Пятая жертва - Никольская Наталья - Страница 23

– Да я приятеля его ищу, с которым он учился в университете, Карпова Виталия. Вы случайно его не знаете?

– Как же, как же… – Алевтина Павловна закивала.

– Вы давно его видели?

– Давно-о… Как университет закончили, так он больше не появлялся, – Алевтина Павловна поправила здоровой рукой выбившуюся из прически густую седую прядь, – да что же вы стоите? Проходите!

Она деликатно посторонилась, пропуская Валандру, которая явно ей приглянулась.

– Сейчас чайку попьем. Вас как зовут?

– Валентина Андреевна, можно просто Валентина, – Вершинина уже стояла у двери, ведущей непосредственно в квартиру Коркиных.

– Не стесняйтесь, – радушно пригласила Валандру Алевтина Павловна, – проходите.

Она толкнула дверь. Очутившись в небольшой опрятной прихожей, Вершинина быстрым привычным движением сняла туфли и на минуту замерла перед красивым овальным зеркалом в тяжелой бронзовой оправе со множеством прихотливых завитков.

«Старинное», – подумала она, поправляя волосы.

Она тронула тусклую бронзу.

– Какое у вас красивое зеркало, настоящее произведение искусства! – восхищенно сказала Валандра.

– Да-а, – со вздохом протянула Алевтина Павловна, умели в старину делать! Это мне от моего отца по наследству досталось, – с гордостью в голосе произнесла она, ласково поглаживая застывшие в бронзе вьющиеся виноградные лозы, гроздья и листики.

– У вас тоже жарко, – сочувственно покачала головой Валандра, решив, что не мешает расспросить Коркину на предмет отношений ее сына с Карповым. – Как же это вы управляетесь, с больной рукой-то?

– Да Гена обещал в воскресенье приехать, – в глазах Алевтины Павловны засияла нежность.

«Вот именно, – подумала Валандра, – не „появилась“, не „возникла“, не „промелькнула“ или что-то в этом роде, а – „засияла“! Не забыть потом употребить в романе… Господи, о чем это я?» – как бы спохватилась она.

Валентина прошла в единственную комнату и устроилась на мягком диване с высокой удобной спинкой. Обстановка квартиры являла собой причудливую смесь «старого» и «нового»: от притулившегося в углу комода, от низкого, немного громоздкого, заставленного не посудой, а книгами серванта веяло ни мало – ни много серебряным веком, тогда как от роскошного дивана, кресел из одного гарнитура, от телевизора и магнитофона «Фунай», проигрывателя для лазерных компакт-дисков несло оголтелой современностью. Все свободное пространство стен между мебелью было поглощено черно-белыми и цветными снимками в профессионально изготовленных деревянных рамках.

– Он у меня заботливый! Нанял даже домработницу, приходящую, – уточнила Алевтина Павловна, – она недавно ушла. В магазин ходит, прибирает, стирает. Мы с ней подружились.

«Сдружиться с таким мягким и интеллигентным человеком, как вы, Алевтина Павловна, – не проблема!», – мысленно обращаясь к своей собеседнице, заметила Валандра.

– Вам повезло с сыном…

– Ой, и не говорите! – всплеснула она здоровой рукой, – лучшего и не пожелаешь! В больницу ко мне каждый день приходил. Не только покушать приносил, но и – цветы, представляете? Как любимой женщине! – гордо сказала она, в то же время смутившись и немного потупившись.

– А это вы? – Валандра показала на висевшую на противоположной стене черно-белую фотографию, на которой была запечатлена молодая пара: красивая женщина с благородными чертами лица и тяжелыми русыми косами, свернутыми на темени в аккуратные кольца, и темноволосый мужчина, чей прямой пристальный взгляд и плотно сжатые губы излучали волю и решимость.

Упрямая складка на лбу и резко выступающие скулы дополняли впечатление.

«Тяжелый в жизни, наверное, был человек!» – подумала Валандра, симпатии которой были на стороне русоволосой красавицы.

– Это мы с Колей, только поженились… – мечтательно пояснила Алевтина Павловна.

Валентине показалось, что глаза Коркиной слегка увлажнились.

«Надо же, какая чувствительная, нервы или возраст?»

– А это кто? Старинная фотография… – Валентина встала и подошла к серванту, над которым висел снимок, напоминающий скорее портрет.

Изображенный на фотографии бородатый мужчина в темном священническом облачении, с массивным простым крестом на груди чем-то был неуловимо похож на Геннадия. Так по крайней мере показалось Вершининой, а она была очень наблюдательной.

– Это мой отец – Павел Преображенский, – гордо сказала Алевтина Павловна, – погиб в годы репрессий.

– Надо же… – задумчиво процедила Валандра, вглядываясь в лицо Преображенского.

Свое благообразие и красоту Алевтина Павловна унаследовала от отца. Тот же правильный овал лица, высокий, благородного очерка лоб, тот же глубокий, вдумчивый и одновременно благожелательный взгляд.

– Гена очень гордится дедом, его подвижничеством и верностью христианскому идеалу любви к ближнему. Это фото для него все равно что икона.

– Я смотрю, Геннадий увлекается религиозной литературой? – Валандра перевела взгляд с «иконы» на полки серванта, где выстроилась целая батарея томов и брошюр, названия которых не оставляли никаких сомнений в их православном содержании.

– «Увлекается» – не то слово! – радостно воскликнула Алевтина Павловна, – он весь в этом! – она вытянула вперед здоровую руку и стремительно нарисовала в воздухе некое подобие эллипса, чьи очертания призваны были вместить в себя всю религиозную литературу, группировавшуюся на пыльных полках.

– Он мне тут ничего не велит трогать – даже пыль протирать не разрешает! Всегда сам…

– А что-то я икон у вас не вижу? – деликатным тоном спросила Валандра.

– Есть у меня парочка, только Гена мне строго-настрого запретил их вешать!

– Почему? – удивилась Вершинина, взгляд которой снова переместился на фото Преображенского.

– У него дед заместо иконы. Он так прямо мне и заявил! Не знаю толком: плохо это или хорошо… – в голосе Алевтины Павловны поубавилось победных литавров.

Валандра обернулась к ней и молча пожала плечами.

– А что же это мы чай не пьем? – спохватилась Алевтина Павловна, – вы сидите, а я сейчас, – она было направилась бодрым шагом в кухню, но около самой двери остановилась.

Снова занявшая свое место на диване Валандра вопросительно посмотрела на нее.

– Чтоб вы не скучали, – Алевтина Павловна засеменила к серванту, открыла правую нижнюю створку и достала большой фотоальбом, обтянутый бордовым бархатом, – вот, посмотрите, – она положила свою драгоценность Валандре на колени.

– Это я еще успею сделать, – Вершинина бережно переложила альбом с колен на диван, – давайте-ка я вам лучше помогу.

– Сидите! Сама управлюсь, – Алевтина Павловна махнула правой рукой, – я уже приноровилась. Чай-то – это не стирка, не уборка!

– И все-таки, – настаивала Валентина, которая уже поднялась с дивана и готова была идти на кухню.

– Ну раз уж вы так хотите… – неуверенно проговорила хозяйка.

– На кухне и попьем, – предложила Валентина, – чего сюда таскать-то?

На кухне царил образцовый порядок: чистые накрахмаленные занавески, ослепительно-белый кафель, с которым у Валандры почти всегда ассоциировалась больница, сверкающие такой же белой поверхностью стенные шкафчики, на подоконниках – ухоженная комнатная флора.

– Откройте вон ту створку, там чашки, – Алевтина Павловна указала на шкаф, стоявший в углу.

– А вот и чайник поспел, – Валандра поставила на стол две бледно-розовые с золотой каемочкой чашки и сняла с плиты пыхтящий чайник, в котором весело булькал кипяток, – Алевтина Павловна, я вас прошу, сидите, я сама.

Вскоре благодаря дружным усилиям хозяйки и гостьи на столе появились вазочки с абрикосовым вареньем, печеньем и конфетами, незатейливая эмалированная масленка, плетеная тарелочка с хлебом и маленькая баночка со свежими листиками мяты.

– Ну вот, – Алевтина Павловна обвела стол удовлетворенным взглядом, – кажется, ничего не забыла.

– Какая прелесть, эта мята! – Валандра положила себе в чашку благоухающий сладкой прохладой узкий листик.