.

- Что-то с Никитой? Ему хуже?

- Нет, не хуже. Но понимаешь, - она прикусила губу, - я боюсь его с тобой отпускать.

- Но почему? Ты же сама говорила, что он стабилен.

- Говорила, - она задумчиво листала историю болезни, - так и есть, но, может быть, лучше было бы ему остаться ещё на несколько месяцев, или…

- Или? – недоумённо переспросил Максим.

- Или перевести его в специализированный интернат.

- Оля, да ты с ума сошла? Какой интернат?

- Да не кипятись ты, - она встала и подошла к окну, - интернат в Германии – это совсем не то, что у нас на родине.

- Да какая разница! – Максим тоже встал и подошёл к Ольге, - ты сама говорила, что ему нужно адаптироваться к нормальной, обычной жизни. Какая, к чёрту, может быть нормальная жизнь в интернате, даже в самом лучшем? К чему он там адаптируется?

- Я боюсь, Максим, - она снова подошла к столу и взяла в руки историю болезни, - понимаешь, психика человека – очень тонкая субстанция. И знать заранее, как он себя поведёт в каких-либо непривычных условиях, никто не может. К тому же, после вот этого всего, - она постучала по обложке истории.

- Ольга, скажи прямо: ты не доверяешь мне?

- Главное, чтобы Никита тебе доверял.

Макс задумался. Неприятные воспоминания шевельнулись глубоко в подсознании, омрачая мысли. Он собрался с духом:

- Оля, как ты считаешь, на твой взгляд, как специалиста, он мне доверяет? Он меня помнит? И каковы его воспоминания, связанные со мной? Это очень важно.

Она задумалась, затем как-то нехотя произнесла:

- Мне кажется, что да. Он помнит все события до момента, когда поступал в ВУЗ. Затем в его памяти появляются пробелы. Ты в ней присутствуешь, но скорее, как какой-то новый человек, которому он ещё не решил, доверять или нет. Вы познакомились с ним где-то во время его экзаменов?

- Да, - Максим весь замер от слов Ольги. Она продолжила:

- Сказывается ещё тот момент, что ты был возле него всё это время, пока он лечился, поэтому он привык к тебе и мне кажется, что он тебе всё же доверяет. Он намного спокойнее после твоих визитов. Идёт положительная динамика. Но такое впечатление, что его что-то мучает. Что-то, чего он сам не может понять. Возможно, это как-то связано с пережитым. И ещё… - она не договорила, остановившись на половине фразы.

Максим ждал.

- И ещё, мне кажется, что он неравнодушен к тебе. Ну как бы, в плане физической тяги. По крайней мере, на это указывает ряд тестов. До того, как с ним произошёл весь этот кошмар, он уже принял свою гомосексуальность?

Максим опустил глаза:

- Я же говорил тебе, Оль, да, он гей и уже был им, когда… когда мы познакомились с ним.

- Тогда это даже к лучшему, - она крутит в руках карандаш, - но Макс, ты понимаешь, что его реакция может быть совсем не такой, на какую ты, возможно, рассчитываешь.

- То есть, ты хочешь сказать, что как только мы приземлимся дома, я наброшусь на него и потребую секса? – взбешено прорычал Максим.

- Нет, конечно, но рано или поздно, тебе этого захочется, - она улыбнулась, - главное, только не спеши и не принуждай его.

- Оля, я же не маленький, я понимаю.

- Тебе будет сложно, Максим. Очень сложно. Да, функция рук у него практически восстановлена, но всё равно требует занятий, массажа, обработки. Ему нужно развивать мелкую моторику. Это же поможет и в восстановлении речи.

- Он когда-нибудь заговорит? – с надеждой спросил Макс.

- Если его психика отпустит блок, то заговорит. Пальцы ещё плохо его слушаются, но что-то написать он может, навыки чтения тоже сохранены, он всё понимает, адекватно реагирует на обращение к нему. Это уже не тот загнанный зверёк, каким он был полгода назад, когда только поступил к нам.

Макс погрузился в мысли. Да, он прекрасно помнит весь этот жуткий период, с момента, когда ему не давали никаких гарантий на то, что Никита будет жить и до того момента, как появилась какая-то надежда.

Помнит пропитанные мрачной неизбежностью стены палаты областной больницы, окровавленные бинты, обширные марлевые простыни с растворами и мазями на теле паренька, его полные боли и отчаяния глаза, его мучительные стоны.

Помнит ряд операций по хирургии кистей, по трансплантации кожных покровов, как сшивали мышцы и сосуды, как он лично привозил из этой клиники ведущего хирурга-имплантолога. Каждое вмешательство он словно бы пропускал через себя и сам чувствовал вместе с Никитой выматывающую боль. Ники мог уснуть только после инъекций наркотических анальгетиков, но даже во сне вздрагивал и стонал от боли. Макс практически не спал в те дни, сидя у постели парня.

Помнит, как уже после основных операций, под транквилизаторами, парня доставили санавиацией в эту клинику в Германии. Помнит, как Ники вздрагивал от каждого звука и забивался в угол кровати, как только к нему подходил он или кто-то из персонала.

И отчётливо помнит первый счастливый день, когда при его появлении в палате, Ники не испугался как обычно, а после ухода, стоял у окна и глядел ему вслед. Помнит, как после того, как случайно узнав об авиакатастрофе, в которой погибли его родители, Ники отчаянно рыдал на его груди, и как потом Ольга вычитывала его, Макса, за то, что не позвал её раньше, ведь истерика парнишки продлилась до вечера, и успокоился он только после укола снотворного.

Ещё тогда психиатр понадеялась на то, что эта встряска поможет Ники обрести память или, хотя бы, заговорить. Но тщетно. Тем временем, Ольга продолжала: