Приключения капитана Кузнецова - Кулик Сергей - Страница 14

Уставшее тело просило отдыха, но боль в ноге прогоняла сон, и я всю ночь лежал с открытыми глазами. Может быть, причиной бессонницы была также богатая находка? О чем бы я ни начинал думать в эту ночь, мысли опять и опять возвращались к золоту, мешая сосредоточиться на других важных вопросах. Начинаю обдумывать план поиска самолета, а в голове из неведомой глубины возникают и овладевают мною фантастические проекты. То я вижу замерзшее озеро, приспособленное под удобный зимний аэродром, принимающий самолеты с инженерами и рабочими, с оборудованием для прииска и продуктами для приискателей; то прекрасный поселок приискателей на моей поляне и веселых ребятишек, играющих у соленого водоема; то слышу шум моторов огромной драги…

Уснул только под утро, когда принял твердое решение: при розыске самолета изучить размеры озера и его пригодность под зимний аэродром. Этой работой надо заняться завтра же при любой погоде.

Но боль в колене держала у шалаша еще пять дней.

Русскую поговорку "не святые делают горшки" я переделал бы в пословицу "сделать простой горшок - не так уж просто". И это верно. Два дня ушло на поделку шести очень неказистых горшков, похожих на украинские "макитры" и четырех шляпообразных мисок.

Вместо гончарного деревянного круга приспособил плоский округлый валун, положив его на слегка заостренный камень. Отсутствие малейшего навыка в гончарном деле приводило к тому, что один и тот же "горшок" по нескольку раз ломал, перемешивал, и опять "тянул", проворачивая круг одной здоровой ногой. Ломило спину, болели плечи, уставала нога. Пока сохла готовая посуда, вырыл в земле обжигательную печь вблизи шалаша и натаскал топлива.

Еще в пятом или в шестом классе учительница подробно объясняла нам, что при обжиге гончарной посуды первые сутки надо давать слабый огонь или просто "дымок", и только после этого жар постепенно увеличивать, а на третьи сутки посуду прокалить докрасна. После обжига по такой "инструкции", с сильно бьющимся сердцем, я начал вскрывать печь.

У первого горшка оказалось две трещины, у второго - оплавились и покоробились стенки, а третий - рассыпался совсем. Лишь три горшка с подрумяненными боками ласкали глаз и при легком постукивании ногтем издавали приятный звон. Что касается мисок, то они все оказались удачными.

В этот же день я собрал уцелевшие от града уже спелые ягоды лесной клубники и целый кузовок грибов и сварил в новых горшках компот и грибной суп. И компот и суп были так вкусны, что повар нашего ресторана никогда не угощал пилотов подобными блюдами даже в большие праздники.

ГДЕ ЖЕ САМОЛЕТ?

Двухдневные поиски машины в Ольгинском озере второго и третьего августа принесли разочарование. На его дне, вблизи усыпанного белыми перьями Орлиного утеса, под трехметровой толщей хрустально чистой воды на всей ширине водоема я не нашел никаких остатков самолета, никаких признаков его падения.Но где же самолет? Ведь я видел тогда с высоты, как он почти вертикально падал на голубую гладь озера за Орлиным утесом. Правда, последний раз я взглянул на машину, когда она находилась на высоте около пятисот метров над озером. Не могла же она сама по себе выйти из пике, свернуть влево или вправо, или полететь дальше по прямой и упасть где-то подальше?..

А может быть именно так и случилось?

Четвертого августа на небольшом плотике из четырех сухих колодин, связанных попарно тонкими березками, я продолжал обследование озера уже по его длине, заплывами от западного до восточного, еще незнакомого мне берега.

Правый берег представляет собою цепь скалистых нагромождений базальта с почти отвесной, уходящей ввысь стеной. На высоте ста метров и выше, тесно прижавшись к серой стене, каким-то чудом держатся невысокие елочки, березки и сосенки, словно ребятишки на руках нежной матери. И трудно даже представить, куда пускают корни, как удерживаются над пропастью и чем питаются эти смельчаки.

Проплывая не больше двух километров в час вдоль берега, просматриваю каменистое дно под прозрачной толщей воды, наношу очертания озера на лист бересты, описываю растительность и животный мир берега. Правда, из животных в этот день я видел только лису-белодушку и двух старых моих знакомых - орлов-беркутов. Встреча с лисой удивила больше, чем встреча с лосем, так как в научной охотничьей литературе пишут, что белодушек в северной тайге нет. Ошибиться же я не мог. Лиса долго стояла на выступе вблизи воды, с любопытством следила за каждым моим движением, кокетливо позируя то в анфас, то в профиль, как перед фотоаппаратом. Когда плот стал удаляться, лиса пустилась прыгать по уступам вслед, затем, видать, раздумала и, свернув вправо, скрылась в темноте расселины. Орлы, наверно, не забыли о нашей первой встрече и, не пытаясь повторить нападение, сонно поглядывали на плот с высоты.

Перед заходом солнца я уже был у восточной оконечности озера и остановился здесь на ночлег. Вся длина озера не больше четырнадцати километров, а наибольшая ширина, у Орлиного утеса, около четырех километров. На восточной стороне закончились и скалистые нагромождения, словно они только и поставлены сюда для того, чтобы охранять озеро с юга. Скалы здесь более доступны, чем у пещеры, а у изгиба берега они оставили место для ровной цветастой поляны.

По нанесенным очертаниям берегов видно, что озеро действительно напоминает форму полумесяца. В сужении, у самой поляны, в озеро впадает небольшая быстрая речушка с заросшими ивняком и черемухой живописными берегами. Северный пологий берег на всем своем протяжении сплошь покрыт густыми зарослями камыша, тростника и рогоза, которые начинаются от устья речушки. За этими зарослями темно-зеленой стеной стоит тайга.

На берегу на меня хлынула такая уйма комаров, что пришлось сейчас же развести спасительный костер. Кстати, пора было подумать и об ужине.

Если днем Ольгинское озеро казалось "мертвым царством", то уже после захода солнца оно заговорило стоголосым гомоном. Выплывая стайками из камыша, первыми завладели озерной гладью дикие утки. Их было тысячи: серые важные кряквы и гордые гоголи, проворные нырки и разнопестрые чирки, задумчивые касатки и стремительные в движениях шилохвостки. Словно кто-то специально собрал здесь огромную живую коллекцию из всех представителей семейства утиных, какие только есть на территории Сибири. Кувыркаясь и ныряя, они шипели, крякали, пищали, смешивая звуки собственных голосов с всплесками воды.

Немного погодя, как бы выждав приглашение, к утиному обществу выплыли гуси со своими пушисто-желтыми питомцами, а за ними отважно вышли гордые красавцы - белые лебеди. И, несмотря на множество птиц, на излишнюю игривость и подвижность чирков, нырков и шилохвостей, на озере царил строгий порядок. Будто умелый птицевод колхозной фермы только что выпустил из птичьих домиков своих питомцев на прогулку и тут же строго наблюдает за порядком, предупреждая нарушителей.

Боясь костра или человека, птицы удерживались от бивака на почтительном расстоянии, образуя большой свободный полукруг. Я приблизился к тому месту, где утки были совсем близко к берегу, но они, не обратив на меня внимания, продолжали свои немудрые занятия. Иду к костру и возвращаюсь с леской и кусочком жирной медвежатины. Привязав мясо, закидываю его в озеро. При взмахе руки и всплеске мяса мои пернатые соседи вздрогнули, пустились было в рассыпную, но убедившись, что опасности нет, скоро успокоились и занялись своими делами.

Минуты через две конец лески дернуло и потянуло в озеро. Наматывая на руку нить, вместо мяса я притянул к берегу испуганную и удивленную крякву. Утка закричала, и все пернатое царство с шумом и плеском удалилось в ночную черноту…

Прохладный утренний ветерок очистил озеро от пелены тумана, а золотистая заря обещала смениться ясным погожим днем. Добывая завтрак, пернатые опять укрыли озеро говорливыми стаями, посвистывая крыльями, совершали утреннюю прогулку в воздухе, делая широкие круги над водою. И вдруг озеро вздрогнуло и зарокотало от ударов тысячи крыльев. С быстротой молнии пернатые валом мчались к зарослям по воде и над водой, оставляя за собой серое облако водяной пыли.